Дверь закрылась. В кабинете завозились и снова притихли. – Ну, ты тут подожди, а я до Петрова сгоняю, – после недолгого раздумья сказал Геннадий Трофимович. – Инструкции получу и обратно. Стой здесь! Капитан рысцой побежал по коридору, а Москвин с тоской смотрел ему вслед. Ощущение полной безнадёги охватило его. Сколько времени нужно, чтобы понять, в чём заключается смысл жизни? Минута, вечность? Если бы знать, как сложится, то обошёл бы этот отдел за три километра. Лучше бы на стройку пошёл. Давно бы уже в прорабы выбился. Москвин прислушался. За стеной началось движение. Послышались удары, грохот, что-то упало. Судя по звуку, тяжёлое, стул, наверное. Раздался долгий протяжный стон. В этом звуке слились тоска и безнадёжность, настолько созвучные с настроением Москвина, что он не выдержал и дёрнул дверь на себя. Она неожиданно открылась. Сергей встал на пороге, одним взглядом вобрав в себя происходящее. На полу валялся Влад Карецкий, истерзанный и забитый до неузнаваемости. Беспалов склонился над ним, проверяя пульс. Москалёв потирал руку, покрасневшую от удара. Увидев Москвина, Саша бездумно пнул бездыханное тело, словно хотел проверить, жив тот или нет. Сергей молча смотрел и не мог понять, что должен делать. От пристального взгляда у него всё спуталось в голове. Состояние ужаса хлынуло снизу и проникло в затылок. Так и стоял он на пороге, переполненный смертельным кошмаром. От напряжения зазвенело в висках. – Пошёл вон! – крикнул Москалёв и для наглядности несколько раз пнул неподвижное тело. Карецкий был жив. Он жалобно застонал, словно жалуясь кому-то на несправедливость всего мира. Беспалов вскочил и бросился к двери. Москвин хотел ударить его, но не смог даже пошевелить рукой. Его будто разбил паралич. Тело стало неподвижным и замороженным. Беспалов молча вытолкал Сергея в коридор. Щёлкнул замок. Сергей медленно опустился на корточки. Из-за двери донёсся протяжный вой. * * * В приёмной было густо накурено. Обычно гости Петрова не дымили в присутствии Наташи, но сегодня все запреты были сняты. Мужчины курили везде, где им вздумается. Девушка отмахивалась от дыма старой газетой. – Иди уже, тебя ждут! – многозначительно произнесла она и лукаво подмигнула. Сергей, прижав кулаки к груди, чтобы его не трясло, прошёл в кабинет Петрова. Там сидели те самые мужчины в пиджаках и галстуках. Сергей сразу узнал, кто они. Это были начальники новых отделов, руководители наружных служб, представитель управления. Они праздновали окончание мероприятия и, судя по блаженным улыбкам, блуждающим на раскрасневшихся лицах, все были довольны результатами. – А-а-а, Москвин! Явился не запылился? – обрадовался Петров, по-женски всплеснув руками. – Проходи, садись! Выпить хочешь? Москвин молча смотрел на него, не понимая, чего от него хотят все эти люди. – Не хочешь? А ведь ты заработал! Мы закрыли классового врага. Надолго. Он уже в следственном изоляторе. Тоже заработал! Все своё получили по заслугам! Раздался громкий смех. Сергей испуганно дёрнул головой, ему показалось, что смеются где-то наверху, но он ошибся. Рядом с ним смеялись мужчины, искренне радуясь благополучно завершённой операции. Все были уверены, что он поддержит общее веселье. – Москвин, смотри, мы кидаем звёздочку в стакан, заливаем всё это прозрачной жидкостью. Ах, как вкусно пахнет! Тебе первичное звание присвоили. Везунчик ты наш! Петров подскочил и сунул гранёный стакан Сергею в руки. Водка расплёскивалась, пальцы не слушались. Москвин с трудом ухватился за ребристые грани. – Иди к себе, выпей за наше здоровье! Хорошей тебе службы, сынок! Петров легонько подтолкнул Москвина к двери. Тот послушно вышел. Наташа, сидя за высокой деревянной стойкой, лучилась сияющей улыбкой. Она подбадривала Сергея, покачивая головой в такт его шагам. Москвин, шатаясь, прошёл мимо неё и направился к выходу, с трудом удерживая стакан в левой руке. Правой он держался за сердце, словно хотел вырвать его и бросить себе под ноги. – Серёжа, я сейчас приду, ты не волнуйся! Наташа накрыла поднос полотенцем и робко постучала в кабинет Петрова, оборачиваясь и улыбаясь, словно просила прощения, что не может уделить внимания именно в эту минуту. Сергей с ненавистью посмотрел на неё. Невинная улыбка девушки сводила его с ума. Чему она-то радуется? – Герман Викторович, надо что-то делать! – сказал полковник Ряднов, постукивая стиснутым кулаком по чайному столику. – Николай Петрович, вы о чём? – удивился Петров, отмахнувшись от Наташиного подноса. – Ваш сотрудник не выполнил задания! Его надо не к награде представлять, а на нары уложить! Петров крякнул и заметно покраснел. Он знал, что Москвин нарушил инструкции. Стажёр действовал не по правилам игры. Полковник был уверен, что больше никто об этом не знает. Надеялся, что пронесёт. Надежды не оправдались. Все за всеми следят. – Николай Петрович, будет исправлено! Наташа, Беспалова ко мне! Срочно! – Слушаюсь! – пискнула Наташа и испарилась из кабинета, надеясь застать в приёмной Москвина, но его уже не было. Сергей с трудом доковылял до своего кабинета, не понимая, как он вынесет ещё одного человека, но, на его счастье, Басова там не было. Наверное, тот торчит у Москалёва. Сергей посмотрел на стол, но ничего не увидел. Перевёл взгляд на стену, потолок – всё чёрное. Глаза отказывались видеть этот мир. Скоро перестанут слышать уши, откажет желудок, затем перестанет функционировать весь организм. Это называется коллапс. Именно от него умерла Дора Клементьевна Саркисян. Всю жизнь она боялась коллапса. От него и скончалась. Москвин прислушался к себе, надеясь, что всё, что может отказать, уже не работает, но сердце гулко ухало и стучалось во все клетки и клеточки. Оно пыталось достучаться до Москвина, а он его не слышал. Наконец настал момент, когда необходимо прислушаться к голосу собственного сердца. Почему-то удача благоприятствовала неудачнику от рождения. Обычно она всегда была позади него, а вчера повернулась лицом. Как ни странно, люди теряют контроль над ситуацией, когда встречаются с удачей лицом к лицу. Редко кому удаётся разглядеть собственное везение в деталях. А оно рядом; вон как блестит, переливаясь золотом сквозь кристально-чистую водку высшего качества. От удачи разило перегаром. Москвин хотел вылить водку вместе со звёздами в окно, но передумал. Прибегут с улицы, будут кричать, ругаться, скандалить. Дежурного с ума сведут. Ни к чему разводить детские шалости во время взрослых игр. Играть так играть! Жить так жить! Москвин отодвинул стакан и положил голову на сложенные руки. Только сейчас он почувствовал, как зверски устал от всего – от службы, от жизни, от раздумий и от страха. Он устал бояться жизни. С самого рождения он боялся, что его разоблачат. Всё время думал: а вдруг люди узнают, кто он такой на самом деле, и это было страшнее всего. Но, как оказалось, сами люди ещё хуже, чем он сам. Они тоже боятся разоблачения. Они совершают поступки, противоречащие Божьим законам, но совершают их во имя высокой справедливости. Они прикрываются словами о чести и достоинстве, но ни того ни другого у них нет и в помине. У них ничего нет за душой. Они нищие. Нищие духом и телом. Всё человечество пришло на берег и думает, утопиться ему или нет. И нет той реки, которая смогла бы поглотить всё живое на земле за один раз. Много веков человечество развивалось по спирали, оно, как ему казалось, двигалось вперёд, но неожиданно спираль завела в тупик. Из него нет выхода. А ведь спираль не может привести в тупик по определению. Она же спираль! Москвин поднял голову. В кабинете кто-то был. Наверное, Наташа пришла. До чего же утомительными бывают милые девушки! – Наташа? – спросил Сергей, тщетно пытаясь разглядеть во мраке симпатичное девичье лицо. Кто-то потоптался и вышел, тяжело топая тяжёлыми ботинками. Одна нога волочилась по деревянным доскам. Сергей обрадовался. Первыми ожили уши. Они слышат чужие шаги. Они могут определить, кто был здесь, мужчина или женщина. Следом за ушами откроются глаза. И тогда станет легче. Уши и глаза избавят от чувства беспомощности. – Ба-а-а-а! А ты здесь, что ли? Товарищ Басов весело расхохотался. Он громко стукнул дверью, повернулся на пятках, весь лёгкий, почти невесомый, и бросился обнимать Сергея. – Поздравляю с первыми звёздами! Дай Бог, не последние! – Дай Бог! – повторил Сергей, внимательно оглядывая плотную фигуру многомесячного напарника. Он всегда удивлялся, как удаётся Басову перевоплотиться из гиганта в карлика и, наоборот, из сухощавого мужчины в древнего старика, из молодцеватого бойца в инвалида с палочкой, и только сейчас он понял истоки натуры вечного капитана. Басов должен был стать актёром, но судьба обломала его, сделав против воли сотрудником милиции. Сцена лишилась первоклассного артиста, а милиция получила страстного бессребреника, отдавшего службе лучшие голы и здоровье. Теперь этот полусгнивший полустарик никому не нужен. Его не гонят домой из жалости. Дома Басова никто не ждёт. Этот выживший из ума человек доживает последние дни. Скоро его не станет. Когда Басов умрёт, никто о нём не вспомнит. «И на мою могилу будет прилетать голубь!» – вспомнил Москвин. Как его злили тогда эти высокопарные слова! Он готов был убить Карецкого, но почему-то не убил. Теперь же глупые и пустые слова приобрели другое значение и зазвучали по-иному. На могилу к товарищу Басову даже помойная ворона не прилетит. Она побрезгует. – Ты рад? – Басов присел на стол и приник лицом к Москвину. Сергей впервые увидел вблизи красные прожилки, взбухшие капилляры, кровоточащие прыщи с сальными головками, шелушащиеся края псориазных бляшек. – А ты как думаешь? – усмехнулся Москвин. – Я как думаю? – отпрянул товарищ Басов. После недолгой паузы добавил: – Я думаю, что ты рад! Ты всю жизнь ждал этого случая. – Какого случая? – Москвин даже побелел от злости. Теперь он видел и слышал всё. Любой шорох, еле слышный шёпот, дыхание сонной мухи. Звуки проникали внутрь него, всё вокруг стало близким и понятным, но Басов оставался загадкой. – А такого! – передразнил Геннадий Трофимович. – Ждал той секунды, чтобы прогнуться перед начальством. Тебе за это не только звёзды на блюдечке, тебе ведь и квартиру дадут, сопляк! – Сам такой! – обиделся Москвин. – Сам сопля зелёная! Вон возьми платок, утрись! Оба молча сверлили друг друга взглядами, до краёв наполненными желчью и яростью. – Эх ты, – вздохнул товарищ Басов и отошёл от стола, – я-то думал, ты – человек! – Я и есть человек! – задорно крикнул Москвин, взвившись на стуле. – Нет, ты его пародия. Товарищ Басов отмахнулся от Москвина, как от назойливой мухи. Пусть жужжит, сколько ей вздумается. Всё равно от неё никакого проку нет, один лишь вред всему человечеству. Сергей уставился в окно. Солдат спит, служба идёт. Часы на стене медленно отбивали секунду за секундой. Огромные стрелки с грохотаньем отсчитывали мгновения короткой жизни. Москвин стал считать количество секунд, пойманных им в момент обретения слуха. «Что же это такое, – тоскливо думал Сергей, – я стал героем против своей воли. Они назначили меня героем. А я не хочу им быть. Я не герой. Я отвратителен самому себе. Я не знаю, чего я хочу!» Басов усердно корпел над какой-то важной бумагой. Он старательно выводил букву за буквой, словно хотел создать служебный вариант каллиграфического письма. Москвин корчился от страданий. Он вспоминал несчастное лицо Карецкого, его открытые в ужасе глаза и безвольное положение тела, случайно оказавшегося в унизительной позе. Его долго били, истязая до полной потери разума. Сейчас он просто овощ. Бессмысленное и покорное существо. Свободолюбивый Влад Карецкий случайно попал под всепожирающий пресс чужих амбиций. Зато тот человек, за которым так долго охотились, попал в расставленный капкан. Его силком загнали на зону. Власть может торжествовать. Она в очередной раз выиграла приз. Вполне возможно, этот приз оказался бы у гонимого правозащитника, но судьба расписала каждому строго отведённую роль. Ради поимки какого-то человека пострадали все, кто был замешан в этой истории. – Ты иди домой, иди, сынок! – неожиданно прервал молчание Геннадий Трофимович. Он капнул чернильной кляксой на пальцы и теперь с сожалением смотрел на капающие чернила. Под рукой нет ни полотенца, ни газеты, нечем вытереть стол. Москвин тоже смотрел на чёрные капли. Издали они казались крохотными дозами страшного яда. Если принять такую каплю внутрь, сгоришь заживо. – Вы прямо как начальник отдела, – развеселился Москвин, – приказы отдаёте, распоряжения, со службы гоните. Не иначе, вам майора присвоили, Геннадий Трофимович? Не в одном ли мы с вами приказе? – Нет, – буркнул Басов, отворачивая в сторону недовольное лицо, – не в одном. На тебя отдельный приказ подписали. Ты же у нас везунчик! – Тогда я пошёл! – Нет, подожди уходить! – Товарищ Басов помолчал, а потом добавил, медленно цедя слова, точно пропускал их через сито: – Беспалов на тебя рапорт написал. Он всё видел, что ты там творил. Тебе повезло, но не совсем. Сейчас тебя наградили, а завтра посадят. Если бы не ты, мероприятие в кафе прошло бы без шума. А так весь Запад знает, что там творилось. Ты нарушил инструкции! А это в нашей системе самое страшное преступление! Сергей побледнел. Беспалов написал донос. Завтра всё изменится. Звезду отберут, его накажут, наденут наручники. Москвин легко вскочил и быстро собрался, окидывая взглядом кабинет. Ничего не забыл. Вроде всё взял. Брать здесь нечего. Как пришёл, с тем и уйду. Москвин лихорадочно перебирал исходные варианты. За ним пришлют, его повяжут, посадят в каталажку, поставят наружку, установят слежку. У власти имеется великое множество вариантов решения проблемы с человеком. Москвин стоял у двери и думал, что ещё не поздно остановиться, если преодолеть себя, многое может измениться. Все проблемы внутри человека. Наружные раны не считаются. Не прощаясь, Москвин вышел из кабинета, радуясь, что облик товарища Басова больше не будет маячить перед глазами. Крупное лицо с красными прожилками и выпученными глазами надо вычеркнуть из памяти, как выметают сор из грязной квартиры. Если облик засядет в голове, от него никогда не избавишься. Он будет тревожить по ночам, иногда приходить наяву, доконает своими появлениями. Лучше избавиться сразу, по горячим следам. Товарищ Басов запьёт, потоскует и на следующий день забудет, что случилось с ним предыдущим вечером. Лучше бы отравить Геннадия Трофимовича, но где взять столько яда? В аптеках он не продаётся, в магазинах не бывает, а на склад ехать не хочется. Пусть товарищ Басов живёт спокойно, не думая об опасностях. Вечный капитан переживёт всех, кто был с ним на службе много лет. Дверь открылась легко, словно превратилась в воздушную вату. Деревянные панели тускло отсвечивали старой полировкой. – Иди, голубь, иди! – процедил товарищ Басов и вытер чернила рукавом пиджака. Чёрное пятно расползлось по всему столу. Геннадий Трофимович смачно сплюнул и попал почти до середины обширного кабинета. От удачного плевка товарищ Басов ожил, глаза заиграли, а ноги запросились в пляс. Москвин шёл по мрачной аллее, обсаженной голыми деревьями и упиравшейся в станцию метро. Ему становилось легче от мысли, что его больше не будет в органах. Он был чужим в системе. Теперь сам станет органом своих чувств и желаний. Второй частью размышлений были воспоминания об отделе. Сергею хотелось узнать, что было в рапорте Беспалова. О чём мог написать этот труженик меча и пистолета? Хороший, безвредный парень Беспалов, а сколько в нём патриотизма, на сто человек хватит. Это же сколько ненависти надо было накопить, чтобы вылить её в донос? Беспалов уже прибежал к дежурному и просится на приём к Петрову, но начальнику сегодня не до расследований. У Петрова праздник, и он гуляет, как тот стахановец, честно отпахавший пять смен взамен одной. Беспалов предаст любого, навязывая собственную концепцию. И никто не сможет её опровергнуть. Вова Беспалов представляет мир в полном соответствии с понятиями партийно-советского строя. В этом месте мысли Сергея спутались. Он потряс головой. Если он останется на службе, то станет таким же, как товарищ Басов. Как Беспалов. Как полковник Петров. На земле нет страшнее кары. Повторить судьбу этих людей невозможно. Это противоестественно. Сергей встряхнулся и побежал, боясь, что за ним уже гонятся. * * * Его не арестовали. В управлении кадров долго рассматривали, словно давно ждали, когда он придёт. Вопросов не задавали, заявление приняли молча. Увольнение прошло без помех. Странное дело, но расчёт произвели быстро, не придираясь к биографии, не мучая долгими проверками. С ним разговаривали коротко и быстро, точно торопились сбыть с рук. И он тоже стал торопиться. Всё подписывал, не глядя и не читая, лишь бы быстрее получить трудовую книжку. С неё всё и началось. Выйдя из управления, Сергей почувствовал, что его что-то угнетает. Он мысленно перебрал всё, что могло вызвать беспокойство, но ничего не нашёл. И вдруг вспомнил. Кадровик в форме капитана настолько бережно вручил ему скромную серую книжечку, что это усердие само по себе вызывало подозрение. Москвин полез в нагрудный карман и вытащил трудовую книжку. Так и есть. Он уволен по статье. С такой никуда не возьмут. Советская власть не любит непокорных. Она жестоко расправляется с ними. Из Ленинграда придётся уехать. Столько мучений пережито, и всё насмарку. Москвин почти бежал по хмурому городу. После увольнения автоматически выписывают из ведомственного общежития. Сегодняшней ночью придётся искать ночлег, но где? На вокзале нельзя, там его сразу задержат и препроводят в приёмник для бомжей. Москвин лихорадочно искал спасительный выход. Перед глазами пробежали знакомые лица: Мириам Иванова, Наташа, Гречин, Беспалов, Москалёв, товарищ Басов. У него нет друзей в этом городе. Карецкий в руках органов правопорядка, и неизвестно, кому сегодня хуже, Владу или Сергею. Карецкому хотя бы не нужно думать, где переночевать. Надо позвонить Коле Гречину. Он приютит. Старый прохиндей за деньги даст ночлег даже английскому шпиону. Сергей долго искал монету, но не нашёл и, молча сплюнув, пошёл пешком. Снизу увидел ярко освещённые окна Колиной комнаты. Стоя перед дверью, долго прислушивался к звукам, доносившимся из квартиры. Как всегда, шум, гам, тарарам. Хотел уйти, но вспомнил, что идти некуда. И тогда со всей силой утопил кнопку старинного звонка. – Серёженька, это ты? – В дверь просунулась Колина плешивая голова. За его спиной раздался громкий женский смех. Мужской голос что-то монотонно бубнил. Сергей услышал знакомые интонации. Это был Вова Беспалов. Москвин дёрнулся и отпрянул от двери. – Ко мне сегодня нельзя, дорогуша! – прошептал Гречин, прикладывая палец к шубам. – Не те люди собрались. Тебе с ними не по пути. Позже приходи. Дверь захлопнулась. Москвин медленно спустился вниз. Лестница показалась крутой, как никогда. Спускаться было тяжелее, чем подниматься. Надо идти в общежитие. Там Таня, она поможет. И хотя он сомневался в Танином милосердии, всё-таки поехал на Ржевку. Она его ждала, кутаясь в тёплый платок. В коридоре было холодно, но у Тани светились голые коленки. Девушка не теряла надежды. – Явился не запылился? Сергей удивлённо взглянул на неё. Это что-то новое. Прежде она не разговаривала с ним в подобном тоне. – Ты замёрзла? – Зубы-то не заговаривай! Я всё знаю!