Фрэнки некоторое время молчала, потом сказала: – Можно, я возьму флешку и сама посмотрю? Тодд сжал кулак с флешкой. – Не знаю. – Я больше никому не покажу. И не сообщу в полицию. Он пожал плечами, его кулак разжался. Фрэнки взяла флешку с его ладони. – Спасибо, Тодд. – Вы их там не найдете, – сказал он. – Женщин там нет. – Не переживайте, я верю вам… Есть кое-что, что я хочу произнести вслух. Я хочу знать, говорит ли это вам о чем-нибудь. Или слышали ли вы это раньше. – Что это? Фрэнки не знала, стоит ли продолжать. Но ей было интересно, как Тодд отреагирует. – Ночная птица, – произнесла она. Феррис повернулся и уставился на нее. Он ничего не сказал. Фрэнки не смогла прочесть выражение на его лице. – Тодд? – позвала она. – Вы почувствовали какой-то отзвук, когда я произнесла «ночная птица»? Какое-то воспоминание? – Нет, – ответил он тихо, его голос дрожал. – Совсем ничего? – Совсем. А что? Фрэнки колебалась, потому что сомневалась в искренности Тодда. Слова «ночная птица» для него что-то значили. Он вдруг забеспокоился, как будто ему захотелось убежать. – Я думаю, психопат намеренно убивает этих женщин. Он каким-то образом программирует их на экстремальное, саморазрушающее поведение. Он называет себя Ночной Птицей. У вас есть какие-нибудь идеи насчет того, кто это может быть? Тодд наклонился к ней. Фрэнки с особой остротой осознала, что они одни на пляже и вокруг никого нет. Если Феррис захочет что-то сделать, ему ничто не помешает. – Вы думаете, это я, верно? – спросил он. – Вы думаете, Ночная Птица – это я. – Не знаю. – В общем, дело вот в чем, доктор Штейн. Я тоже боюсь, что это я. Глава 23 «Какое ваше самое плохое воспоминание?» Фросту не было надобности копаться в воспоминаниях, чтобы ответить на этот вопрос. Он точно знал, какое именно. Одно-единственное воспоминание преследовало его каждый день, изо дня в день. Кейти. В машине. – А есть что-нибудь, что ты хотел бы забыть, если б мог? – спросил он Дуэйна. – Если б это можно было стереть из памяти, ты согласился бы? Они сидели на приоконной скамье в доме Фроста на Рашн-Хилл. Дуэйн пил свежевыжатый морковный сок из винного бокала. Фрост приканчивал вторую бутылку эля «Сьерра-Невада». Из окна открывался вид на ночной Залив, Алькатрас и холмы Беркли. Шак патрулировал окно, то и дело ударяя черно-белыми лапами по мотылькам, бившимся по ту сторону стекла. Вид был настолько прекрасен, что от него невозможно было устать. Бывали ночи, когда Фрост часами наблюдал за городом. – Ты о чем? – спросил Дуэйн. – О том деле, над которым работаю. Некто манипулирует воспоминаниями убитых женщин. Думаю, некто оживил их худшие страхи. – Ну я не хочу ничего забывать, каким бы плохим оно ни было, – ответил Дуэйн. – Что до меня, то я боюсь не вспомнить. – Я тоже. – После продолжительной паузы Фрост добавил: – Иногда мне трудно представить лицо Кейти, понимаешь? Я вспоминаю его, только когда смотрю на фотографию. Брат кивнул: – Понимаю. Со мной то же самое. – Она уходит все дальше и дальше. Мне от этого мерзко. Дуэйн погрозил ему пальцем: – Хватит тебе, нечего портить ее день рождения. Мы же договорились. Только хорошее. – Ты прав. Прости. – Ну так кто она? – поинтересовался Дуэйн. – Кто? – спросил Фрост, хотя знал, о ком спрашивает брат. – Та девушка, что была с тобой у вагончика. – Ее зовут Люси, – сказал Фрост. – Миленькая. Мала для тебя, а так все отлично. – И от кого я это слышу? От человека, который каждую неделю спит с новым су-шефом, – съязвил Фрост. Дуэйн расхохотался. – Sous по-французски означает «под», так что чего ты от меня хочешь? Вини французский. Несмотря на разницу в пять лет, он в душе оставался неисправимым ребенком. Как и многие мужчины его профессии. В нем ключом била энергия, и ему надо было дать ей выход, поэтому Дуэйн работал по четырнадцать часов в день на своей кухне. Когда они собирались вместе, брат расслаблялся и становился легкомысленным; в своих ресторанах же он превращался в совершенно другого человека. Нетерпимого и требовательного, в маленького диктатора, готового снести голову любому, кто рассердит его. Обычно сотрудники надолго у него не задерживались, но даже несколько месяцев под началом Дуэйна Истона были надежной рекомендацией для других шеф-поваров города. У Дуэйна была очень компактная конституция. Худощавый, он был ростом всего пять футов и шесть дюймов. Еще с кулинарной школы в Париже он носил длинные, до подбородка, черные волосы, разделенные прямым пробором. Заостренный подбородок дополняли густые темные брови и крючковатый длинный нос. Как и у Фроста, его взгляд отличался проницательностью, и он умел видеть насквозь всех, от повара, пережарившего баранину, до женщины, заглянувшей, чтобы выпить чего-нибудь крепкого перед сном. Его чувство стиля отличалось эклектикой. Вот и сейчас он был одет в длинную рубаху на пуговицах, нейлоновые шорты для бега и розовые «кроки». – Как ты с ней познакомился? – спросил Дуэйн. – Она была на Оклендском мосту, когда ее соседка по комнате сиганула вниз. Он изогнул брови. – Странную жизнь ты ведешь, братишка… Это что-то серьезное? – Она мне очень нравится, но между нами ничего нет. – А почему? Я видел поцелуй. Она явно втюрилась в тебя. – Знаю, но она проходит свидетелем по делу, – ответил Фрост. Это выглядело как очевидный предлог. – И что? Расследование надолго не затянется. Думаю, тебе стоило бы решиться. Поколебавшись, Фрост сказал: – Есть еще кое-что. Когда я с ней, она напоминает мне о Кейти. Я не уверен, что смогу преодолеть это. – Дело в ней или в дате? – спросил Дуэйн. – Мы все немножко сходим с ума, когда приближается день рождения Кейти. – Наверное, и в том и в другом, – не стал отрицать Фрост. – А знаешь, что на это сказала бы Кейти? Она сказала бы, что ты полный осел. – Точно. – Что Шак думает о Люси? – О, это любовь с первого взгляда, – ответил Фрост. – Видишь? Для тебя это важный аргумент.