Сейчас или никогда. Фрост прыгнул вперед, вытягивая руки. Он приземлился рядом с Фрэнки, обхватил ее и рванул на себя. Она стала заваливаться на него. Тодд, не ожидавший сопротивления, выпустил ее руку. Фрост и Фрэнки упали на землю. Крепко прижимая ее к себе, инспектор несколько раз перекатился. Теперь они были далеко от края. Лежа на земле, Фрост потянулся за пистолетом, однако надобность в оружии отпала. В шести футах от него Тодд балансировал на краю. Ветер то пихал его к обрыву, то отталкивал прочь. Он пытался сохранить равновесие и при этом улыбался; его взгляд был устремлен в небо, руки разведены в стороны. Неожиданно он оступился. Он проигрывал и знал об этом, но его это не заботило. – Закрой глаза, – сказал Фрост Фрэнки, однако она не послушалась. Они увидели, как Тодд перевалился через край, отдавая себя на волю ветра. Он полетел, разведя руки и ноги. Но земное притяжение одержало над ним верх. Он стал падать, как птица со сломанным крылом, и, скрывшись за краем, без единого звука рухнул на камни. Его жизнь оборвалась за короткие пять секунд. Фрэнки вывернулась из крепких рук Фроста, вскочила с земли и подбежала к краю. Истону в голову пришла дикая мысль, что она может броситься вниз. Однако она лишь замерла и смотрела на изувеченное тело внизу. Не моргая. Фрост осторожно взял ее за руку, понимая, насколько ненадежен край, но увести ее не смог. Интересно, спросил он себя, чье тело она видит внизу. Ночной Птицы. Или своего отца. Глава 51 «Она его столкнула». Вот теперь истина приобрела для Фрэнки смысл. Она поняла, что видела тогда на утесе и почему так отчаянно хотела все позабыть. Там была Пэм. Она убила их отца. Это не было несчастным случаем; это не было самоубийством. Это было убийством. Фрэнки ждала, сидя за своим любимым столиком в укромном уголке «Зингари», и то и дело смотрела на часы, хотя знала, что они оба рано или поздно придут. Она наблюдала за улицей в окно. От нервного напряжения желудок скручивал болезненный спазм, потому что она не знала, как отреагирует, когда увидит этих двоих. Мужа. Сестру. По залу лился нежный джаз. Пианино. Саксофон. Контрабас. Солистка в черном платье пела трогательную песню о любви на улицах Парижа. Посетители разговаривали, звякали столовые приборы. Вирджила, разносившего тарелки, словно облаком, окутывал аромат мидий и чеснока. В своей черной униформе и с копной светлых волос он напоминал Адониса. Тут дверь открылась, и появились они. Расправив плечи, выставляя напоказ свои длинные ноги, Пэм плыла по залу. У нее, как всегда, был вид королевы, и ее васильковое платье казалось кусочком ясного синего неба, проглядывавшего сквозь серые тучи. Джейсон шел следом. Тени падали на него так, что его угловатое лицо напоминало голый череп. Они сели напротив Фрэнки. К их столику мгновенно подлетел Вирджил, и Пэм послала ему воздушный поцелуй. Вид у нее был беспечный, будто ничто в мире не заботило ее. Джейсон же, по контрасту с ней, был сосредоточен и замкнут. – Шампанского, Ви, – весело сказала Пэм. – Бутылку. – Дорогого? – А есть другое? – спросила она. Вирджил ухмыльнулся и исчез. Пэм нахмурилась, заметив газировку в стакане Фрэнки. – А вино? – Нет. – Ну если будешь хорошо себя вести, я поделюсь с тобой шампанским. – Мне от тебя ничего не нужно, – резко произнесла Фрэнки. Пэм наклонилась вперед и с преувеличенным недовольством вздохнула. – Ой, ради бога. Уверена, что для тебя все это было чудовищно. Я и не утверждаю, что не было. Но ты же здесь, ты жива… Это стоит отметить. Или ты разочарована, что полиция меня не арестовала? – Мне прислал сообщение Фрост. Он сказал, что они отпустили тебя. Сестра закатила глаза. – Естественно, отпустили! Мы с Джейсоном часами рассказывали им о случившемся. Все из того, что тебе рассказал этот изверг, неправда. Но ты же не поверила ему, верно? Он просто хотел помучить тебя. Хотел поиграть с твоим сознанием. Фрэнки, здесь нет никакой тайны. Папа упал. Или прыгнул, не знаю, – мы были слишком далеко, чтобы понять наверняка. Все это мы рассказали местным спасателям, потому что все произошло именно так. Конец истории. – Пэм, я многое вспоминаю. Память возвращается. – Не знаю, что ты там вспоминаешь, только все случилось совсем не так. Уж кому, как не тебе, знать, что нельзя доверять своей памяти. Особенно после того, как ты предпочла ее стереть. – Пэм, как ты думаешь, с какой стати мне вдруг захотелось бы все забыть? – спросила Фрэнки. – С какой стати мне вдруг захотелось бы забыть, что и ты была там? Пэм помотала головой. – Ну, потому что ты не могла пережить этого! И я тебя не осуждаю. Это было ужасно. Мы обе видели, как умер отец. Я бы тоже это с радостью забыла, если б могла, но решила, что одна из нас должна жить с воспоминаниями. Я подумала, что наступит день, и ты изменишь свое мнение и захочешь вспомнить, что было на самом деле. У нее все здорово получалось. Так же гладко, как у Даррена Ньюмана. И безнравственна она была в той же степени, что и Даррен Ньюман. Вирджил принес бутылку «Вдовы Клико», открыл ее и наполнил пенистым шампанским бокал Пэм. Затем он предложил шампанское Фрэнки, но та покачала головой. Джейсон тоже отказался. Пэм успела выпить свой бокал еще до того, как Вирджил отошел, поэтому он наполнил его снова. В гранях бокала отражался бледно-голубой лак, которым были накрашены ногти Пэм. – Черт, как же здорово, – проговорила она. Фрэнки посмотрела на Джейсона. Он молчал, его губы были плотно сжаты. На мрачном лице застыло загнанное выражение; он понял, что она догадалась. Обо всем. Что теперь ей известна правда, а не ложная интерпретация. Фрэнки хотелось увидеть на его лице виноватое выражение, однако его надменный вид сказал ей о том, что на самом деле ему на все плевать. Что дело зашло слишком далеко и что он невосприимчив к ее холодному взгляду. Фрэнки злилась на него, однако при этом не снимала вину и с себя. Она всегда ставила на первый план своих пациентов. И сама оттолкнула его от себя. К тому же между ней и Дарреном Ньюманом что-то было, не важно, в реальности или нет. – У тебя есть что сказать? – обратилась она к мужу. Он на одно короткое мгновение устремил на нее взгляд. И на это мгновение между ними установилось взаимопонимание. Ну хоть раз за целую вечность! – Я не хотел, чтобы так случилось. Джейсон намеренно произнес эту неопределенную фразу. То ли он извинялся, то ли осуждал. Ну и пусть. Оба они знали, что конец близок. За семь лет, прожитых вместе, они так и остались чужими друг другу. Эта потеря даже не вызывала у Фрэнки грусти. То, что с ней сотворили, будило в ее душе лишь ощущение пустоты. – Оставь нас вдвоем, – сказала она ему. Джейсон потянулся к ее руке, но так и не дотронулся. Надобности говорить, что если он сейчас уйдет, то уйдет навсегда, не было. Поэтому он встал и без единого слова пошел прочь. Они остались за столиком вдвоем. Две сестры. Связанные кровью. Пэм потягивала шампанское, всем своим видом показывая, что дальнейшие события вызывают у нее лишь легкое любопытство. – Можешь считать меня глупой, – сказала ей Фрэнки. – Наверное, я действительно была глупа. Не замечала явные признаки. А может, просто ничего не хотела замечать… – Признаки? – Не притворяйся, Пэм. Все уже позади. Я знала, что ты обижаешься на меня, но никогда не предполагала, что твоя обида может быть такой глубокой. Или что ты сама можешь зайти так далеко. – Это все, что у тебя есть? Паранойя? Обиды? Как же ты меня достала, сестренка… Фрэнки не обратила на ее слова внимания и продолжила: – Я все ломала голову, ради чего. Зачем ты это сделала. Ну, я знаю, что ты ненавидела папу, но чтобы убить?.. Столкнуть его с утеса? Сестра, которую я знала, посмеялась бы над ним или чертыхнулась бы, но никогда не утратила бы контроль над собой. Нет, тут было что-то еще… Нечто, что вывело тебя из себя. – Я не намерена сидеть здесь и выслушивать всю эту чушь, – заявила Пэм, но даже не попыталась встать. – Не беспокойся. На мне нет микрофона. Здесь только мы. Ты и я. – Ах, как мило. – Я действительно не могла понять, – говорила Фрэнки, – но потом в памяти всплыли твои слова. Ты напомнила мне, что все эти дискуссии на новогодние выходные папа использовал как предлог, чтобы сказать тебе, что ты неправильно распоряжаешься своей жизнью. И ты права. Он все время так делал. И почему в этом году было по-другому? Дело в том, что все эти дни я вспоминала его вопросы, которые так раздражали. В этом году все они касались риска. Он спрашивал, как можно делать что-то ужасное, если это несет риск для кого-то другого. Я не понимала, потому что думала, что я была с ним одна. Что я сделала такого, что он осуждает меня? Кого я подвергла риску? Оказывается, речь шла не обо мне. Он задавал все эти вопросы не мне. А тебе. К столику подошел Вирджил и стал наливать шампанское в бокал. Фрэнки ждала. Во взгляде Пэм появилась горечь, однако она улыбалась, как будто все замечательно. – Вопрос, – продолжила Фрэнки, когда Вирджил ушел. – Допустимо ли стремиться к удовлетворению своих эгоистических желаний, если оно несет риск для других? – Да пошла ты, сестренка. – Вопрос, – сказала Фрэнки. – Правильно ли рисковать жизнью или счастьем другого человека лишь ради того, чтобы заполучить желаемое? Очаровательное личико Пэм превратилось в маску ненависти. Она подняла свой бокал. – Это всё? Ты закончила? – Нет, есть еще один вопрос, – ответила Фрэнки. – Тогда мне показалось, что я что-то неправильно расслышала. Я думала, что ошиблась. Ну не мог он такого сказать – во всяком случае, тебе. Но я не ошиблась, правда? Я расслышала именно то, о чем он у тебя спрашивал.