— Не надо, а то я примусь откладывать яйца. Видимо, это была попытка пошутить. — Если обидел, извини, — на всякий случай предупредил я. — Я тоже пытаюсь снять неловкость. — Понимаю. Все нормально. Зарывшись в холодильник, я обнаружил там кое-что из закуски. Сыр, колбаса, соленья… Интересно, как соотнесется сорокалетний коньяк с малосольным огурцом? Наверное, они испытают взаимную неловкость. Как я с Ольгой. Я достал сыр и колбасу. — Лимонов нет, извини. — Я понимал всю абсурдность приготовлений, но все же… — Зато коньяк приличный. Сова молчала. Из отведенного под бар ящика стола я извлек бутылку «Кутузова». — Доводилось пробовать? — Наш ответ «Наполеону»? — Сова издала смешок. — Нет, не пробовала. Абсурдность происходящего нарастала. Сполоснув два коньячных бокала, я поставил их на стол. С сомнением посмотрел на комок белых перьев. На кривой короткий клюв. — Ты не сможешь пить из бокала. Может быть, принести блюдечко? — Отвернись. Я подчинился. За спиной послышался шорох крыльев. Потом — легкое, неприятное шипение, напоминающее то ли разбуженную змею, то ли подтекающий из баллона газ. — Ольга, извини, но… — Я обернулся. Совы больше не было. Да, я ожидал чего-то подобного. Надеялся, что ей позволено хоть иногда принимать человеческий облик. И мысленно нарисовал портрет Ольги — заточенной в птичье тело женщины, помнящей еще восстание декабристов. Почему-то представлялась княжна Лопухина, убегающая с бала. Только постарше, посерьезнее, с мудростью в глазах, чуть осунувшаяся… А на табуретке сидела молодая, внешне совсем молодая женщина. Лет двадцати пяти. Коротко, по-мужски стриженная, щеки грязные, словно из пожара выбралась. Красивая, и черты лица аристократически тонкие. Но эта гарь… грубая уродливая стрижка… Одежда шокировала окончательно. Грязные армейские штаны образчика сороковых годов, расстегнутый ватник, под ним — серая от грязи гимнастерка. Ноги босые. — Красивая? — спросила женщина. — Все-таки да, — ответил я. — Свет и Тьма… почему ты так выглядишь? — Последний раз я принимала человеческий облик пятьдесят пять лет назад. Я кивнул: — Понимаю. Тебя использовали во время войны? — Меня используют во время всех войн. — Ольга мило улыбнулась. — Во время серьезных войн. В иное время мне запрещено принимать человеческий облик. — Сейчас войны нет. — Значит, будет. На этот раз она не улыбалась. Я сдержал проклятие, лишь сделал знак отрицания беды. — Хочешь принять душ? — С удовольствием. — Женской одежды у меня нет… джинсы и рубашка устроят? Она кивнула. Поднялась — неловко, смешно поведя руками, — с удивлением посмотрела на свои босые ноги. И пошла в ванную, как будто не в первый раз принимала у меня душ. Я кинулся в спальню. Вряд ли у нее много времени. Джинсы старые, зато на размер поменьше, чем ношу сейчас. Все равно велики будут… Рубашка? Нет, лучше тонкий свитер. Белье… н-да. Три раза н-да. — Антон! Я сгреб одежду в кучу, подцепил чистое полотенце и бросился обратно. Дверь в ванную была открыта. — Что у тебя за краны? — Импортные, шаровые… сейчас. Я вошел. Ольга стояла в ванне, спиной ко мне, обнаженная, задумчиво поворачивала рычаг крана влево и вправо. — Вверх, — сказал я. — Поднимаешь вверх, это напор. Влево — холодная вода, вправо — горячая. — Ясно. Спасибо. Она совершенно меня не стеснялась. Понятное дело, учитывая ее возраст и ранг… пусть даже бывший ранг. А вот я смутился. И от этого стал циничен. — Вот тряпки. Может быть, что-то подберешь. Если это нужно, конечно. — Спасибо, Антон… — Ольга посмотрела на меня. — Не обращай внимания. Я восемьдесят лет провела в птичьем теле. Большую часть времени в спячке. Но все равно мне хватило. Глаза у нее были глубокие, затягивающие. Опасные глаза. — Я больше не воспринимаю себя ни человеком, ни Иной, ни женщиной. Совой, впрочем, тоже. Так… злая, старая, бесполая дура, иногда способная говорить. Из душа ударила вода. Ольга медленно подняла руки, с наслаждением повернулась под тугими струями. — Смыть копоть для меня куда важнее… чем смущать симпатичного юношу. Проглотив юношу без всяких пререканий, я вышел из ванной. Покачал головой, взял коньяк, раскупорил бутылку. По крайней мере ясно одно: она не оборотень. Оборотень не сохранил бы одежду на теле. Ольга — маг. Маг, женщина, возраст около двухсот лет, восемьдесят лет назад была наказана лишением тела, надежда на реабилитацию остается, специалист по силовым взаимодействиям, последний раз привлекалась к работе приблизительно пятьдесят пять лет назад… Достаточно данных, чтобы поискать в компьютерной базе. К полным файлам у меня доступа нет, не тот уровень. Но, к счастью, высшее начальство и не подозревает, сколько информации может дать косвенный поиск. Конечно, если я и впрямь хочу выяснить личность Ольги. Разлив по бокалам коньяк, я стал ждать. Ольга вышла из ванны минут через пять, на ходу вытирая волосы полотенцем. Она надела мои джинсы и свитер. Нельзя сказать, что полностью преобразилась… и все же стала симпатичнее на порядок. — Спасибо, Антон. Ты не представляешь, какое это удовольствие… — Догадываюсь. — Догадываться мало. Запах, Антон… запах гари. Я почти привыкла к нему за полвека. — Ольга неловко села на табуретку. Вздохнула: — Это плохо, но я рада нынешнему кризису. Пусть даже меня не помилуют, но зато возможность вымыться… — Ты можешь оставаться в этом облике, Ольга. Я схожу и куплю нормальную одежду. — Не стоит. У меня лишь полчаса в день. Скомкав полотенце, Ольга бросила его на подоконник. Вздохнула: — Следующей возможности вымыться я могу и не дождаться. Так же как возможности выпить коньяка… Твое здоровье, Антон. — Твое здоровье. Коньяк был хорош. Я пригубил его с удовольствием, несмотря на полный сумбур в голове. А Ольга выпила залпом, поморщилась, но вежливо сообщила: — Неплохой. — Почему шеф не разрешает тебе принимать нормальный облик? — Это не в его власти. Ясно. Значит, наказало ее не региональное бюро, а высшие чины.