– Мой папа говорил: ищи ответы в прошлом. Он говорил, что все, что сейчас происходит, не ново, а уже было, понимаешь? Ты просто не помнишь этого. Хотя и прошло пару часов. Поэтому… – Твой папа царь Соломон? – усмехнулся я. – Нет, с чего ты взял? Так вот, напряги память и сам ответь на свои вопросы. Только не сейчас. – Строганов уселся на парапет, и у меня промелькнуло желание скинуть его в воду. – А что так? – ядовито поинтересовался я. – Я тут читал журнал «Роллинг Стоунз», знаешь такой? – пропуская мой вопрос мимо ушей, заговорил он. – Так вот, есть такой же журнал в медицине? – В смысле? – Я недоуменно уставился на него. Пора бы уже было привыкнуть к виражам в беседе с этим типом, но я каждый раз удивлялся. – Что «в смысле»? – Он взмахнул своим зонтом-тростью. – Для музыканта очень почетно попасть на страницы этого журнала, понимаешь? А для докторов есть такой же журнал? Медицинский, естественно, не музыкальный! – А, есть. – Я отпрянул на всякий случай. – Так скажи мне его название! Мы что сюда пришли, любоваться красотами, что ли? – «Ланцет», например, – изумленно сказал я. – Отлично! – обрадовался Арсений. – Ланцет-пинцет-стилет, мне нравится. Люблю холодное оружие. А ты? Короче, к жене умерщвленного Яблочкова мы пока не пойдем, сам понимаешь почему. А начнем с МКБ. Но мне нужно время на подготовку. А ты? Чем ты сейчас займешься? Хочешь, пошли ко мне домой? – Я хочу спать, – честно ответил я, внезапно почувствовав такую усталость от этого калейдоскопа событий, разговоров, суеты да и от своего напарника. Я облокотился на гранит и стал смотреть вдаль. На Троицком мосту случилась авария, и какая-то машина задымилась. Возникла пробка, машины гудели, люди бегали… А Строганов, вероятно не слыша меня, раскинул в стороны руки, словно крылья, и запел: «When I became the sun. I shone life into the man’s hearts…»[6] Я закрыл глаза. Домой и спать. Глава 8 «Интересно, почему в воскресенье и вечером?» – подумал я и постучал в казенного вида дверь с блестящей табличкой «Суд». – Входите скорее! – послышался недовольный голос. Трое восседавших на массивных деревянных стульях судей выглядели колоритно. По-другому и не скажешь. Одни черные мантии чего стоили! С пурпурной окантовкой. А парики! Кажется, такие во Франции назывались аллонжевыми. Сам Людовик XIV бы позавидовал. – Вы что себе позволяете? – вдруг вскричал один из сидевших. – Чему улыбаетесь? По-вашему, здесь есть что-то смешное? Я мгновенно изобразил на лице внимание. – Или вы думаете, что нам доставляет удовольствие торчать здесь в воскресенье? Кстати, вам придется оплатить нам сверхурочные! – Согласен, коллега! – поддержал его третий судья. – Итак, обвиняемый… – Простите, – как можно учтивее перебил я его, – но разве я обвиняемый? Мне сказали, что… – Вы доктор Агапов, пишущий под псевдонимом Франц Ка? – в свою очередь и не слишком вежливо прервал он меня. – Нет, – замотал я головой. – То есть да, я доктор Агапов, но я не пишу под псевдонимом… – Да это все неважно, коллеги! – поморщился первый судья. – Здесь столько пунктов обвинения, что если мы будем рассматривать каждый в отдельности, то до ночи застрянем в суде. Давайте по-быстрому? Согласны? – Нет, – возразил я, чувствуя, как внутри меня нарастает тревога, а с ней и слабость. Как будто мне дали наркоз, но забыли подсоединить к аппарату искусственной вентиляции. – Здесь какая-то ошибка… – попытался было я пояснить свое появление в суде. – Итак, – не обращая на мои слова ни малейшего внимания, заговорил третий судья, глядя в какие-то мятые бумаги. – Вы работали доктором в реанимационном отделении без наличия следящей аппаратуры. Подтверждаете? – Э-э, дело в том… – Просто кивните! – ледяным тоном потребовал один из судей, я не понял даже, кто именно. – Что повлекло за собой гибель множества пациентов! – Он не спрашивал, он утверждал. – Нет! – вскричал я, обливаясь потом. – Умер один пациент, который… – Вам слова не давали, – выставил ладонь вперед первый судья. – Почему вы приступили к работе, когда у вас на семерых больных пять мониторов? А? Это мы еще к лекарствам не перешли, – угрожающе добавил он. – Лечили без всех необходимых препаратов? А? – Он аж по пояс вылез из-за стола, покрытого бордовой тканью. – Вот только не надо нам тут! – Третий судья стукнул кулаком по столу. – Может, вас и зарплата не устраивает? Что скажете, коллеги? – повернулся он к другим судьям. – Виновен! – в один голос произнесли те. – Нам и совещаться не надо, чтобы вынести вам приговор! – Судья потер руки. Я стал задыхаться. Слова застряли где-то за грудиной. Я лишь сумел просипеть, но меня никто не услышал… – К сожалению, смертная казнь сейчас отменена, поэтому мы назначаем вам высшую меру наказания в виде работы доктором в вашем же реанимационном отделении сроком на… – Тут последовала драматическая пауза. – Десять лет! Без права писать книги. – Нет, писать он может, издавать нельзя, – поправил его коллега. – С обязательным посещением вскрытий всех умерших пациентов! – закричал третий. Я открыл глаза и сел в кровати. Названивал телефон. Сердце мое стучало – громко и часто. – Да? – ответил я, даже не взглянув на незнакомый номер. – Доктор Агапов? – услышал я строгий мужской голос, показавшийся мне знакомым. – Не отвлекаю? – с каким-то сарказмом произнес он. – Это следователь Воронцов, если не забыли такого… Я пытался понять, где я – в суде или уже в тюрьме? – Какого черта вы творите? – Старший лейтенант, судя по всему, был взбешен. – Я к вам как к человеку пришел, а вы? Заработались, что ли? И что это за придурок с вами был? Где вы его откопали? – Подождите, – прервал я гневный словесный поток следователя. – Вы про суд? – Какой, на хрен, суд? Тут до меня дошло, что суд мне приснился. А вот все остальное, похоже, нет. – Вы что, не соображаете, куда можно соваться, а куда нет? Чего вы хотите добиться? – Следователь перевел дыхание, и я воспользовался секундной паузой. – Чтобы с нас сняли обвинения в убийстве! – выпалил я. – Ну кто вас обвиняет? – В голосе послышалась усталость. – Так вы и обвиняли. – Я растерялся. У кого из нас провалы в памяти? – Я с вами дружески беседовал! – Теперь я услышал в голосе обиду. – Поступает заявление, мы должны реагировать, проверять. Я что, задержал кого-то? Или арестовал? Или проводил обыск? Или… – Но вы же обвиняли и нас, и Любовь Яснову, что мы его отравили! В сговоре обвиняли! – воскликнул я, проснувшись окончательно. – Что Яблочков отказался жениться на Ясновой – и она его убила. Разве не так? – Доктор, вам бы это… отдохнуть. И нервы проверить, – тоном ниже предложил старлей. – Я никого не обвиняю. Я озвучивал предположения жены Яблочкова и одну из рабочих версий. Мое дело собирать факты, расследовать… – Ничего себе! Мы уже сухари сушили, а вы… – Сухари? – перехватил инициативу следователь. – То есть вы признаетесь, что виновны? – В чем? – Я вздохнул. – В воспрепятствовании осуществлению правосудия и производству предварительного расследования, – заученно произнес он и добавил: – А также в шпионаже и госизмене. – По-моему, это вам надо отдохнуть! – Теперь я чувствовал злость и раздражение. – Короче, доктор. – Он успокоился и заговорил по-человечески. – Занимайтесь тем, что у вас хорошо получается, – лечите людей. А мы как-нибудь сами разберемся, кто убил Яблочкова. И если вам приспичит купить бутылку, то обходите стороной магазин на Миллионной, добро? – Может, все-таки объясните… – Нет! – отрезал старший лейтенант. – Государственная тайна. Сфера влияния ФСБ. Не вмешивайтесь. Для вашего же блага. Всего хорошего. Да, кстати, если что – звоните. Я, посидев с минуту с телефоном в руках, позвонил. Но не Воронцову, а Строганову. И рассказал о странном разговоре с представителем следственного комитета. – Ну и хорошо, – отозвался беспечным тоном мой напарник. – Ты его телефон занеси в контакты на всякий случай. И вот что, доктор! Завтра мы приглашены на ежегодную конференцию в МКБ.