У Федора появился тремор в руках, затем он весь задрожал, глазные яблоки задвигались под опущенными веками, как при кошмарных сновидениях, и дыхание резко участилось. Я даже на мгновение занервничал, но выбор лекарств был большой, анестезистка опытная, и мы быстро погасили все нежелательные реакции, появившиеся при пробуждении. Федор приоткрыл глаза, обвел нас сонным взглядом, узнал меня и попытался улыбнуться. Мы снова вдвоем сидели в кабинете Федора. Я пил кофе с печеньем и джемом, а мой коллега полулежал на диване. Это я ему приказал. Что-то не нравился мне его вид, хотя Склифосовский утверждал, что все отлично. – Помнишь анекдот про хирурга и анестезиолога? – болтал я, присматриваясь к своему пациенту. – Самое опасное, когда на дежурстве хирург подходит и говорит: «Тебе ничего не придется делать, просто постоять и посмотреть». – Да, – слабо усмехнулся Федор. – Помню. – Слушай, ты мне не нравишься! – напрямую заявил я. – Старик, правда, я в норме. Ты не волнуйся, ты все правильно сделал. – Федор осторожно встал и начал прохаживаться по кабинету. Поскольку помещение было небольшое, то получалось три шага в одну сторону и три шага обратно. – Да? – засомневался я. – Тогда в следующий раз усыпляй себя сам. – Да все ничего, – стал убеждать меня Федор. – Тяжело в лечении, легко в гробу! Слушай, я за кофе схожу? И коньячку бы выпил. Ты как? – Даже не думай, – пресек я его желания. – Тогда хоть воды. – И он достал из-под стола пластиковую бутылку… «АкваПанна»! – А откуда у тебя такая водичка? – как можно безразличнее спросил я, хотя мой пульс тоже приблизился к девяносто ударам в минуту. – Это Зволдин пьет, – усмехнулся Федор, наливая себе и мне в стаканы питьевую воду из Италии. – Он утром ее принес в операционную, а забрать забыл. Я и взял себе. Угощайся! Я вспомнил мартини Яблочкова, кока-колу, выпитую мной в реанимации, и внутренне содрогнулся. Но Федор ни о чем таком не думал, а просто пил. – Спасибо тебе еще раз, – сказал он и уселся на диван. – Тебе заплатят… Да-да! Не отказывайся. Причем наличными, в конверте. Но я тебе хочу кое-что рассказать. А то будешь еще думать, что «плохой» наркоз дал, – усмехнулся он. – Короче. Все, кто испытывал на себе эту методику, ну, в смысле препарат плюс транскраниальное электровоздействие, отмечают интересный момент. Когда заканчивается действие наркоза, всем снится один и тот же сон. Все его запоминают. Он очень короткий, всего пара минут, но субъективное ощущение у всех разное: кому-то кажется, что он спит несколько минут, а кому-то – что несколько часов… Я внимательно слушал. – Ощущение, что ты сидишь в темном помещении типа подвала, – продолжал рассказывать Федор. – Наверху, где-то на уровне человеческого роста, небольшое окно. Оно закрыто. Но через него видна улица. Там даже не светло, – Федор подбирал слова, – скорее как-то серо. И тихо. И видно, если присмотреться, как падает снег. Редкий. Медленно… – А что чувствуешь при этом? Страх? – Я вспомнил, что Федор выглядел, словно видел во сне кошмар. – Да нет, – чуть подумав, ответил он. – Скорее тоску. Но некоторым страшновато. Вроде бы ничего такого в этом нет. Стереотипная картина. – Ну да, – подтвердил я, – от кетамина бывает гораздо хуже. – Согласен, – кивнул Склифосовский. – Но тут немного другие ощущения, можешь поверить. А сегодня… – Он замолчал. – Сегодня было неожиданно новое видение. Вначале все как обычно. Сижу в этом подвале, темно, на улице день, снег все так же падает… А я вдруг решил встать и пойти. На ощупь подошел к лестнице, там несколько ступенек вверх. Обнаружил перила, затем дверь. Тяжелая, железная. Я стал открывать. Она оказалась не заперта. Я и вышел на улицу… – Он снова налил воды и выпил. – Все-таки, я коньячку приму, ты уж извини. Отчет напишу и потом приму. В качестве антидепрессанта и анксиолитика. – Короче, Склифосовский, – пошутил я, хотя ощущал внутри какую-то непонятную тревогу. – Короче, на улице никого нет. Ни людей, ни животных. Только слабый ветерок гоняет обрывки газет и мусор. Да снег кружится. А здания словно нежилые. Окна кое-где выбиты, парадные распахнуты. Тихо, как в морге. И неба не видно, пасмурно. Я от страха держусь за ручку двери, дальше выйти боюсь. А на двери плакат висит. К внутренней стороне приклеен. Я даже попытался оторвать его… – И что на нем? – поинтересовался я, не зная, как реагировать на сновидения коллеги. – Реклама МКБ? – Нет, – без улыбки ответил Федор. – Там солдат изображен, на Дарта Вейдера похож… И надпись: «Отдай жизнь за бессмертных». Я усмехнулся. – Ты «Звездные войны» смотришь? Или чего-то подобное? У меня, кстати, дети играют в… – Я не успел договорить, Федор меня перебил, и, как мне показалось, с обидой в голосе: – Это не просто воспоминание, которое мне приснилось! И не просто галлюцинация, понимаешь? Это что-то другое… – Федор схватился руками за голову. – Я пытаюсь анализировать, но… Мне приходит в голову одна мысль. Сумасшедшая. Не смейся! – посмотрел он на меня исподлобья. – И не думал, – покачал я головой. – Только чем отличается увиденное тобой от обычного сна? – Тем, – медленно ответил Федор, – что во сне я вижу то, что когда-то видел. А сейчас я смотрел на то, что когда-то будет. Я вздохнул. – Я понимаю, что ты хочешь мне сказать, – устало произнес Федор. – Что когда доктор становится пациентом… – Я этого не говорил, – вставил я. – Но думал. Так вот, я еще раз хочу все проанализировать и… Черт, отчет надо срочно отправить! – Отчет? Срочно? А куда? – удивился я. – Да, дурацкое правило. – Федор уже окончательно пришел в себя, взгляд его прояснился. – Сразу после эксперимента нужно описать все свои ощущения, напечатать (ты будешь смеяться!) на машинке! – Он указал на портативную пишущую машинку на столе. – И отправить курьерской почтой в Москву, прикинь? – А я еще ругаюсь на наши истории болезней, – усмехнулся я. – А электронная почта… – Ты что! – махнул рукой Федор. – Безопасность данных, шпионы вокруг, увольнение в один день! – Знаешь про высшую степень секретности? – спросил я у него. – Перед прочтением сжечь! – Вот-вот! – засмеялся Федор. – Скажи Борщевику, он оценит! Склифосовский уселся печатать отчет на механическом приборе, изобретенном в XIX веке, а я пошел искать Строганова. Выйдя в коридор, я почти сразу наткнулся на Зволдина. Он с видом министра здравоохранения поблагодарил меня за помощь, а с видом управляющего банком вручил конверт. – Павлов у себя? – поинтересовался он и направился к кабинету Федора. – А вы Черняева не видели сегодня? – ляпнул я и прикусил язык. Но Зволдин, брезгливо поморщившись, спокойно ответил: – Нет. С чего мне его видеть? Он теперь не в моем подчинении. – А в чьем? Зволдин уже заходил в кабинет. – Без понятия, – донесся до меня его голос. И тут я подпрыгнул от неожиданности! – У-у! – кто-то гаркнул мне в ухо и схватил за плечи. Глава 15 Строганов выглядел так, словно ему вкололи гормон счастья. – Спятил, что ли? – обрушился я на него. – Тсс! – приложил он палец к губам. – Пошли, теперь мы знаем место, где нет камер. Этим местом оказалась та самая лестничная площадка, где нас держал под прицелом Громов. – Смотри, тут подоконник широкий и вид из окна шикарный! – Сам Строганов вид имел возбужденный. Он залез на подоконник и раскрыл окно. Подул свежий ветерок. – Слушаю твой доклад! – Исследование прошло нормально, а Черняева я больше не видел. – Молодец, – похвалил меня напарник. – Коротко и по существу. Теперь слушай меня. Громов стер записи с трех камер. И теперь никто не знает, что мы ехали с Черняевым в одном лифте и что ты его там поколотил… – Я его не колотил… – начал я оправдываться, но Строганов ожидаемо меня перебил: – Запомни раз и навсегда! Первый удар – мой! А только потом вступаешь ты. Кстати, запись моего короткого боя с вооруженным охранником тоже пришлось стереть. А жаль. Ловко я его… – Кстати, да, – кивнул я, улыбнувшись. – Я даже ойкнуть не успел, как ты его… А если бы он пальнул? – То попал бы в Черняева, – пожал плечами этот ниндзя. – Но он бы не выстрелил. – Почему это? – Охранник видел, как вы сцепились в лифте. Черняев был в медицинском халате. У охранника срабатывает рефлекс – посторонний нападает на доктора. Будет ли он стрелять в своего? Конечно, нет. А я стоял за Черняевым и воспользовался этим преимуществом.