– С Черняевым? – искренне изумилась девушка. – А при чем тут зло и этот придурок, извините? – При том, что вы бывали у него в кальянной, это доказанный факт! – вынес вердикт Строганов, вставая. Мы озадаченно посмотрели, как он направился куда-то в недра служебных помещений столовой. Игравшая в зале музыка вдруг кардинально изменилась, а громкость ее возросла. Вернувшийся на свое место Арсений повеселел и сразу продолжил разговор: – А почему Черняев придурок? Он, как его, мужинист? Или шовинист? Или сексуалист? – Не смешно. – Дина приступила к кофе. – Вы, юноша, думаете, что вы такой гениальный благодаря своему мужскому мышлению… – Я думаю совершенно о другом, – перебил ее этот юноша, выбивая ритм звучащей песни ладонями по столу. – Мне очень нужно знать, какие у вас на самом деле отношения с Черняевым, это раз. Имел ли он доступ к препаратам в вашей лаборатории, это два. И не было ли у него связи с Ясновой, это три. – Слушайте, – криво улыбнулась Дина. – Хватит изображать из себя моего любимого героя: это раз, это два… – Тогда отвечайте на вопросы. – Арсений обиженно скрестил руки на груди. – Никаких у нас с ним отношений нет, не было и быть не может! – категорично заявила Дина. – Да, мы как-то раз были у него в кафе, с подругами. Он нас пригласил. Это был первый и последний раз. Черняев мне неинтересен – ни как доктор, ни как мужчина. И как ученый он ровным счетом ничего собой не представляет, с ним не о чем разговаривать. А был ли у него роман с Ясновой – без понятия. Единственное, что я знаю: он, весьма вероятно, употребляет какие-то психостимуляторы. – Откуда информация? – Да видно же. Зрачки, глаза, изменение настроения, прыщи на коже, делов-то, – пожала она плечами. – Но это проблема Зволдина, или кто там у него начальник? – А Зволдин не наркоман? – спросил я. – У Зволдина свой наркотик, – усмехнулась Дина. – Какой? – быстро спросил Арсений, подавшись вперед. – Власть, слава, – ответила Дина и злобно добавила: – Локомотив, блин. – А он был сильно заинтересован в устранении Яблочкова? – неожиданно поинтересовался Арсений. – Ого?! – Дина уставилась на него широко раскрытыми глазами. – Как-то я не размышляла в этом направлении. Мысль, конечно, интересная, но… – Думаете, не рискнул бы? – Арсений качал ногой в такт играющей музыке. – Вот чего-чего, а рисковать он любит. Особенно другими… – задумчиво покачала головой девушка. – Знаете, чей портрет у него в кабинете? – Какого-то лысого мужика в очках, – проявил наблюдательность Арсений. – Это Серджо Канаверо. – Судя по тону, Дине этот хирург явно не нравился. – Он бы еще Менгеле повесил! Испугался, наверное, что уволят… – Кто это такие? – поинтересовался Строганов, не скрывая свою неосведомленность. – Его учителя? Дина впервые расхохоталась. – Я не удивлюсь! – отсмеявшись, ответила она. – Неважно. Главное, что Зволдин не стал бы руки марать таким образом, понимаете? Вот донос написать, сплетню пустить – это в его духе. А травить ядом… – Но он же мог кого-нибудь нанять. Того же Черняева, – подкидывал версии Арсений. – Я думаю, что в таком деле он бы не доверился никому, а уж особенно Черняеву. Или убил бы его сразу после исполнения, – усмехнулась девушка. – Кстати, а чего вы к Черняеву привязались? Есть подозрения? – У меня некоторое время назад были подозрения, – многозначительно начал Арсений, – что мозг мужчины отличается от мозга женщины. Но… – Я так и знала! – хлопнула ладонью по столу токсиколог. – Еще один страдающий мизогинией… – Но в одном из рассказов доктора, – Строганов кивнул в мою сторону, – я прочитал, как главный герой, нейрохирург, во время операции замечает, что мозги у всех одинаковые! – триумфально закончил хитрый сыщик. – Естественно! А вы чего ожидали? – И мы выслушали статистические данные о том, что мужчины более склонны к мутациям, дефектам и прочим гадостям. Арсений, соглашаясь, кивал, но, как мне показалось, больше в такт музыке. Телефонный звонок Громова прервал научный монолог Дины. Начальник охраны срочно призывал нас к себе. Глава 17 – Вы понимаете, что если кто-то донесет, что я тут с вами веду всякие расследования, то меня пнут под зад без выходного пособия! – заявил Громов и притушил сигарету. Строганов сидел у открытого окна, поскольку не выносил сигаретного дыма. А я удивлялся, почему не срабатывает противопожарная сигнализация, и глядел на потолок. – Отключил, – пояснил мне Василий. – Как и камеру с микрофоном. – Это не баг, это фича! – хмыкнул что-то малопонятное Арсений и запел противным голосом: «Прошу, только никакой слежки. Пойми, я больше не твоя пешка. Прости, я орел, а ты решка…» – Так вот, – поморщился от песни Громов. – Мне сообщили, что Черняев подъехал к дому. Но если вы собираетесь его допрашивать, то я бы сам хотел слышать, чего он там расскажет, но только чтобы он не знал о моем присутствии. Согласны? – «New blood joins this earth. And quickly he’s subdued. Through constant pain disgrace. The young boy learns their rules…» Это «Metallica», – радостно пояснил закончивший петь Арсений. – Поехали! Как говорится, сто раз услышишь и ни разу не увидишь. Я запишу его слова на диктофон. Громов покачал головой. Кажется, он был уже не рад нашему сотрудничеству. Из МКБ мы вышли порознь. И к Захару Черняеву ехали на разных машинах. Не знаю, что слушал Громов, но мне пришлось наслаждаться «Fade to Black» все той же «Metallica», причем в исполнении Строганова. Мы приехали первыми и минут пятнадцать ждали Громова. Так что концерт был длинным. «На дворе XXI век, но тупость неистребима, Нужна Хиросима, чтобы не жить, как псина. Разделяй и властвуй! Люцифер, здравствуй!» – надрывался голос из колонок. Захар Черняев уже час сидел в машине. Мощные колонки ритмично вздрагивали, музыка гремела в ушах и, судя по недовольным взглядам прохожих, вырывалась наружу, но никак не могла проникнуть ему в голову или в сердце, короче, внутрь него самого, чтобы он мог раствориться в ней, исчезнуть, ни о чем не думать, забыться, забыть… послать все подальше… Он открыл глаза, убедился, что жестяная банка из-под энергетика пуста, смял ее и не глядя бросил назад, где уже валялись несколько таких же скомканных и сморщенных банок. «Как моя жизнь. Кто-то высосал, смял и выкинул. Всех ненавижу, – вяло подумал он. – Надо чем-то закинуться… иначе труба… сейчас плохо, а будет совсем хреново…» Он набрал номер телефона Любы Ясновой, просто так, чтобы поговорить с ней, даже не поговорить, а послушать… даже не послушать, а услышать ее голос… Телефон оказался выключенным. Захар вяло выругался. Почему, когда вокруг куча девиц, готовых отдаться ему, его тянет к этой дуре? Он почувствовал раздражение от песни и выключил проигрыватель. Стала раздражать тишина. И идущие с работы люди. И играющие на площадке дети… Зазвонил телефон. Захар вздрогнул. От внезапно нахлынувшего страха заколотилось сердце. Теперь любой звонок – по телефону, в дверь – может означать, что его вычислили, нашли. Схватят и арестуют за убийство Яблочкова. Тот доктор, будь он проклят, с которым он столкнулся вначале в реанимации, а потом в лифте… Откуда он вообще взялся в МКБ? Вероятность этой встречи – десятая доля процента! Телефон продолжал трезвонить, и Захар заставил себя взглянуть на экран. К счастью, звонил всего-навсего его одноклассник, жаждущий получить очередную дозу. Захар трясущейся рукой отключил звук. Но тут же выронил телефон – в голове раздался голос того доктора: «Что ты вколол Яблочкову в реанимации?» Черт! Захар зажмурился и потряс головой, чтобы выкинуть из памяти этот вопрос, чтобы забыть про эту неожиданную встречу, чтобы исчезла та ночь, когда он перекинул электроды с Яблочкова на соседа, достал шприц из кармана и стал вводить лекарство в подключичный катетер. Нервы были на пределе, и он вкатил содержимое шприца в одно мгновение. А Яблочков вдруг открыл глаза и посмотрел на него. Как будто все понял. Даже что-то хотел сказать… Но Захар отпрянул, бросился бежать, даже не удостоверившись, живой тот или нет. И только на следующий день узнал, что Яблочков умер… Захар достал из внутреннего кармана пиджака прозрачный стеклянный флакончик из-под пенициллина и поднял его на уровень глаз. Ему даже показалось, что две белые таблеточки засветились в осенней полутьме. Но нет, это был просто светивший в глаза уличный фонарь. Мимо проехал какой-то битый и размалеванный джип, на мгновение ослепив его светом фар. За рулем сидел явно ненормальный тип в дурацкой шляпе и что-то распевал во все горло. Вот уж точно, из психушки сбежал, усмехнулся Захар. Такое ощущение, что он его где-то видел… Захар попытался вспомнить, где именно. Джип начал парковаться. Сосед, что ли, с седьмого этажа? Захар вылез из машины. Флакончик с таблетками лежал в кармане. От нетерпения движения стали резкими. Он стремительно пошел в сторону дома. Ему показалось или окружающий мир становился реальнее? Звуки четче, запахи ярче, чувства сильнее? Он обвел быстрым взглядом высоченные дома из стекла. В окнах вспыхивал свет, и он чувствовал, что может заглянуть в любую квартиру, услышать не только разговоры, но и мысли живущих там людей. Раздражения, злости и страха как не бывало, только руки потряхивало – скорее бы! Одну таблетку под язык – и дверь в другой мир открыта. А тут какой-то добрый человек аж две положил. Поднимаясь на лифте, Захар вспомнил слова Зволдина: «Мне даже не представить, что происходит в мозге в момент воздействия, если одно только воспоминание о нем вызывает такой выброс нейромедиаторов!» Конечно, ему не представить! Этот напыщенный индюк никогда бы не рискнул испытать это на себе. В квартире было душно, Захар прошел в просторную лоджию, распахнул окна и уселся в кресло. Включил музыкальный центр. Телефон беззвучно сигнализировал, что звонит отец. Затем мать прислала сообщение. Еще какие-то номера… Захар отпихнул от себя телефон, словно назойливую муху. Не обращая внимания на упавший с грохотом смартфон, он достал с ближайшей полочки старый кнопочный телефон и аккуратно положил его на подлокотник. – Работа, карьера, деньги, – пробурчал он, представляя поучения отца. И добавил, копируя мать: – Семья, дети, добрые дела… Тьфу! – И он бережно извлек стеклянный флакончик из кармана. Чертовы таблетки прилипли к стеклянному дну. Руки дрожали. Сердце колотилось. Захар поднес флакончик ко рту и нетерпеливо постучал по донышку. Вдруг он обнаружил, что флакончик пуст, а обе таблетки оказались у него во рту и тут же растворились… Да и пусть. Две так две. Еще… лучше… одной… Захар увидел свои мысли в виде бегущей разноцветной строки в бесконечном ярком белом пространстве… Поток белого света… море счастья… океан звуков… Захар с интересом посмотрел на себя, сидящего в кресле в лоджии. Голова запрокинута, руки свешены вниз. Он вдруг почувствовал, что какая-то сила даже не потянула, а грубо потащила его вверх, да так легко, словно в нем было не семьдесят семь килограммов, а семьдесят семь граммов. Он попытался было дернуться, высвободиться, но сила тряхнула его, как котенка, и поволокла дальше. Это как же? Я же там, внизу! Куда? «Только не смотри наверх!» – услышал он чей-то голос и тут же поднял голову… Крик перешел в стон, а затем в хрип… Жизнь оборвалась, песня продолжалась: «Тьма поглощает свет, Выхода нет. Есть только вход в сферу, Где надежда не спасает веру…»