– В этих местах. При устье первой реки. – Как пишут по-кирененски? Иначе, чем по-амитрайски? – Иначе. Знаки у нас другие. – Твои люди умеют читать? Этими знаками? – Умеют. По крайней мере простым алфавитом, кораганом. Драккайнен вручил ему кусок угля. – Тогда пиши: «В городе Людей Вулкана, на северном острове» – и нарисуй свой клановый знак. Филар отстегнул маску капюшона и взглянул на Вуко черными глазами, будто удивленный горностай. – Но это же ничего не даст. Это уголь. Осыплется, ветер его сдует, а дождь смоет. – Парень, я знаю, что говорю. Пиши. Остальным займусь я. Вуко отступил и смотрел, как Филар чертит знаки на плоской поверхности скалы. Квадратные, сложные, из горизонтальных, косых и вертикальных линий. Уголь крошился на морозе, но геометрические линии, пожалуй, были читаемы. Понятия не имел, отчего ждал японских идеограмм. Ассоциации. Символ журавля нарисовать было сложнее, но все же удалось, только что вышел тот довольно крупным. – Теперь отойди, – приказал Драккайнен. Стянул зубами рукавицу и вынул из-за пазухи граненый пузырек хрусталя, в котором колыхалась толика маслянистой жидкости. Сбил горлышко, а потом повел по линиям, обозначенным углем, старательно, как сумел. Потом критично осмотрел результат и пустой хрусталь, отбросив тот далеко в сугробы. Потом отступил и вытянул, растопырив пальцы, ладонь. – Klatu barada nikto, perkele! Фыркнуло, как магнезия – ослепительной вспышкой и клубами пахнущего порохом дыма, а потом открылись знаки, выжженные и наполненные чернотой. – Видишь, можно деять и так, – сказал Драккайнен чуть свысока. – Одной каплей, как тушью. И скала вовсе не превращается в говорящего каменного медведя. Ладно, в дорогу. По реке сани двигались куда быстрее, с шипеньем снега под полозьями и фырканьем лошадей, и осталось это единственными звуками, кроме карканья воронов. Драккайнен ехал впереди как разведчик, время от времени осторожно осматриваясь по берегу или изучая заснеженную реку из сухого камыша на поворотах. Часа через четыре оценил, что они преодолели три четверти пути, и приказал встать на отдых. Расставили караулы, в металлических посудинах загорелись куски огненного льда, разогревая в котелках густой суп. В каждых санях был свой котелок и смешанные группы Братьев Древа и Людей Огня. Вуко поймал себя на том, что то и дело поглядывает на Сильфану, сидящую подле Спалле и двух ассасинов Фьольсфинна, из которых один накрыл ее спину попоной, но Вуко только фыркнул и пошел чего-то перекусить. Кони получили высокоэнергетический фураж с жиром, сушеным мясом, овсом и орехами. Потом они гнали что было духу, пока не опустилась ночь, но когда остановились, горы впереди сделались солидными и величественными, и стали напоминать, собственно, горы, а не какие-то синие невыразительные тучи, маячащие на горизонте. Укрытых теплыми попонами лошадей привязали головами друг к другу посредине сухого камышника, сани встали рядом вдоль высокого берега, замаскированные белыми, присыпанными снегом кусками ткани. Спать легли между полозьями, на разложенных на льду слоях рубленного сухого камыша и на толстых шкурах. Края ткани, прикрепленные ко льду и к саням, охраняли от ветра, полешки тлели в котелках, нагревая воздух в таких вот подобиях шатров. Когда уже установилась полная темнота, Сильфана придвинулась к Драккайнену и вжалась в него, а потом ладонь ее скользнула внутрь его комбинезона. А потом они лежали, прижавшись, пока не разбудил их синий морозный рассвет. Горы выросли навстречу им еще до полудня. А через полчаса Драккайнен поднял руку, останавливая все сани, соскочил с седла и присел в снегу. Царила полная тишина, только ветер шумел в обрубках камыша. Вуко сидел на корточках и водил пальцами по снегу. – Что происходит? – спросил Грюнальди шепотом, осторожно подходя и придерживая в ножнах меч. – Шестеро всадников. И я уже видел такие подковы. Затирали следы ветошью, но если присмотреться… А там – узкие, – ткнул пальцем. – Крабы. – Змеи?! Здесь? Это слишком далеко. – Значит, есть надежда, что их здесь немного. Наверняка прошли горами. Следы не слишком свежие, ветер их выгладил. А кажется, уже несколько дней не было снега. – Что делаем? – Они пошли прямо по реке в ту долину и дальше, в горы. Наша долина близко, за тем хребтом, а потому не станем их выслеживать. Нет на это времени. Они выехали из реки и нашли край леса, спускающегося по склону. – Коневоды, все укрыть и замаскировать. Первые сани ко мне! Втянем на склон? Варфнир критично поглядел в ту сторону. – До тех скал, если будем хорошенько толкать. Придется их привязать, иначе съедут. – Хорошо, за работу. Глог, Лавр, Скальник и Вьюн – охранять лагерь. Остальные с нами наверх. Нужно подтолкнуть те сани, насколько возможно вверх. – Так мы не тянем палочки? – капризным тоном спросил Спалле. – Нет. Сани с привязанным овальным предметом, упакованным в полотно, довольно гладко шли вверх метров триста, а потом стало слишком отвесно. Кони тянули с усилием, повизгивая и теряя клочья пены, полозья подскакивали на обледеневших камнях, и сани опасно наклонялись. Их толкали, но они, тяжелые, отъезжали назад, несмотря на тормозящий мех, отрывая целые пласты снега. Выбороли они еще метров сто. – Ладно, привязываем, – просопел Драккайнен. – Анемон, отведи лошадей в лагерь и возвращайся сюда. Вуко сбросил с саней обернутый ремнями кожаный тюк. И еще один, продолговатый, овальный, диаметром с метр и длиной в пару, все еще обернутый полотном. – В этом – песни богов? – осторожно спросил Варфнир, когда перевел дыхание. – Немного, – признался Вуко. – Но закрыто плотно. Не причинят тебе вреда. – Мы не боимся, – заявил ассасин, называемый Хвощ. – Чудесно, значит, понесете. Ты и Кокорыш. Он нетяжелый. Спереди, сзади и на боках есть ухваты. – Что? – Ручки, как на щитах. Чтобы удобней хватать. Филар? Нашел? – Не знаю, – ответил парень. – Зимой все выглядит иначе. Из-под сброшенного полотна выглянула некая вещь из синеватого, странного льда Фьольсфинна. Внутри, под полупрозрачной крышкой, переливалось нечто густое и красное, двигаясь лениво, как огромный слизень. – Что оно вообще такое? – Что-то, в чем ей будет удобно, как в лоне матери, и в чем она охотно уснет и не сумеет наломать дров. По крайней мере так утверждает Фьольсфинн. Драккайнен расстегнул ремни и развернул сверток, а потом отложил в сторону кучу блестящих металлических штучек, отполированных, словно хромированные фрагменты древнего крейсера шоссе. – Это какой-то доспех? Зачем ты это надеваешь? – Переодеваюсь, – заявил Вуко мрачно, пристегивая серебристый баклер, поблескивающий, как зеркало. – Я должен выглядеть так, чтобы она меня не боялась. – Она не боится блестящего? – Вы тоже переодевайтесь. Эти цветные одеяла с бусинами с дырой для головы. Как выйдем на другую сторону, вам придется спрятать под них оружие. Снимите шлемы и капюшоны. У кого длинные волосы – распустить. И вплетите в них цветы. – Цветы? Это сделано из тряпок. – А откуда мне зимой взять живые цветы? Они похожи, по крайней мере, издали. – Не хочу умереть в таком, – мрачно проговорил Кокорыш. – Я – Брат Древа. Воин. – Так, значит, будешь разноцветным воином с цветочками в волосах. Без дискуссий. Вы ведь, вроде бы, ничего не боитесь. – Я тоже надеюсь, что меня не увидит никто из знакомых, – просопел Грюнальди. – Ты не говорил, что мы будем изображать ярмарочных шутов. Я не слишком умею танцевать на руках. – Эта Деющая безумна, – сказал Филар. – Когда войдем в долину, вы сами поймете, что так нужно. – Нам что, нужно выглядеть еще безумней, чем она? Как бы она не обиделась. Драккайнен закончил застегивать парадные хромированные железяки, радуясь, что сам себя не видит. – Не двигайся, – вдруг сказала Сильфана. Наклонилась и критически взглянула в его нагрудник, а потом поправила свой венок и искусственный цветок за ухом. – Давай, Цифраль, – пробормотал он. – След! Ищи магию. – Чудесно. Теперь как к собаке. Мне что, появиться в ошейнике и наморднике? Эта твоя телочка меня все равно не видит, можешь не красоваться.