Часть 12 из 44 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
«Здравствуй Сергей! Надеюсь, ты не сменил место жительства, и это письмо обязательно найдет тебя. Извини, что так долго не писала. Просто я устала биться в глухую стену, за которой, как оказалось, была лишь пустота. Теперь, по прошествии многих лет, я даже благодарна тебе за то, что в минуты моей слабости ты не пошел у меня на поводу. Не позволил мне вернуться в семью и растить собственную дочь.
Конечно, мне и сейчас очень хочется увидеться с Верочкой. Но это чувство уже не высасывает мою душу и не заставляет корчиться в страшных судорогах. Теперь я молю тебя лишь об одном — прости меня за все. За мою слабость, за трусость, за безответственность. Я была всего лишь маленькой девочкой, которая не давала отчета в своих поступках. Сейчас я другая. И у меня все таки получилось устроить личную жизнь. Почти получилось.
Год назад я вышла замуж и почти сразу забеременела. У нас родилось двое замечательных близнецов. Но по огромному недоразумению мой муж попал в тюрьму, и я осталась одна с двумя грудными детьми. Мы еле-еле сводим концы с концами. Детских пособий не хватает даже на еду. А из декретных у меня ежемесячно отчисляют алименты в пользу Верочки.
Сергей, я понимаю, что очень виновата перед тобой. Но и ты меня пойми. Если у тебя есть хоть капля сострадания, то откажись от алиментов. Не дай мне и моим малышам умереть от голода. Ты — взрослый мужчина и вполне способен сам прокормить Верочку. Не лишай нас последнего куска хлеба. Знаю, что ты очень благородный и добрый человек. Поэтому надеюсь на твое понимание и сострадание. Жду ответ».
Несколько раз подряд Вера прочитала последнее послание. Вчитываясь в каждое слово, вглядываясь в каждую букву, словно пытаясь намертво впечатать ее в свою память. Оказывается, мама любила ее! Она безумно жалела о том, что бросила ее и мечтала вернуть родную дочь. Но отец не позволил ей сделать этого. Хотя всю жизнь продолжал любить свою бывшую жену. Его гордость оказалась гораздо сильнее остальных чувств.
В жизни отца не было другой женщины, кроме мамы. Вера знала это точно. Одно время к ним захаживала моложавая и дородная тетя Валя. Маленькая Вера быстро привыкла к пышной хохотушке и рыдала навзрыд, когда по вечерам та уходила домой.
Однажды она устроила папе настоящую истерику, с криками, раскидыванием игрушек и крокодильими слезами на припухшем детском личике. Мужчина терпеливо ждал, когда у девочки иссякнут силы и она, наконец, успокоится. После того, как Вера всхлипнула в последний раз и уткнулась в подушку, он сел рядом с ней, положил теплую ладонь на ее острое плечико и сказал:
— Доченька, не надо упрашивать меня впустить в наш дом чужую тетку. Как бы ты не рыдала и что бы не говорила, я никогда не сделаю этого. Понимаю, что тебе не хватает женского тепла и ласки. Знаю, что не могу тебе этого дать. Но даже ради тебя я не смогу заставить себя полюбить. Пойми, я уже отлюбил свое. Мое сердце, моя душа и тело не способны принять другую женщину. Все они вызывают во мне лишь одно чувство — отвращение.
Больше тетя Валя к ним не приходила. Порог их дома вообще больше не перешагивала ни одна женщина. Даже будучи десятилетней девочкой, Вера поняла отца. Поняла и возненавидела свою мать. Женщину, которая лишила ее отца возможности быть счастливым, а у нее отняла великую радость — познать материнскую любовь.
Сейчас в Вере боролось два противоположных чувства: ненависти, годами тлевшей в ее груди и жалости, навеянной только что прочитанными письмами.
Девушка аккуратно сложила письма, перетянула их резинкой и положила на дно старого, обтянутого потрескавшейся дерматиновой кожей, чемодана. Эта невысокая стопочка оказалась самым ценным, что было у нее. Порывшись в старом трюмо, она достала паспорт, свидетельство о рождении и отцово свидетельство о смерти. Долго смотрела на школьный аттестат и, наконец, решившись, небрежно закинула его в чемодан. Девушка была уверена, что эта зеленоватая книжица ей не пригодится.
Из оставшейся груды старого тряпья она взяла лишь комплект затертого нижнего белья и два ситцевых сарафана, один из которых отец покупал ей на выпускной. За последние две недели Вера сильно похудела и теперь наверняка с легкостью влезет в него. Больше брать было нечего. Она захлопнула крышку чемодана и тяжело вздохнула. Получается, за тридцать лет она не нажила даже достойного гардероба. В общем-то, у нее вообще не было никакого гардероба. И что самое интересное, этот факт ее никогда не огорчал. По большей части ей было все равно, что носить. Главное, чтобы было тепло и комфортно. Все вещи, которые она носила сейчас, были куплены ее отцом. А значит им почти тринадцать лет.
— Ничего, Верочка, у тебя еще все будет, — успокоила себя девушка, сняла с дверной ручки сумку и переложила в нее содержимое чемодана. Тащить на себе такую тяжесть из-за двух платьев было по меньшей мере глупо.
Старая черная сумка, с которой Вера ходила в старшие классы, висела на дверной ручке в спальне. Там же, куда она повесила ее тринадцать лет назад. Тогда девушка твердо решила, что больше никогда не возьмет в руки эту уродливую вещь. Вера даже хотела выкинуть протертую чуть ли не до дыр сумку, но что-то ее остановило.
Школьные годы… Наверное, они были самыми прекрасными в ее жизни. Рядом был отец, хоть и пьющий, зато родной и любящий. Еще был Костя. И Вера верила, что одноклассник тоже любит ее. Она наивно, совсем по-детски, кокетничала с ним, с замиранием сердца ловила его восхищенные взгляды, иногда позволяла провожать себя домой. Эта любовь двух мужчин, отца и Кости, абсолютно разная, но настолько реальная, что ее можно было пощупать руками, делала ее по- настоящему счастливой.
Потом она потеряла эту любовь, всю сразу, без остатка. Сначала умер отец, потом уехал Костя. И она осталась одна. Совсем одна. Чуть позже у нее появился Дружок. Он тоже любил ее. По-своему, по-собачьи, но так же преданно и безоглядно. Несколько дней назад не стало и его.
Любил ли ее Слава? Хотя бы немножечко, хотя бы толику? Она в миллиардный раз вспоминала его глаза и сравнивала их с отцовыми и Костиными. Она до сих пор помнила их зеркала души и то, как явно читалось в них это прекрасное чувство. Слава смотрел на нее совсем не так. В его глазах полыхало другое пламя. Такое же яркое и обжигающее — но другое. Скорее всего, в них горела страсть. Затушив которую, он исчез из ее жизни. Любовь не может пройти так быстро. Ее нельзя утолить всего лишь несколькими жадными глотками. Ее нужно испить до дна. В противном случае это чувство само выпьет человека изнутри. Высосет из него все соки, оставив только сухую внешнюю оболочку. Вера знала это точно. То, что осталось от нее после Славиного ухода, всего лишь обезвоженная, выжженная до основания кукла. Внутри нее больше не было души. Душа ушла вслед за ним.
Глава 13
Она ждала этого дня, изнывая от нетерпении и считая часы. И наконец он настал. Утром Вера попрощалась с Буренкой. Она в последний раз подоила ее и поклялась грустно поглядывающей на нее любимице, что новая хозяйка будет любить ее не меньше, чем любила она. Кажется, корова ей поверила. Потому что всегда ей верила. Потому что хозяйка никогда ее не обманывала.
Рыжий кот не отходил от нее ни на шаг. Чувствовал, что видит Веру в последний раз. Кошки вообще очень чувствительные. Девушка пообещала рыжему познакомить его с пожилой женщиной, которая будет жить в их доме. Может быть, она тоже будет подкармливать ласкового подлизу.
Старый дом до сих пор хранил в себе тепло ее родителей. Внутри него всегда будет жить душа ее отца. Девушка уткнулась носом в глубокую щель между стеной и оконной рамой и полной грудью вдохнула родной запах. Она должна запомнить и сохранить его в себе навсегда. Сохранить для своих детей и внуков. От сердца к сердцу, от души к душе — это история их рода, а без нее нет человека.
Робко скрипнула калитка и чьи-то осторожные шаги начали быстро приближаться к ней. Вера досадливо вздохнула. Почему они приехали так рано? Отчего совсем не дали попрощаться с родным гнездом? Она плавно оттолкнулась от теплой стены и повернула голову.
Вера только увидела злые Машкины глаза. Она хотела улыбнуться соседке, но не успела. Сначала она подумала, что соседка плеснула ей в лицо прохладную родниковую воду. Но через секунду почувствовала невыносимое жжение на правой щеке. Казалось, что она горела заживо.
Девушка непонимающе посмотрела на Машку. Ужас плескался в глазах женщины. Соседка зажала рот рукой, сдерживая страшный крик.
Пытаясь прекратить невыносимое жжение, Вера упала лицом в почерневший, за ночь взявшийся ледяной коркой снег. На мгновение ей стало легче, но потом страшные ощущения только усилились.
— Машка, помоги мне! — взмолилась Вера. — Я горю!
Возле сарая стояло ведро с водой, которую Вера приготовила Буренке. Девушка бросилась к нему и принялась умываться. Но щека разгоралась лишь сильнее. К тому же начала гореть правая ладонь. Тогда Вера окунула голову в ведро, и жжение начало ослабевать.
В полном изнеможении она откинулась на спину и расширившимися от пережитых боли и ужаса глазами уставилась в синее, безоблачное небо. Яркое солнце обжигало ее лицо. Она хотела закрыться от его беспощадных лучей, но у нее не было на это сил.
— Верка, ты живая? — скованное ужасом Машкино лицо склонилось над ней. — Верка, ответь мне! Не молчи!
— Что ты со мной сделала? — прошептала Вера. — За что?
— Я не думала, что это настолько ужасно, — в голос заревела Машка. — Думала, что тебя лишь немного обожжет. Как от утюга. А тут такие страсти. Верка, у тебя вся кожа с лица слезла! Ты не представляешь, насколько это ужасно!
— Что ты со мной сделала? — вновь зашептала девушка. — Что это было?
— Серная кислота, — продолжала выть Машка. — Я хотела тебе отомстить. Узнала, что ты дом продаешь. Подумала, что ты решила меня на деньги кинуть. Мало того, что мужика у меня увела. Так еще и без копейки денег решила оставить. Подлая ты, Верка! Вот ты за все и поплатилась!
— Мне надо в больницу, — прикрыла тяжелые веки девушка. — Беги в магазин. Вызови врача.
— Ага, чтобы ты меня в тюрьму посадила! — шарахнулась от нее Машка. — Да ни за что! Ты же сдашь меня! Ментам все расскажешь! А у меня, между прочим, сын растет. Ты о нем подумала? Хочешь моего дитятко сиротой оставить? Не получится!
Машкин голос удалялся, и Вера поняла, что соседка решила бросить ее здесь одну. Скрипнула калитка, и девушка вновь попыталась приоткрыть обожженные веки. Но у нее ничего не вышло.
— Машка, вернись! — хотела закричать она, но лишь страшный хрип вырвался из ее груди.
Но соседка все же услышала. Кажется, она даже успела вызвать скорую помощь. Вера отчетливо слышала, как приятное урчание двигателя затихло возле ее дома и несколько человек заспешили к калитке. Шаги стремительно приближались к ней. И она застонала, чтобы медики скорее нашли ее и помогли.
— Господи, что это?! — взвизгнула женщина. — У нее же лица нет!
— Ужас какой, — раздался сдавленный мужской голос.
— Проверьте, жива ли девка, — проскрипел старческий голос, и чья-то прохладная рука легла ей на шею.
— Пульс бьется, — совсем близко сказал тот же мужчина.
— В больницу ее надо везти, — проскрипела бабушка. — И как можно скорее.
— И где у них тут больница? — поинтересовался мужчина.
— В селе, — прохрипела Вера. — Отсюда пять километров в сторону города.
— Очнулась, слава Богу, — обрадовалась бабуля. — Давай, девка, вставай. Аль не могешь? Юрк, помоги ей подняться! Чего стоишь, как пень!?
— А вдруг она заразная? — забеспокоился мужчина. — А я ее еще и за шею щупал. Может у нее эта… как ее там, проказа. В этом Зажопинске всякую заразу подхватить можно.
— Это ты поэтому меня сюда выселить решил, — усмехнулась бабуля. — Быстро помог девке подняться — сказала. Иначе не буду здесь оставаться. Обратно с вами домой вернусь. Зачем мне здесь заразу всякую ловить.
— Я ничем не болею, — выдохнула Вера. — Не бойтесь. Меня облили серной кислотой.
С надсадными кряхтеньями и ворчаниями мужчина все же помог девушке подняться и довел ее до машины.
— Ждите меня здесь, — скомандовал он своим домочадцам. — Я до больницы и обратно.
Глава 14
В больнице Верино появление вызвало полный переполох. Весь медперсонал и немногочисленные больные столпились вокруг девушки и принялись разглядывать ее с неприкрытым любопытством. Мальчишка лет пяти тыкал в нее пальцем и называл терминатором, а совсем древняя бабулька, как и Верин спаситель, предположила, что у нее проказа.
Она держалась из последних сил. Сознание, парализованное страшной болью, несколько раз пыталась покинуть ее. Вера в тысячный раз читала про себя молитву и ждала, когда молодой врач прекратит ее страдания.
Пока обезболивающее не начало действовать, каждое прикосновение медика к лицу было невыносимым. Девушка с трудом сдерживала крики и лишь отчаянно стонала. Вскоре она перестала чувствовать боль. Она увидела над собой синее небо, услышала пение птиц, почувствовала свежий запах весны и протянула руки навстречу своему отцу, который звал ее к себе и ласково улыбался.
— Как вы себя чувствуете? — склонился над ней приятный молодой человек с обеспокоенным выражением на совсем юном, чуть пухлом лице.
— Хорошо, — выдавила из себя Вера, и вяло удивилась тому, насколько сильно изменился ее голос. Словно говорила не она, а древняя старуха, стоявшая на самом пороге преисподней. Настолько скрипучими и изможденными были ее интонации.
— Лицо не болит?
— Нет.
— Вот и хорошо, — кивнул доктор и отстранился. — С вами хотят поговорить полицейские. А потом вам придется ехать в город. Вам нужно делать пересадку кожи на лице. К тому же, у вас поврежден правый глаз. Сами понимаете, что в сельской больнице такие операции не проводят. Я оказал вам лишь первоначальную помощь. В Новосибирске работают сильные, опытные хирурги. Они сделают все в лучшем виде.
Скажите, кто это вас так? Если, не секрет, конечно.
Вера не стала отвечать. Она молча отвернулась к стене, тем самым демонстрируя молодому врачу свое нежелание общаться.
— Извините за мою некорректность, — разочарованно вздохнул он. — Но с полицейскими вам все таки придется пообщаться на эту тему. Нанесение вреда человеческому здоровью наказуемо законом.
— Добрый день, Вера Сергеевна, — через минуту поприветствовал ее другой мужской голос, явно принадлежащий более зрелому, уже заматеревшему человеку.
— Добрый, только не для меня, — не поворачиваясь, отозвалась девушка.
— Не могли бы вы повернуться ко мне лицом, — голосом, не терпящем возражений, сказал мужчина.
Девушка послушно перевернулась на спину и единственным, оставшимся целым глазом, принялась рассматривать потолок. Отчего-то он показался ей более интересным, чем ее собеседник.
— Мне непонятно ваше пренебрежительное отношение, — возмутился полицейский. — Неужели вы не хотите наказать человека, нанесшего вам столь тяжкие увечья? Вы перенесли столько боли и ужаса… Не понимаю я вас, Вера Сергеевна.
— А я и не нуждаюсь в вашем понимании, — глухо отозвалась она.
— Ясно, — явно начинал злиться он. — Но поговорить со мной вам все же придется. Скажите, кто плеснул вам в лицо кислотой?