— Как же так… — заплакала Вера. — Как же мне теперь жить? А памятник ей поставили, дядь Коль? — Кому ж надо на это деньги тратить, — пожал он плечами. — Деревянный крест стоит. Как у всех. С фотокарточкой. И ты не вздумай на это дело тратиться. Деньги — они живым нужнее. А ей чего? Что с памятником, что — без. И мне, как помру, никаких памятников не надо. Обойдуся как нибудь. — Я должна, дядь Коль, — всхлипнула Вера. — Долги нужно отдавать. Иначе жизни мне спокойной не будет. — Ну, гляди, Вер. Тебе решать. Если тебя так легче будет, то ставь. Василиса нам обед заварганила. Так что кончай бабку оплакивать и пошли за стол. Мертвым — мертвое, а живым живое. Клавка и так долгую жизнь прожила. Каждому бы так. Ей аж восемьдесят пять было. Хороший возраст. Для смерти. — Что вы такое говорите, — отмахнулась Вера и глубоко вдохнула, чтобы успокоиться. — Хороший возраст для смерти… Ужас какой. Чем человек дольше живет, тем лучше. В августе приеду и закажу в районе памятник. Самый лучший. Баба Клава его заслужила. Василиса Юрьевна подготовила роскошное застолье. Степашка прыгал вокруг стола и постоянно норовил что-нибудь с него стащить. Хозяйка легонько шлепала его по грязным ручонкам, наигранно хмурилась и пыталась отправить его к рукомойнику. — Ща, — видимо, в сотый раз выкрикнул мальчик в ответ и продолжил кружение. — Что за непослушание на корабле? — командным тоном сказала Вера. — Мой юный капитан, готовы ли вы к приему пищи на все сто процентов? Или, как всегда, только на восемьдесят пять. — Очень есть хочу, — обиженно сквасил губки Степашка. — Так пахнет вкусно, а бабуля мне ничего не дает. — Правильно делает, — поддержала она хозяйку. — Хоть ты и капитан, но немытый. А немытым капитанам, как и трубочистам, стыд и срам. — Ща помою, — прогундосил мальчик и печально побрел к рукомойнику. — Верунь, все время забываю тебе сказать, — легко перекидывая золотистые котлеты со скворчащей сковороды в глубокую чашку, обратилась к гостье Василиса Юрьевна. — Примерно полгода назад тебя спрашивала одна женщина. Странная такая, высокая, плотная, с черными, как смоль волосами. Она будто боялась чего-то, глаза все время прятала и говорила очень быстро. Волновалась сильно. Я едва разобрала ее слова. Несколько раз повторила, что ей нужно перед тобой извиниться. Она так и говорила: «На коленях прощения просить стану». Умоляла дать твой телефон. Но ведь ты мне никаких координат не оставила. Так что я ничем не смогла ей помочь. — Что она еще говорила? — язык отчего-то то стал огромным, и Вера с трудом смогла им пошевелить, поэтому вопрос прозвучал неразборчиво, будто она проглотила часть звуков. Но Василиса Юрьевна ее поняла. Она поставила тарелку, доверху наполненную пышными котлетами, и подошла к Вере. — Она очень похожа на тебя, Вер, — тихо сказала женщина. — На тебя прежнюю. Те же глаза, нос. Даже мимика у вас одинаковая. А волосы у нее крашеные. Видно, что на самом деле они гораздо светлее. Тогда я подумала, что мне показалось. Да и тебя к тому времени успела немного подзабыть. Да, видно, не показалось. — И что? — сделав над собой усилие, Вера отлепила язык от неба. — Она оставила номер своего телефона, — Василиса Юрьевна обхватила Верину руку теплыми ладонями. — Просила, чтобы ты обязательно позвонила. Ты позвони, Верунь. Обязательно. — Бабуль, а что это с мамой? — испуганно уставился на Веру мальчик. — Она такая белая. Как мой карандаш дома. Я им рисую, а страничка только белее становится. — Со мной все хорошо, малыш, — одним уголком губ улыбнулась Вера. Остановив на несколько секунд бешеный бег, кровь вновь понеслась по остывшим венам, согревая и возвращая им жизнь. Вера обняла Василису Юрьевну за талию и закружила ее по кухне. Отпустив ошалевшую старушку, она схватила Степашку и продолжила кружить по кухне вместе с ним. Мальчик звонко смеялся и призывал бабушку и дедушку присоединиться к ним. Но пожилые люди лишь трогательно жались друг к другу и беззвучно смеялись. Она остановилась только когда почувствовала, что воздуха катастрофически не хватает, а левый бок раздирает пульсирующая боль. Тогда она поставила Степашку на ноги и рухнула на табурет. — Прямо так и сказала, что на коленях просить прощения станет? — немного отдышавшись, подняла счастливые глаза Вера. — Так и сказала, — кивнула довольная хозяйка, продолжая нарезать тонкие ломтики домашнего сыра. — Телефон не забудь взять. После завтрака напомни, чтобы я бумажку тебе отдала. Несмотря на съестное изобилие, Вера не смогла запихать в себя ни кусочка. Что до глубины души оскорбило хозяйку. Василиса Юрьевна многозначительно поглядывала в Верину тарелку и мрачнела все больше и больше. Зато Степашка старался за двоих. Когда взгляд хозяйки устремлялся на мальчика, ее глаза тут же светлели, а губы непроизвольно растягивались в умиленной улыбке. Дядя Коля ел чинно, не торопясь, тщательно пережевывая каждый кусочек и стараясь не издавать лишних звуков. Он неотрывно смотрел в свою тарелку и через каждые три минуты страдальчески вздыхал. — Спасибо, все было очень вкусно, — первой встала из-за стола Вера. — Нам пора собираться. Впереди долгая дорога. — И что было наиболее вкусным? — не выдержав, съязвила хозяйка. — Извините, Василиса Юрьевна, — потупила глаза Вера. — Но вы должны меня понять. За последние два дня мне многое пришлось пережить. А тут еще эта новость. Мой мозг скворчит, как раскаленная сковорода, и не принимает ничего инородного. — Как она говорит! — восхитилась хозяйка. — Очень образно! Настоящий талант! Ладно, иди охлаждай свою раскаленную сковороду. Только поосторожней. Чтобы обжигающие брызги на других людей не попали. — Вы не сердитесь? — состроила умоляющую гримасу Вера. — Разве на тебя можно злиться? — загрустила Василиса Юрьевна. — Жалко, что вы так быстро уезжаете. Надеюсь, следующий твой визит состоится не через три с половиной года. — Мы будем часто вас навещать, — пообещала Вера, для полной убедительности даже прижав руку к сердцу. — Клянусь! — Артистка, — покачала головой пожилая женщина и кокетливо убрала прядку волос, выбившуюся из тугого пучка. Уловив это мимолетное движение, дядя Коля склонился над тарелкой еще ниже, едва не ткнувшись лбом в зажаристую корочку котлеты. Вера довольно хмыкнула. И дядя Коля резанул ее острым, быстрым взглядом. — Я домой не хочу, — отодвинув пустую тарелку, важно сообщил Степашка. — Мне эта нянька надоела. С ней скучно. А с бабулей весело. Она так смешно краснеет, когда смотрит на дедушку. А дедушка заикаться начинает, как будто забывает, как правильно разговаривать. Они очень смешные. Правда, мам? На несколько секунд на кухне установилась полная тишина. Степашка, подозревая, что сказал что-то лишнее, активно завозился на табуретке, словно неожиданно наткнулся мягкой точкой на острый гвоздь. Вера развернулась, чтобы выскочить на улицу, но не выдержала и прыснула, тут же прикрыв рот ладонью. — Как дети, ей богу, — сдавленно выговорила хозяйка. Красный, как рак, дядя Коля наконец оторвался от созерцания собственной тарелки и удивленно, словно видел его впервые, уставился на Степашку. — Сейчас опять заикаться начнет, — понимающе посмотрел на него мальчик. И тут раздался дружный хохот, окончательно убедивший мальчика, что он сморозил очередную глупость, как говорила няня. Глава 32 Василиса Юрьевна в последний раз обняла Степашку, вручила Вере пакет с пирожками и строго на нее посмотрела. — Ребенку необходим свежий воздух, — нахмурила брови хозяйка. — Ты посмотри, какой он у тебя синенький. Незачем ему в городе углекислым газом дышать. Привози его к нам на все лето. — Посмотрим, — уклончиво отозвалась Вера и, чмокнув женщину в сухую щечку, щелкнула брелком сигнализации. Но машина не отозвалась. Тогда она повторила попытку. Но и на этот раз автомобиль полностью ее проигнорировал. Значит, опять заело сигнализацию. И как теперь быть? Она задумчиво потянула на себя ручку, и дверь бесшумно открылась. Неужели она забыла закрыть автомобиль? Такого никогда с ней не было. Видимо, прошедшие двое суток окончательно выбили ее из колеи. Надо быть более собранной. Тем более, завтра на работу. — Чего тут смотреть, — продолжала ворчать Василиса Юрьевна. — Привози мальчонку. Я за ним присмотрю. Воздух в деревне чистейший. Сюда даже машины редко заезжают. — Я постараюсь, — пообещала Вера и села на водительское место. На самом деле ей совсем не хотелось отправлять Степашку в деревню. И вовсе не потому, что она боялась оставлять его под опекой пожилой Василисы Юрьевны. Она просто не представляла, как проживет три месяца в разлуке с мальчиком. Вера привыкла целовать его перед сном в упругую щечку, гладить его по спутанным волосам, радоваться его успехом. Степашка давно стал неотъемлемой частью ее жизни, и разлука с ним представлялась ей чем-то страшным. Степашка запрыгнул в салон следом за Верой. Мальчик захлопнул за собой дверь, открыл окно и чуть не по пояс высунулся на улицу. — А я к вам сам приеду, — шепотом сообщил он провожавшим и покосился на Верину спину. — Я дорогу запомнил. — Оно и правильно, — довольно заметил дядя Коля. — А то твою мамку не дождешься. — Это они шутят так, — пригрозила мужчине пальцем Вера. — Таким маленьким мальчикам, как ты, нельзя путешествовать в одиночестве. Мы обязательно вернемся сюда в самое ближайшее время. Вместе. А сейчас садись поудобней и закрывай окно. — Я так и знал, — тяжело, совсем по-взрослому, вздохнул мальчик и, состроив обиженное личико, откинулся на мягкую спинку кресла. — Ты мне никогда ничего не разрешаешь. А я уже большой. — До свидания, мои родные! — Вера на прощание помахала рукой с видимым трудом сдерживающей слезы Василисе Юрьевне и важно подбоченившемуся дяде Коле. — До очень скорого свидания! Дружок грозно лаял и всем своим телом бросался на забор, словно пытаясь повалить деревянное ограждение. Когда автомобиль тронулся с места, Степашка вздрогнул и круглыми глазенками впился в Верино лицо, отражавшееся в зеркале заднего вида. — Что случилось? — улыбнулась мальчику Вера. — Там кто-то есть, — мальчик еще больше округлил глазки и пальчиком ткнул себе за спину. — Я слышал. Он только что чихнул. — Кто он? — сделала такие же глаза Вера. — Не знаю, — пожал плечами мальчик. — А вдруг то привидение из бани забралось к нам в машину? Наверное, оно давно хотело переехать в город и жить там. В каком-нибудь бассейне. — Тебе показалось, малыш, — отчетливо разглядев неподдельных страх, плескавшийся в глубине его глаз, попыталась успокоить мальчика Вера. — Это заурчал двигатель. Иногда он издает звуки, похожие на чих. — А мне кажется, там кто-то есть, — не отступал мальчик, хотя из его глаз тревога почти исчезла. Вера ободряюще улыбнулась малышу и задумалась. Она ни на секунду не сомневалась, что к Василисе Юрьевне приходила ее родная мать. Женщина, которая родила ее, а потом безжалостно бросила. Та, чьи письма она перечитывала по нескольку раз, разыскивая в них некий потаенный смысл, послание, скрытое между строк и адресованное только ей — Вере, взрослой и самостоятельной. Она совсем не злилась на маму. По крайней мере, сейчас. Она знала, что порой любовь толкает женщин на безумные поступки. Одержимые разрывающим тело и душу чувством, ради любимых они готовы на все. В эти моменты мозг будто полностью атрофируется, и женщина живет лишь по велению сердца. Она прочувствовала это на себе и теперь не могла, не имела права судить свою мать. С одной стороны, ей безумно хотелось встретиться с ней. Она ликовала от одной мысли о том, что мама осознала свою ошибку и готова молить брошенную более тридцати лет назад дочь о прощении. Вера представляла себе их встречу, заплаканные, выцветшие от горя глаза матери, слышала ее дрожащий голос и трогательные слова. Сердце начинало биться сильнее, а на глазах выступали слезы. Василиса Юрьевна сказала, что Вера очень на нее похожа. Была похожа… С другой стороны, она боялась этой встречи. Вера совсем не помнила родную мать. И она не была уверена, что сможет ее принять и полюбить. Как родного человека. Подпрыгнув на последней колдобине, машина, наконец, вырвалась на широкую, ровную трассу. Двигатель заурчал ровно и спокойно и автомобиль легко понесся в сторону Новосибирска. В город, о котором раньше она могла только мечтать и который теперь лежал у ее ног, преданно посапывая и довольно урча сытым желудком. Степашка хлопал сонными глазками, отчаянно борясь со сном. Перехватывая Верин взгляд в зеркале, он хмурил светлые бровки, демонстрируя тем самым, что продолжает обижаться на Веру из-за того, что она отказывается видеть его взрослость и не верит в его подозрения. Но надолго его не хватило. В очередной раз, взглянув в зеркало, Вера не увидела его насупленного личика. Значит, сон все же оказался сильнее. Сзади она уловила быстрое движение. Что-то ледяное и страшное больно уперлось в верхний позвонок. Вера вздрогнула. Автомобиль повело в сторону, и он чуть не выскочил на обочину. Неужели Степашка не уснул, а притаился и теперь так жестоко отомстил ей за свои детские обиды? В зеркале по-прежнему не было никого видно. — Степан, сейчас же прекрати! — строго сказала она. — Мы чуть было не попали из-за тебя в аварию! Убери ручку от моей шеи! — Не дергайся, — раздался сзади хриплый мужской голос. — Потихоньку, без лишних телодвижений, съезжай на обочину и тормози. Нам надо поговорить. Вера отчетливо почувствовала, как на ее затылке зашевелились волосы. Почему молчит Степашка? Почему его не видно в зеркале? Она осторожно, как потребовал мужчина, надавила на педаль тормоза и остановилась на обочине.