Я провожу по экрану обеими руками, и окно возвращается к реальности. Грозовые тучи. Эти вечные грозовые тучи. С замиранием сердца я смотрю на то, что мы сделали с нашей планетой. Идиоты. Вот что происходит с миром, который в течение полувека населяли лишь мужчины, поколения мальчишек без всякой надежды на будущее. Они разрушают его. Неизбежно. Три мировые войны – и вот что от него осталось. Все это произошло еще до моего рождения. И до рождения Евы. К тому времени, как Ева появилась на свет, мир превратился в то, что мы имеем сегодня. Это то, что предстоит спасать нашей «спасительнице». Я слишком молод, чтобы помнить хоть что-то из эпохи «до рождества Евы», но я читал книги по истории. В отсутствие будущего поколения, наследников, мы надругались над этим миром так, что оторопь берет. Хищническое потребление ископаемых видов топлива ускорило глобальное потепление, масштаб которого превзошел даже самые пессимистические прогнозы. Война. Жадность. То, что мы не разрушили своими руками, за нас уничтожила погода. Самые суровые погодные условия в истории существования нашей планеты, утверждают метеорологи. Эгоизм. Это в нашей природе. Нашей спасительнице придется нелегко. Огромное облако прижимается к окну, и я вижу свое отражение – одно из двух моих лиц. Изображение застает меня врасплох: это лицо, с которым я родился. Я провожу рукой по коротко остриженной голове, ощущая приятное покалывание ершика и чувствуя, как уходит напряжение рабочего дня. Мой взгляд тусклый от постоянного недосыпа. Лицо усталое. В последнее время я вижу его все реже, чего не скажешь о моем втором лице. Ее лице. Холли. В период подготовки к завтрашнему событию мой рабочий день увеличился почти втрое, и большую часть времени я, в полной экипировке, провожу в студии или, как мы, пилоты, предпочитаем ее называть, в Клетке. Именно там мы покидаем свою оболочку и становимся Холли, лучшей подругой Евы. Холли не перестает восхищать меня, даже по прошествии стольких лет. Это действительно вершина изобретательской мысли. Другой такой технологии не существует. Конечно, когда организация отвечает за самого важного человека на планете, она получает в свое распоряжение бесконечные ресурсы, неограниченные фонды, которые направлены на разработку всего, что может положительно влиять на благополучие Евы. Технология, придуманная моим отцом, находилась в поле зрения ЭПО в течение многих лет, но думаю, даже великая Вивиан Сильва не могла бы предсказать появление Холли и то, что она станет настолько полезной. Социальное взаимодействие со сверстницей быстро стало ключом к пониманию психологии Евы. Позволило читать ее мысли. Влиять на нее. Контролировать. Никто не обладает большей властью, чем лучшая подруга. Влияние/манипуляция. Это тонкая грань, и Холли ежедневно ходит по ней. Я хожу. Конечно, Ева знает, что Холли – голограмма. Она полностью осознает собственную уникальность. Большинству из нас не под силу отличить Холли от настоящего человека, но Ева разгадала ее секрет в первую же неделю знакомства, когда нам было всего по пять лет. Я до сих пор помню, как она настойчиво повторяла: «Ее глаза… Они всегда разные». Это единственный изъян идеальной в остальном программы. Девять из десяти человек не могут этого заметить, но Ева проницательна. Глаза Холли должны быть напрямую связаны с человеком, контролирующим ее: пилотом. Иначе говоря, со мной. Так спроектировал Холли мой отец: именно это и делает голограмму такой живой. Вызывает к ней доверие. Но глаза пилота не всегда одни и те же. Нас трое – тех, кто управляет Холли, и Ева умеет нас различать. Разумеется, мы не говорим об этом. Запретная тема. Мы никогда не нарушаем протокол. Когда ты управляешь Холли, ты и есть Холли. Ты больше не являешься самим собой. Для того мы и тренируемся. Иногда я забываю, где заканчивается Брэм и начинается Холли. Может быть, это и делает меня любимицей Евы. Объясняет, почему именно со мной она так откровенна. Должно быть, поэтому мне и поручают самые сложные миссии. А, может, все дело в том, что я – сын босса. Не знаю. Я снова пробегаюсь пальцами по голове, мысли блуждают. Я был несмышленым мальчишкой, когда отец впервые создал Холли – практически собрал конструкцию на мне. Ровесник Евы, я стал идеальным подопытным кроликом для его новейшего изобретения. ЭПО просто помешалась на этой авангардной идее, сулившей невиданный прорыв. Созданный отцом шедевр вмиг прославил его имя в научных кругах. Теперь он тут на правах королевской особы. Разве это не делает меня принцем? Как бы не так. Мы – рыцари, а Ева – наша королева. Вспышка молнии вдалеке. По голубому свечению облаков я догадываюсь, что электрический заряд попадает в воду, на мгновение озаряя Сентрал. Интересно, что бы подумала Ева, увидев все это? Каково это – жить, ничего не зная о том, что происходит вокруг? Жить в заточении Купола, под прекрасным звездным небом. Скоро один из тысячи запрограммированных восходов солнца разбудит ее по расписанию, и она выглянет в окно, увидев перед собой одеяло мягкого белого облака. Она и дальше будет верить в то, что мир прекрасен и удивителен; ее вера в человечество, которое она должна спасти, продлится еще на один день. В этом и заключается цель Купола. Это реальность Евы. Думаю, реальность – не что иное, как мир, который нам предлагают. Сирены смолкают. Все кончено. Я возвращаюсь на свою койку, включаю ночник и перечитываю досье Коннора. Завтра – большой день для всех нас. Встреча с первым претендентом. Я вчитываюсь в научную тарабарщину с описанием его генетического кода, который идеально подходит для того, чтобы породниться с Евой. Все это кажется таким стерильным, холодным. Словно она какая-то самка из зоопарка, участвующая в программе вязки. Согласен ли я с этим? Нет. Считаю ли это необходимым? Да. Мое мнение что-то значит? Черт возьми, нет. Но у меня не получается делить мир только на черное и белое. Человеческая природа. Эмоции. Влечение. Любовь. Для всего этого нет научной формулы, а Ева… ну, это Ева. Она непредсказуема. Ева. Я ловлю себя на том, что улыбаюсь, когда подушка уносит меня в неведомые дали сна. Удачи тебе, Коннор. Завтрашний день может изменить мир. 4 Ева После беспокойной ночи я просыпаюсь, чтобы полюбоваться восходом солнца сквозь стеклянные стены Купола. Оранжевые и розовые лучи медленно разливаются по небу, возвещая новый рассвет, надежду на новое начало. Этот день настает. Он уже здесь. Мне пора исполнить свое предназначение. Я оглядываю свою детскую спальню и с удивлением ловлю себя на мысли, что она такая же, как накануне вечером – башня внутри башни, расположенная в верхней зоне с садом. Две стеклянные стены открывают потрясающий вид на оранжерею – частицу прекрасного мира, который мы пытаемся спасти. Я заново влюбляюсь в нее каждое утро, когда выглядываю из окна, нежась на деревянной кровати под балдахином. Но сегодня к этому чувству примешивается еще что-то. Я просыпаюсь с ощущением перемен. За порогом – взрослая жизнь, но моя спальня все такая же, как в детстве. Я вот-вот стану женщиной, но не уверена, что готова к этому. Просто знаю, что должна ею быть и что на моих плечах лежит большая ответственность. Вскоре я слышу стук в дверь. Это тоже часть утреннего ритуала – она всегда появляется через несколько минут после моего пробуждения. – Входи, – выкрикиваю я и сажусь в постели, расправляя шелковую ночную сорочку. Мать Нина заходит в комнату в строгой униформе, которую Матери носят на людях – темное платье цвета хаки, накинутый на голову платок в тон, скрывающий длинные седые волосы, которые она обычно убирает в небрежный конский хвост. Ее морщинистое лицо с плотно сжатым маленьким ртом, розовыми щеками и слегка крючковатым носом пока открыто, но она спрячет его под вуалью, когда поведет меня на встречу с первым претендентом, как мы и репетировали. Ее не должны замечать. Она должна казаться невидимкой. – Доброе утро, мать Нина. – Я пытаюсь улыбнуться, как обычно, но это дается мне с трудом. Что и говорить, день непростой, и у меня скручивает живот. Улыбка, которую она дарит мне в ответ, намного теплее той, что выдавила я. Ее улыбка обнадеживает, что неудивительно, поскольку мать Нина всей душой радеет за успех предстоящей миссии. Как и все Матери. Вот почему они здесь. Подол платья путается у нее в ногах, когда она приближается ко мне с завтраком на подносе и ставит его мне на колени. Щедрая порция фруктов и кружка мятного чая. Кто-то мог подумать, что в такой важный день меня побалуют чем-то особенным – скажем, оладьями с сиропом, как в день рождения на прошлой неделе, или сэндвичем с беконом и сыром, как на прошлое Рождество, но нет. Не сегодня. Никто не хочет рисковать – не хватало еще, чтобы вздутие живота разрушило магию момента, отвлекая внимание претендента. Сегодня я должна предстать женщиной, причем идеальной. Это историческое событие для всего человечества, и напряжение огромно. Слишком многое поставлено на карту. Я представляю себе, как люди прильнут к экранам в ожидании новостей о том, чтовстреча прошла успешно – а, возможно, событие будут транслировать в прямом эфире, чтобы они могли сами решить, является ли Коннор идеальной парой для меня. Впрочем, не исключено, что никакого ажиотажа и не будет. В конце концов, мне рассказывали, что люди не выбирают, с кем мне быть. Интересно, что они чувствуют, всецело полагаясь на меня. Я стараюсь выбросить из головы эту мысль. И не могу. Я отталкиваю от себя поднос с едой. Все равно кусок в горло не лезет. И живот сводит судорогой. – Спасибо, – говорю я, когда мать Нина протягивает мне пластиковый стаканчик с утренними таблетками. Первая партия суточной дозы витаминов. Пять таблеток, разных цветов и размеров. Я закидываю их в рот и проглатываю. – Ты не хочешь ничего съесть? – спрашивает мать Нина, и прежняя радость в ее голосе сменяется настороженностью, когда она замечает нетронутый поднос. Ее темные глаза смотрят на меня с тревогой. – Я не голодна, – робко отвечаю я, делая глоток мятного чая. – Но ты должна поесть, Ева. Тебе нужны силы. Она выглядит испуганной, и мне ее жаль. Мать Нина – мой главный опекун, сколько я себя помню, и она была рядом со мной задолго до появления Холли. Мои детские воспоминания хранят немало ее образов. Доброе лицо матери Нины всегда приветствует меня по утрам, и она же желает спокойной ночи перед отходом ко сну. В ее обязанности входит кормить меня, одевать, заботиться о моем здоровье, образовании и благополучии. Отказываясь от завтрака, я ставлю ее в неловкое положение – получается, она провалила первое же задание в самый ответственный день моей взрослой жизни. Обеспокоенное выражение ее лица заставляет меня взяться за вилку и отправить в рот три ломтика нарезанной груши. В горле тотчас встает ком, и я давлюсь, но продолжаю жевать. – Спасибо тебе. – Мать Нина кланяется, и облегчение разливается по ее лицу. – Может быть, немного банана? Ты ведь знаешь, какая это привилегия – получать такую еду. Бананы больше не растут у нас… Я вздыхаю, но все-таки запихиваю в себя несколько кусочков. Мать-природа лишила нас бананов, как и девочек. Я почти уверена, что мать Нина прибегает к таким уловкам, только чтобы заставить меня поесть. Это ее обычная тактика. – Вот и умница. – Она улыбается, подхватывая поднос и переставляя его на прикроватную тумбочку в надежде на то, что я захочу поесть чуть позже. Сложив руки на груди, она поворачивается ко мне. – У нас все готово, ждем тебя. – Тогда давайте начнем. – С полуулыбкой я делаю еще глоток чая, потом откидываю одеяло и направляюсь в ванную. Мои чувства по поводу сегодняшнего дня сложные, хотя одно я знаю наверняка: мне хочется пройти через все это безболезненно, насколько возможно. Я хочу быстрее покончить с этим. Я не против того, что запланировано: вся моя жизнь подчинена подготовке к этим испытаниям – но с ними будет легче справиться, когда я узнаю, что это такое. А пока передо мной только неизвестность. И сегодня мне предстоит самая трудная из трех встреч. После утреннего душа сразу несколько Матерей приходят помогать мне со сборами. Мать Кади невысокого роста, чуть выше полутора метров, занимается моими волосами. Крошечные руки, отмеченные татуировками из ее прошлой жизни, творят чудеса. Она заплетает мне косу наподобие той, в которую уложены ее черные с проседью волосы. Коса лентой огибает голову, открывая лицо, оставляя пряди свободно ниспадать волнами. Мать Кимберли помогает матери Табии с макияжем, передавая ей разнообразные кисти и баночки с таким серьезным видом, что у меня возникает ощущение, будто я на операционном столе, между жизнью и смертью. В свои шестьдесят семь мать Кимберли – самая молодая из Матерей и единственная, у кого огненно-рыжие волосы. Да и нрав у нее под стать, но только не сегодня, когда ею командует мать Табия. Я с нежностью называю мать Табию строгой, но она совсем не такая холодная, как Вивиан, хотя гордится тем, что ей доверяют докладывать наверх о работе остальных. Я знаю, что это так, поскольку другие замолкают в ее присутствии. Пальцы матери Табии скользят по моему лицу, шлифуя и разглаживая кожу, втирая кремы, умело подчеркивая мои лучшие черты и маскируя несовершенства. Каждая сосредоточена на своей работе и стремится выполнить ее безупречно. Все Матери сыграли огромную роль в моем воспитании, но сейчас между нами нет той близкой связи, потому что они заняты чем-то гораздо более важным, чем воспитание маленькой девочки. Одна за другой они заканчивают работу и уходят. Я скидываю халат и остаюсь в нижнем белье. Сегодня я лишена права выбора наряда. Его пошили много месяцев назад специально для этого случая.