Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 5 из 15 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Меня наряжают не в бесформенный балахон наподобие тех, что носят Матери. Мои женственные формы облачены в кремовое платье трапециевидной формы с овальным вырезом и коротким рукавом. Длиной оно до пола, как у Матерей, но юбка объемная и шуршащая. Лиф расшит бисером, пояс, инкрустированный алмазами, зрительно уменьшает талию. Я кручусь перед зеркалом, оценивая всю эту красоту, а потом просовываю ноги в розовые балетные туфельки, которые мать Нина выставляет передо мной на полу. – Боже… – с придыханием произносит она, когда выпрямляется и смотрит на меня. Бывают моменты, когда мать Нина чувствует себя не столько старшей горничной, сколько моей мамой. По крайней мере, именно такой я себе представляю родную мать. Сейчас как раз такой момент. Ее лицо розовеет от гордости. Она искренне заботится обо мне. И за это я ее люблю. Я поворачиваюсь к зеркалу и оглядываю себя в роскошном платье. Меня восхищают Матери, вложившие в создание этого образа столько сил. Они сделали меня лучше. Красивее. Женщина, что стоит передо мной, мне не знакома, но я отчетливо осознаю все, что она символизирует. Она – не я. Она принадлежит другим и является частью долгожданного шоу. Матери вложили в меня свою любовь и время. Пожалуйста, пусть это будет не напрасно. Мне пора встретиться с первым претендентом и сделать первый шаг к спасению человечества. Матери с нетерпением ожидают меня в коридоре. Когда я выхожу из комнаты, они изумленно ахают, выражая свое восхищение со слезами на глазах и покачивая головами, не в силах поверить, что наконец-то настал этот день. – Как будто только вчера я готовилась к своему первому свиданию, – всхлипывает мать Кимберли, утыкаясь в рукав. – Как же мне это напоминает мою молодость, – шепчет мать Кади, и в ее мудрых глазах воспоминания о тех временах, которые мне не суждено узнать. – Очень красиво, – кивает мать Табия, немногословная, но добрая. Я хихикаю, отмахиваясь от их комплиментов. Неровным от волнения шагом я прохожу через их строй и останавливаюсь у отметки на полу, как учили на репетициях. Они группируются вокруг меня: мать Нина встает справа, остальные выстраиваются по обе стороны, образуя крылья. Я слышу шорох ткани, когда они закрывают лица вуалью. Только глаза остаются на виду. Больше ничего. Как только воцаряется тишина, я веду нашу процессию к лифту. Мы заходим в кабинку, и двери автоматически закрываются. В животе у меня что-то кувыркается, когда лифт срывается вниз. По большей части меня держат в Куполе наверху, куда порой приходят люди, но мужчинам вход заказан. Я даже никогда не видела мужскую команду охранников нашего заоблачного убежища. Мне говорили, что искушение – зло, которому многие не могут противостоять. Меня часто предупреждают об этом. Видимо, мужчинам и женщинам лучше держаться подальше друг от друга, чтобы не рисковать. Мне позволено общаться только с Матерями и Холли. Видеть кого-то еще – особенно живых людей моложе 65 лет – удается редко. Это поощрение. Когда двери открываются, перед нами стоит небольшая команда службы безопасности, готовая сопроводить нас до места. Их присутствие говорит о том, что мы уже не под Куполом, хотя я сомневаюсь, что мы оказались слишком далеко: здесь все держат под контролем, не допуская случайностей. Мне опять становится любопытно, какую картинку показывают людям. Я не узнаю окружающее пространство, но лица мужчин, вытянувшихся по стойке смирно, мне знакомы. Я часами собирала в памяти их образы из того, что видела боковым зрением. Вступать с ними в разговор или смотреть им в глаза, конечно, строго запрещено. Мне сказано, что это может произвести на них неправильное впечатление или помешает их сосредоточенности на выполнении задачи. Их долг – служить мне. – Он ждет, – рявкает Вивиан Сильва, замечая нас. В ее голосе звучит недовольство, как будто мы опаздываем. Я знаю, что мы явились вовремя, но, возможно, в ней говорят нетерпение или опасения по поводу встречи… А, возможно, она все еще злится из-за плохого поведения на Капле. Интересно, как долго она будет сердиться, заставляя меня раскаиваться. Никогда еще она не бывала такой строгой и неумолимой. Раньше мы были ближе друг к другу, но с годами между нами нарастала напряженность. Вивиан шагает вперед, жестом призывая нас следовать за ней. Охранники разделяются: половина идет передо мной, остальные – позади Матерей. Вивиан резко останавливается возле закрытой двери и отходит в сторону. – Я буду наблюдать, – говорит она, устремляя взгляд к приоткрытой двери, где я вижу множество экранов, на которых во всех ракурсах отображается комната, куда мне предстоит войти. Как я и думала, за мной будут наблюдать. Событие должно быть запечатлено. Если у нас с Коннором есть совместное будущее, сегодняшний день станет исторической вехой: видеозапись этой памятной встречи будут крутить бесконечно, демонстрируя будущим поколениям. Наша история будет священной и почитаемой или послужит суровым назиданием потомкам, предостережением от подобных ошибок. Я делаю глубокий вдох, и мышцы слегка расслабляются. Киваю Вивиан – сегодня я могла бы заслужить ее одобрение, но вместо этого она, похоже, видит во мне ребенка, который губит плоды ее труда. Я не меньше, чем она, хочу, чтобы все прошло гладко. Кетч – бессменный глава службы безопасности. Без него я и шагу ступить не могу. Конечно, мы никогда не разговариваем, но я как будто знаю его всю жизнь, так что сейчас его присутствие рядом со мной утешает. Он берется за ручку двери, замирает на мгновение и будто становится выше ростом. Дверь открывается, мы оказываемся в скудно обставленной темной комнате. Здесь нет окон во внешний мир, так что и естественный свет сюда не проникает. Вместо этого вдоль стен тянутся экраны, на каждом из которых графическое изображение женщины, переплетенное со строчной буквой «e». Мой символ. Мой бренд. Лохматый Коннор, сидящий за столом посреди комнаты, вскакивает со стула при нашем появлении. Я бы предпочла вплыть грациозной походкой балерины, но с такой свитой это невозможно. Как только команда Кетча и Матери выстраиваются вдоль стен, как заранее отрепетировали без моего участия, в комнате снова повисает тишина. Молчание. Ожидание. Неизвестность. Все ждут чего-то, как будто вот-вот свершится волшебство. До меня вдруг доходит, что я не знаю, как себя вести. Вроде бы мне и хочется порхать по комнате с приветливой улыбкой, привлекая первого претендента своим неуемным обаянием, но гораздо сильнее я хочу превратиться в одну из Матерей и затеряться в женском строю у меня за спиной и остаться незамеченной. Похоже, Коннор тоже волнуется. Поначалу он переминается с ноги на ногу, потирая ладонями бедра, обтянутые брюками темно-синего цвета. Но, когда он поднимает на меня взгляд и наши глаза встречаются, я замечаю, что ему не по себе. Он как будто съеживается, грудь становится впалой, колени подгибаются, и по телу пробегает судорога. В его широко распахнутых темных глазах, устремленных на меня, сквозит изумление. – Ты настоящая. – Он сглатывает, словно ему трудно говорить. – Конечно. – В моем голосе больше, чем обычно, звонких и мелодичных ноток, и это особенно заметно на фоне приятного баритона собеседника. – Приятно познакомиться, Коннор, – говорю я, приближаясь к нему.
– Я… я… я… – В ужасе, он хватается за край стола и сгибается пополам, прижимая руку к животу. – Тебе нездоровится? – спрашиваю я, мельком оглядывая развешанные повсюду видеокамеры, улавливающие каждое наше движение. Он качает головой: – Я в порядке, – бормочет он сквозь стиснутые зубы. Инстинктивно я кладу руку на его тонкое плечо, чтобы успокоить – это чужеродная среда для нас обоих, и только такое утешение я могу предложить. Так поступили бы со мной Матери, хотя у меня это вызвало бы совсем другую реакцию. Под моим прикосновением его тело бьется в конвульсиях, ноги подкашиваются, и он жадно заглатывает воздух. Вдруг он отбрасывает голову назад и зажимает руками рот. Рвота забрызгивает мне лицо и одежду. Зловоние ударяет в нос. Желчь обжигает глаза. Я зажмуриваюсь, мысленно моля о том, чтобы все это закончилось. Я в полной растерянности, не зная, что делать дальше. – Я так виноват, – шепчет он. Мы оба тяжело дышим. – Нет. Мне не следовало этого делать… – Я чувствую себя униженной. – Ты – Ева, – тихо произносит он, как будто это все объясняет. – Так говорят. – У меня больше нет сил продолжать разговор, и я не понимаю, почему окружающие до сих пор не прерывают это идиотское свидание. Все тонет в тишине, и меня охватывает ощущение полного провала. Прежде чем оно поглощает меня полностью, я смахиваю с лица следы рвоты и протираю глаза. Хотя картинка размытая, я все равно вижу выражение ужаса на его лице. – Спасибо, что пришел, Коннор, – выдавливаю я из себя вместе с самой приятной улыбкой, какую только могу изобразить, потом поворачиваюсь и направляюсь к двери. Никто не останавливает меня и не пытается вернуть обратно. Было бы бессердечно с их стороны проделать такое, учитывая мое состояние, но мир – странное место. Рядом со мной тотчас оказывается мать Нина. Не говоря ни слова, мы садимся в лифт. Возвращаясь в свою комнату, я не могу смотреть на ее потрясенное лицо, когда она помогает мне снять запачканное платье. Смывая под душем следы того, что случилось со мной, я стараюсь не обращать внимания на то, как тихие рыдания сотрясают ее плечи. Я сочувствую ей. Как я ни скребу свое тело, избавиться от мерзкого запаха не получается. Точно так же я никогда не смогу стереть жуткие воспоминания, теперь уже навечно въевшиеся в историю нашего мира. 5 Брэм В коридорах общаги необычайно оживленно для столь позднего часа. Новости быстро распространяются внутри Башни. Слухи разлетаются еще быстрее. – Похоже, он не продержался и пяти секунд в ее присутствии, прежде чем вывалить на нее свой завтрак, – ухмыляется Хартман. Я закатываю глаза. Случившееся для меня не секрет. Я смотрел прямой репортаж из галереи, где ведется круглосуточное наблюдение за каждым шагом Евы. Я видел, как претендент номер один профукал свой шанс на спасение мира. Теперь уже печально известный Коннор, он же Блевун Номер Один. Я мог бы посмеяться над этой историей, если бы на ее подготовку не ушли годы, тысячи часов исследований и немыслимое количество денег, которые оказались потраченными впустую в течение нескольких секунд. Такие новости здесь трудно скрыть. Они перемещаются от Купола к городу быстрее лифта, и о некоторых подробностях сегодняшних событий будут шептаться на улицах уже сегодня вечером. Разумеется, смонтированное фото сейчас транслируют по всем каналам реалити-ТВ, поддерживая видимость того, что все в порядке. Улыбающиеся лица Коннора и Евы вселяют оптимизм. Это нужно, чтобы пресечь любые домыслы. Кроме того, изображение счастливой Евы позволит на время сдержать фриверов, и, возможно, ЭПО успеет разработать план для двух оставшихся претендентов. – Что теперь скажет старик? – Хартман закидывает в рот горсть любимых мини-крекеров с сыром, вытирает замасленные руки об облегающий комбинезон и берется за свои заметки о поведенческих шаблонах Евы во время встречи с Коннором. Я просмотрел эти записи, но мои инстинкты знают о Еве больше, чем может рассказать ее ЭКГ. Я готов к вечернему экстренному брифингу. – Он, должно быть, здорово разозлился, да? – продолжает Хартман, не дождавшись от меня ответа. – Да. – Я пожимаю плечами. – И что в этом нового? Двери автоматически открываются, нам пора идти. В комнату врываются хриплые голоса моих коллег-пилотов. Все, начинается.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!