— Или кого встретить… — Верно. Приступ удушья и тошноты заставил ее сделать паузу, стыд своих эмоций заставил целиком спрятаться за елку. — Вопреки всем стараниям, я не стала счастливее. Мне тяжко от мыслей о прошлом. Зачем мне тот груз, от которого я давно избавилась? — «Избавилась» — громкое слово. Всего-навсего спрятала в закрома. Ты так долго подавляла свои чувства, не леча душу. Брала и накладывала на незажившую рану пластыри, бинты, лишь бы не видеть ничего. — Мое сердце не бьется… — слезы бесконтрольно полились рекой по щекам, Вера боязливо оглянулась, чтобы проверить, не пялился ли кто на нее. Все занимались своим делом. Эта секундная пауза позволила отдышаться и взять себя в руки. — Бьется, еще как. Я отсюда слышу. — Как так? — Когда мы отчаиваемся больше всего. Наши чувства обостряются. — Ты отчаялся? — В какой-то степени да. Испугался твоих слез. — Он смотрел Вере прямо в душу. — Не сдавайся. Позволь этому кафе выполнить свою функцию. Это волшебное место, к которому многие боятся прибегнуть, ты же одна из немногих, которые все-таки пошли на это. И вот мы здесь. Пока не отпустишь прошлое, ты не готова к тому, что приготовило для тебя будущее, разве ты можешь поверить в дружеские или романтические отношения, испытывая боль и недоверие прежде всего к себе. Боль, как ни назови ее, останется болью. Сердце, прикованное к земле этой тяжестью, не сможет порхать как птица в небе, чтобы увидеть картину целиком. Да, твое сердце разбито вдребезги, но оно не умерло. И мозг твой цел, дай ему шанс найти выход из положения. Он как минимум привел тебя сюда. Посмотри, как здесь здорово. И правда, люди прекрасно проводили время, некоторые даже встали и начали хороводить вокруг столиков и петь рождественские песни. — Это все твой мир. — Я полагала, что мир — довольно хрупкое сооружение. — Ну если его таким создать… — Я никогда не смогу себя поменять и стать другой. — Ну и не надо. — Все мне твердят, что я не такая. — Раскрой глаза, наконец. Твой мир — не хрустальная ваза, а добротное здание, — он подошел к стене и постучал по ней кулаком и жестом руки обвел кафе, — со стенами, крышей, фундаментом. Разве попала бы ты сюда, если бы заколотила все двери и окна. Создавай его ровно таким, каким ты захочешь. Плевать на то, что хотят другие. Их стандарты пусть останутся при них. Тебя они до сих пор счастливой не сделали. — Мне хочется побыть хрупкой. — Лев не может превратиться в хомячка. — Я устала. — Передохни. Построй новую комнату в своем мире. Только пообещай мне одно — не превращай свой мир в добровольную тюрьму, это здание — крепость, а не темница. — Куда повесить этот фигов шарик? — Вера сменила тему, так как не могла выдержать натиска. Внезапно она заметила пустующее место у самого основания хвойной красавицы и резким движением нагнулась и уже собралась повесить шарик, как не удержала равновесие и чуть не упала вперед, успев подставить руки перед собой. Боль пронзила ее левую ладонь — Вера налетела на те самые осколки от разбитый елочной игрушки, которые были спрятаны зачем-то под елку. — Ах, чтоб тебя! Неужели так сложно было убрать, выкинуть осколки от разбитой игрушки. Официант, стоявший поодаль, переглянулся с мужчиной, и они оба подлетели к ней, чтобы помочь и проверить, все ли в порядке. — Незадача. Забыли убрать. Я так понимаю, — мужчина гневно посмотрел на официанта и покачал головой. — Мой косяк, — пролепетал тот извиняющимся тоном. — Забыл проследить. Говорил же уборщице — остатки разбитых вещей надо выкидывать, а не прятать. — Пройдет. Все раны когда-нибудь проходят. Мы поможем. — Мужчина потянулся и нежно взял ее руку в свою, чтобы оценить масштаб бедствия. — Нет, я сама. — Вера дала волю гневу и отдернула руку, огонь в камине вспыхнул — оказалось, в этот момент охранник решил подкинуть туда немного угля и поворошить. Вера не могла больше оставаться в кафе, поэтому встала, оделась и вышла. Мужчина догнал ее и сказал: — Через неделю предстоит новое мероприятие. Новые декорации, украшения. Боюсь, мы можем не успеть все доделать. Приходи. — Не знаю, смогу ли я. — Вера пересилила себя и твердым тоном произнесла: — Не хочу больше. — Люди идут вперед благодаря тому, что они переставляют попеременно ноги, делают один шаг за другим. — Значит, буду стоять, не двигаясь. — Вера услышала то, что сказала. В голове это звучало совершенно иначе. — Ты знаешь, что не хочешь больше застопориться на одном месте. — Знаю. — Я буду при параде. К ужину. — Это свидание? — Ее лицо залил румянец, а глаза слезились от холода, по крайней мере, ей так хотелось думать. — Долгожданная встреча. — Он подошел ближе и поцеловал ее в губы. Вера ответила ему тем же, но ей пришлось встать на цыпочки, так как он был выше ее аж на две головы. — Я приду. — Приходи с утра. Повару нужна помощь в оформлении еды. — Я не кулинар. — Наверняка с детства есть определенные навыки. — Мой отец прекрасно… Чем я могу помочь профессиональному повару? — Свежим взглядом на старые проблемы, — засмеялся мужчина. — Поддержишь того, кто в творческом кризисе. Ты ведь рисуешь? — Раньше бывало. — А сейчас? Она покачала головой, сжав в сожалении губы, ее прелестная ямочка вернулась на свое место. — Нарисуй что-нибудь. Для меня. — С помощью еды? Ладно. Но я боюсь. — Чего? — Что не справлюсь. — Поэкспериментировать? Ты себя недооцениваешь… — Есть такое… — рана на руке щипала и жгла, но она не была смертельной. — Болит? — Болит… — Но ведь терпимо. Вера грустно улыбнулась ему и пошутила в ответ: — Мы про остатки моих чувств или про эффект от елочного шара? — Остатки чувств ранят не менее больно, чем разбитый елочный шар. Крошки от него могут остаться в ране, — парировал мужчина. — Придешь домой, обработаешь, чем надо, и все со временем заживет. Смотри не залечи. — Стопроцентно останется рубец, — посетовала Вера. — От рубцов никто еще не умирал. Заживет, обещаю. Вера обратила внимание на мимо проезжающую машину. Там сидела молодая девушка на заднем сиденье — она ревела навзрыд, но как-то беззвучно, как в немом кино, эта девушка пряталась за спинкой кресла таким образом, чтобы не побеспокоить своей печалью водителя и его спутницу. Это была та же машина, что и тогда, та же плачущая девушка с той же мимикой. Вера испугалась и начала сомневаться, стоит ли копать глубже. Может, лучше оставить все так, как есть. Жила же все это время, избегая чувств и эмоций, выживала кое-как. Да, именно выживала. Да, именно кое-как. Правильно подобранные слова. Нельзя так дальше — выживать и все делать по инерции, а не по зову души. Давно Вера не чувствовала такой спектр эмоций сразу, какой испытала сегодня. Жизнь в ту секунду застыла в полном молчании вокруг нее. Нет, были прохожие, одинокие и с кем-то под ручку, были целые компании, циркулирующие по улице, — постройка, в которой находилось кафе, была расположена в оживленном районе, но Вера ничего этого не замечала. Ее мысли унесли ее в мир теней, где придумывались разнообразные отговорки, чтобы не делать то, что пугает. Страх перетягивал на свою сторону. Вера очнулась секунд через двадцать и тут же спохватилась и обернулась. Мужчины и след простыл. — Это называется «дезертирство». Мог бы и попрощаться, — насупилась Вера. — Ничего страшного, если не приду. Моя жизнь — мои решения. Правила создаю я. Он утверждает, что это мой мир. Вот пусть и будет по-моему. Да и кто он вообще такой, он мне не указ. Снег прямо в глаза летит. Приду в свое убежище, почитаю книгу и провалюсь в сон. Рисовать? Чего вздумал — советовать, когда не просят. Да и руку рабочую поранила. Не приду, и все, пошло все на… Глава 9 Метель не унималась. Но бежать было некуда. Да и незачем. Вера сама решала, с какой скоростью идти, каким шагом, с каким размахом. Никто не смеет заставлять или приказывать. Никто. Вера всем своим видом, своей осанкой указывала на это прохожим, которым было не до нее. На улице было темно и неуютно. Войдя в подъезд, Вера передернула плечами и потопталась на придверном коврике, чтобы отряхнуть снег вместе со всеми душевными тяготами. Дома ждала неизменная пустота. Последовал тяжелый вздох. Несколько не очень изящных поворотов головы и остатки снега оказались на кафеле прихожей. Вера небрежно сменила уличную одежду на домашнюю. Найти спасение в телевизоре. Все, о чем просили тело и душа, — спрятаться под одеялом от всего мира в позе эмбриона. Пусть летит все в тартарары. Окно под напором ветра содрогалось и изгибалось в судорогах. Видимо Вера, не до конца повернула ручку на окнах. Ледяной воздух отыскал лазейку и сквозняком просочился с улицы. Батарея, работающая на полную, не спасала. Ветер с надломленным голосом ошеломляюще ревел, и Вере стало страшно. Телевизор не мог заглушить этот рев. Звук очередной тупой передачи перерос в раздражающую какофонию. Вера схватила пульт и вырубила телевизор. Лучше уж послушать пугающие звуки природы. Она представила образовавшиеся трещины на окнах, лапы природы, пытающиеся до нее добраться. Чуть больше усилий со стороны ветра, и стекла с легкостью разобьются и разлетятся осколками по всей комнате, погребут под собой Веру, и она не выберется. Вера не сопротивлялась бы. Кому она врет? Сопротивлялась бы, еще как, боролась бы не на жизнь, а на смерть. Чувство самосохранения никто не отменял. Хрупкость ей только снилась. Вера зарычала, чтобы подавить нарастающую тревогу. Одним гневным движением она выбралась из своего укрытия, чтобы поплотнее закрыть все окна. Спустя час или около того все стихло. Вера молча лежала в постели, не смыкая глаз. Потолок. Окно. Потолок. Тишина ее сводила с ума, телевизор достал до чертиков. Вера не находила себе места. Спать хотелось, но заснуть было нереально. Ничего не помогало — ни теплое молоко, ни считания миллион овец. Ни одна книга не могла отвлечь, увлечь за собой, даже самая скучная не справлялась со своей задачей — сморить всецело и бесповоротно. Мысли, от которых она бежала, атаковали. Все перемешалось в голове. С одной стороны, виноват был мозг, подсевший на мысленную жвачку, заставляющий ее пережевывать вновь и вновь произошедшее накануне, до одури, невзирая на потерю вкуса, переосмысливать и анализировать, завершая цикл «а что, если» с негативным исходом, а потом все по-новому. Перебороть себя не представлялось возможности, ящик Пандоры был открыт. С другой стороны, вклинивались подозрения о том, а не заболела ли она, ведь ее лихорадило, она дрожала как осиновый лист на ветру. Впрочем, Вера быстро поняла, что все это не более чем воздействие холода на тело. Она встала с кровати и побрела к шкафу, чтобы найти свитер потеплее, но даже в этом свитере Вера никак не могла согреться. Уличная стужа, видимо, прокралась не только внутрь квартиры, но и внутрь ее самой. Дрожь не унималась. Согреться, расслабиться, оттаять. Взять и устроить себе передышку в этом суматошном дне. Думай, думай. Эврика! Ванна, свечи, приглушенный свет. Смыть с себя этот день. Вера долго лежала в горячей воде с морской солью и пеной, но напряжение никак не сходило на нет. Внутренний конфликт нарастал — Веру не отпускала мысль о том, что обещание было дано не абы кому, а тому, кто сумел найти к ней подход, кто всколыхнул не только воспоминания, но и давно забытые чувства. Тот, кто реанимировал ее сердце в онемевшем теле. В то же время этот день вскрыл оголенные нервы, все то, что пряталось и втайне причиняло боль оттуда, где пряталось. Вера боялась, что вернутся панические атаки, депрессивные мысли, бесконечные тревоги без шанса на свет в ее темном внутреннем мире. Под воздействием горячей воды и приятного аромата пены, лежа головой на мягкой белоснежной подушке, Вера невольно разнежилась и начала отогреваться. Все ее мышцы постепенно расслаблялись, а разум плавно прояснялся. Спасение не заставило себя долго ждать. Сам собой нашелся способ прервать бесконечное накручивание: «Одно воспоминание о хорошем, даже если это мелочь какая, может перекрыть негативное воспоминание. Выбор всегда за нами. Воспоминание о хорошем… даже если это мелочь… Думай». Возник поначалу расплывчатый, но благодаря усилиям Веры немного погодя уже более четкий образ рыженькой девушки-подростка, совсем еще молоденькая, с конопушками и зелеными кошачьими глазами — подруга ее детства. Рядом стояла сама Вера, растрепанная, с красными пухлыми щечками, бледная как поганка. На улице холодрыга, минус тридцать. Редкие прохожие недоуменно пялились на них, а этим двум егозам все нипочем. Верхняя одежда нараспашку, без шапок и варежек, шли, болтали и ели… мороженое! Каким чудом они тогда не слегли, останется навсегда загадкой. На лице Веры замаячила ухмылка — что еще в таком возрасте надо было для счастья? А вот она уже в университете перемывает косточки профессору со своей одногруппницей, и их разговор плавно перетекает на тему путешествий, затем пирсинга, а там и до парней дошли быстро. И все это так легко, забавно, непринужденно и весело, а впереди столько планов, целей, амбиций. Мозг, подсевший на грусть, не чурался старого лада, но не тут-то было. Вера делала глубокий вдох и выдох и мысленно переключалась с одного канала на другой, как проделывала это тысячу раз с телевизором. Это плохой фильм, его мы смотреть не будем. Вот. Этот мне ближе. Интереснее. Опять сигнал сбился. Но ничего. Еще найдем. Минорные нотки с примесью меланхолии постепенно все дальше отдавались эхом вдалеке. Вера вспоминала все больше и больше того, что вызывало у нее улыбку. Понимание того, что ее жизнь состояла не только из боли и ошибок, постепенно обреталось через хрустальную призму нового восприятия этого многогранного мира, который не может быть только плохим или хорошим, черным или белым. Маховик запустили. Процесс не остановить. Да и не надо. Ни в коем случае. Внутри тяжесть нарастала как нарыв. Вера прекрасно понимала, что будет непросто, но она должна дойти до самого эпицентра своей души, чтобы этот болезненный старый нарыв прорвался и зажил, пусть даже и с рубцами, но навсегда. Не было более мочи бояться совершить лишнее резкое телодвижение и потревожить рану. Залечит, и не будет такого страха. Процесс исцеления не линейный, а извилистый, со своими неожиданными поворотами. Иногда приходится идти окольными путями, чтобы обойти все препятствия, кажущиеся слишком сложными. Время, нужно время.