Выбравшись из ванны, Вера не спешила ложиться спать. В раздумьях перед зеркалом она гладила себя по распущенным мокрым волосам. Вытащенные из загашника в гардеробе новенькие замшевые домашние тапочки тонкой выделки, на союзке которых была ручная вышивка в виде золотых звезд, и махровый темно-синий халат защищали ее распаренное тело от холода. Вера переместилась в спальню, встала в самом центре в поисках чего-то старого. Она знала этому название, но боялась произнести вслух, она знала, где это лежит, но рука не поднималась достать и взглянуть даже мельком. Все она знала и понимала. Сердце заныло, мозг запротестовал. Их извечная борьба достала. Вера закрыла глаза и представила, что будет, если она этого не сделает: «Если не сейчас, то никогда. Пора». Дверца шкафа показалась непосильно тяжелой, но Вера не отступала. Шаг сделан, чтобы продвинуться дальше, нужен еще один. Вера забормотала себе под нос: «Не думай, не рассматривай, не поддавайся». Она полезла в шкаф и достала то, что припорошилось пылью времени, — картину, в которую было вложено неимоверное количество любви, силой которой можно было повернуть Землю вокруг своей оси несколько раз. А сколько труда и времени положено. Редкий случай в ту пору — Вера дорисовала, доделала до конца, не остановилась тогда на полпути. Сколько надежд забрезжило на горизонте. Сколько нервов было потрачено в процессе. Сколько слез было пролито потом. Вера просчиталась, всмотрелась и потерялась — картина неидеальна, не закончена, надо докрасить по уголкам, в некоторых местах та и вовсе выцвела. Все исправить, добавить, сделать лучше, переделать пару моментов. Нет, выкидывать картину пока рано. А может, и вовсе не стоит. Лежит себе и лежит. Никого не трогает. Картина выиграла эту битву. В сотый раз. Но война-то не проиграна. Скоро наступит кульминация, и тогда все прояснится. С этими мыслями Вера в полной решительности, осознанно чуть отодвинула письменный стол. За ним был холст, на который Вера и смотреть-то не могла когда-то. Вытащила краску, кисти. Выключила свет и поставила мольберт мачтой к окну таким образом, чтобы уличное освещение исполнило свою арию на полотне. Вера подошла впритык к нему и сделала широкий мазок, следом потоньше. Безмолвие ночи блокировало ее творческий импульс. Глубокий вдох. Решение быстро нашлось. Вера резким движением выдвинула ящик стола и выудила оттуда наушники. Включила музыку и приступила к своему будущему шедевру. Ее хватило буквально на пару часов, но и этого было достаточно после длительного перерыва. Вера вновь испытала прилив гордости. С чувством выполненного долга она позволила себе вытянуться на теплой уютной кровати, поворочаться вправо-влево и, угревшись, незаметно погрузиться в мир снов. Этот мир не был безмятежным и в привычной для нее уже манере был наполнен кошмарами. Вернее, одним, который преследовал с завидной периодичностью Веру много лет, обрастая все новыми деталями — она споткнулась и теперь падает в пропасть, не осознавая, что ее ждет внизу, ведь летит она спиной туда, в панике руками хватаясь за воздух, как за мнимые веревки. Но на то они и мнимые, чтобы не спасать. А наверху за ней наблюдает человек с самодовольной и кривой усмешкой. Вера проснулась часов в восемь утра. После сна не было неприятного осадка, был просто новый день. Это всего-навсего игра воображения. Ничего вычурного. Мозг сигнализирует о чем-то. Вера сообразила, о чем послание. Она от него больше не отмахивалась. И это можно было считать маленькой победой. Неделя выдалась напряженной в плане эмоций. Дилемма буквально разрывала душу Веры — сегодня она не горела желанием исполнять обещание. Вера была вольна делать все, что ей заблагорассудится, — идти, остаться дома, впасть в депрессию, искать приключения. Очевидно же — мир не рухнет. На следующий день угрызения совести и стыд мучили, изматывали Веру. Как-никак ее жизнь. Быть собой — вот ее выбор. Обещание было дано, раз так, значит, его нарушать нельзя, Вера — человек слова. Всегда была. День третий — снова на круги своя. Четвертый — хочу. Пятый — послать все, и точка. Шестой — надо. Седьмой — обойдутся. День икс — иду. Вера прихорошилась, подкрасилась и распустила вьющиеся локоны так, чтобы они небрежно спадали на ее нехрупкие, но красивые плечики. Следующим этапом было принарядиться. Руки сами потянулись к джинсам, но Вера вовремя себя одернула. Вместо этого она вытащила несколько платьев. Померила одно, другое, все не то. О чем она думала, когда расплачивалась на кассе за них, одному богу известно. Наконец Вера дошла до последнего платья и почувствовала точечный укол в сердце — оно. Вера помнила, что именно с этой вещи начались ее панические и бессмысленные метания по магазинам. Жизненный этап, когда придать лоск своей растерянности и замуровать свою уязвленную гордость под тонной слоев перламутра было вопросом жизни и смерти в буквальном смысле слова. Вера задыхалась, захлебывалась собственными слезами. И как нельзя кстати, проходя мимо бутика в самом центре Москвы, Вера зацепилась взглядом за шикарное платье в витрине. Пройти мимо этой манящей красоты было невозможно. Веру потянуло в магазин, и она, не раздумывая, вывалила за него несколько своих зарплат. Ремонт был в самом разгаре. Да гори оно все ярким пламенем. Бог с ним, с ремонтом. Адреналин забурлил. Ей было холодно, а оно согреет. Купила. Вера набекренила голову вправо и принялась рассматривать свое сокровище со всех сторон. Это было черное элегантное миди-платье из кашемира, с длинными рукавами, доходящими до фаланг пальцев рук. Планка из мелких золотых кнопок на правом боковом шве позволяла регулировать высоту разреза на бедрах. Вера действовала интуитивно. У нее получилось оголить ногу сексуально, но не чересчур откровенно и вульгарно. Мелкие мерцающие золотистые нити пронизывали все платье, тем самым создавая эффект звезд на ночном небе. Однако заметны они были лишь при определенном освещении. Талию подчеркивал и визуально утончал узкий черный ремешок из кожи наппа с круглой пряжкой-защелкой в тон кнопкам. V-образный вырез горловины Вера решила подчеркнуть изящным колье-галстуком из золота. С каждой стороны подвески у основания были нанизаны два мелких граненых бриллианта. В центре был золотой ключик, стержень которого был закручен более мелкими бриллиантиками вокруг своей оси. Возникала оптическая иллюзия — издалека ключ напоминал цветочек с обвивающими его листьями. Вместе эти платье и колье были гармоничным целом. Вера покрутилась возле зеркала и провела ладонью по платью — ткань была шелковистой на ощупь. Вера выглядела женственно. Появилась легкость во всем теле. Никогда ей не шли вещи, о которых она мечтала. А тут платье было шито по максимально удачному для Веры лекалу — оно подчеркивало самые важные достоинства фигуры и скрывало если не все, то многие недостатки, которых Вера всегда стеснялась. Их был миллион. Но это платье стало своеобразной палочкой-выручалочкой для нее. Вера не могла поверить, что это она в зеркале, не ее двойник, не кто-то с улицы, кем она восторгалась. Все она. Красивая. Уникальная. Достойная. Осталось подобрать обувь. Образ было решено дополнить черными ботильонами на невысоком тонком каблуке. Из верхней одежды у Веры был небольшой выбор — либо куртка, либо пальто. Тут без вариантов. Вера вышла на улицу. Ноги сами повели в близлежащий ветмагазин, где она прикупила небольшую пачку корма и вкусняшки, которые так понравились Лохмачу. Вера прошла мимо нескольких неприметных зданий. На середине пути она остановилась, развернулась и уже хотела было вернуться домой, но тут же передумала и направилась в кафе, ругая себя за ребячество и трусость. В преддверии праздников народ веселился с максимальной самоотдачей. Дети были главным и самым важным двигателем в этой машине. Они носились по округе — кто на санках резвился, кто на лыжах. Многие играли в догонялки с препятствиями. Особенно Вере приглянулась целая орава ребятишек, которая со смехом валилась на сугроб, крича и гогоча. Огонь в их глазах горел синим пламенем, а сколько азарта, сколько энтузиазма в каждом их движении. Боже, какая свобода. Прямо зависть брала. Звуки петард доносились отовсюду. Владельцы собак избегали места скопления детей и на всякий пожарный крепко держались за поводок на тот случай, если собака испугается. Вера представила ужас Лохмача, наткнись он на таких детишек. Зависть сменилась желанием оградить пса от всех возможных бед. Вера вскинула голову вверх и попросила небеса помочь найти ее собаку. Да, бесспорно, Вера считала ту своей. Пуделек, проходивший мимо нее, посмотрел ей в глаза и громко рявкнул, затем оглянулся по сторонам и мгновенно нашел себе другой объект интереса — кем-то забытый теннисный мячик. Пудель подхватил его и давай носиться так, что только пятки сверкали и уши парили в воздухе. Поводок тому был не помехой. Сзади плелся его хмурый хозяин. Непонятно было, кто кого ведет. Но ясно было одно — мужчине нужно было поучиться у своего питомца, как любить и ценить каждую секунду жизни. «Мой Лохмач», — вздохнула Вера. Глубоко в душе она не сомневалась, что все наладится. Вера в светлое будущее творит чудеса. Эти мысли вернули ей хорошее расположение духа. Недалеко от того места, где проходила Вера, накануне установили каток. Там целые семьи осваивали навыки по выживанию на льду, а парочки стояли в сторонке и ворковали, согревая друг друга жаркими объятиями и сладкими поцелуями. Одна из парочек особо заприметилась — женщина лет сорока и мужчина чуть старше сидели в обнимку на скамеечке напротив катка. На фоне других они выделялись тем, что оба были очень грустными. Минуту спустя мужчина встал и ушел. Больше он не возвращался. На лице той женщины была вселенская скорбь. Вера задержалась на полпути. Подойти и поинтересоваться, что случилось, не представлялось возможным с точки зрения этики, да и не в характере Веры было совать свой нос куда не просят. Оставалось строить догадки и теории. Женщину было жалко. Она просто сидела без всяких эмоций и смотрела в никуда. Это задело одну из струн Вериной души. Ей предстоял ужин с таинственным мужчиной, которому судьба даровала харизму, удивительную, яркую, манящую, запоминающуюся. Так, как ее тянуло к нему, Веру не тянуло к кому-либо уже давно. Но что, если все пойдет не так, она останется у разбитого корыта? Отвергнутая и одинокая. Жизнь — штука своеобразная. Просто так не дает ничего, всегда просит что-то взамен. А если и даст то, о чем просишь, может и забрать тогда, когда меньше всего ждешь. Зря Вера согласилась на свидание. Вроде ничего не случилось, и в то же время в душе творилась дичь, эдакий женский хаос бесконтрольных эмоций. «Отвергнутая и одинокая, — повторила Вера и добавила: — А сейчас я какая, блин? Согласилась, значит, пойду. Хватит нюни распускать. Руки в ноги, и вперед. Не разобьюсь, по встречной к нему не лечу же. А вот домой одна я не вернусь точно! Верю я в силу интуиции». Приближаясь к кафе, Вера почувствовала как ноги у нее становятся ватными. Шаг сделался более нерасторопным, осторожным. На входе уже поджидал повар. Периферическим зрением Вера уловила его беспорядочные движения еще издалека — поначалу он выглядывал из чуть приоткрытого окна, высовывая голову наружу, и тут же нервно его захлопывал. Проделал он это раза три. Затем побегал по ресторану туда-сюда. В конечном счете он не придумал ничего лучше, чем вывалиться на улицу без верхней одежды. Повар встал в проеме двери, не давая ее закрыть. Охранник вступил с ним в негромкую словесную перебранку, но понял всю бесполезность ситуации и оставил его в покое. Повар ждал, перетаптываясь с ноги на ногу, чтобы не замерзнуть. Закатывал и раскатывал рукава, всем своим видом показывая, что изнывает в напряжении. Тер виски и поправлял свой белоснежный поварской колпак. «Умилительно, прям ребенок какой-то, которому пообещали щеночка. Чего нервничает?» — Вера по старой привычке ускорилась, чтобы не заставлять его ждать, но сбавила шаг через секунду — гололед и не собирался никуда деваться и спешка была чревата очередным падением. Боже, она подумала о себе, поставила свое здоровье на первое место. Наверное, заболела или вирус подхватила. Кроме того, подумала Вера, смысл мчаться — она не опаздывала, конкретное время ей не назначили. И вообще имеет полное право больше не спешить. Повар, завидев ее, покраснел, приветливо помахал рукой и смущенно поглядел на свои наручные часы. Вера стремилась побороть гипертрофированное чувство ответственности. Но после такого жеста невольно стушевалась, совестясь того, что задержалась по дороге. — Я часы перестала носить, да и… — Вера притихла. Улыбка расцвела на ее губах, и легкий румянец освежил лицо. — Неважно. Я здесь. Я готова. — Входите-входите. Я вас так ждал, так ждал. У меня столько надежд на этот день. Ваша помощь будет как нельзя кстати. Я вам благодарствую, что пришли. Вот сюда. — Повар подхватил Веру за локоток и повел через весь зал в сторону подсобки, чтобы та надела на себя более подходящую одежду и обувь. Внутри в воздухе витал запах пряностей и мандаринов. Когда Вера приблизилась к потайной комнате, сердце ее заколотилось — неужели она увидит это волшебное место. Но увы — внутри ничего особенного не было — комната как комната, маленькая, забитая коробками. Вера прикоснулась к одной из них, и у нее сперло дыхание — все те видения, которые накрыли ее тогда, разом закрутили в свой водоворот с гигантской силой. Повар аккуратно убрал ее руку с коробки, что помогло привести ее в чувство. Внутри все болело, рвало на части, и при всем при том она была счастлива, эйфория заполнила все пространство в ее душе. — Что вы почувствовали? — Все сразу. Трудно выразить словами. — Вера испытала волну благоговейного трепета в груди. Горькие слезы омывали ее радостное лицо. — Что это? Можно ли чувствовать боль и счастье одновременно? — В жизни все возможно. Но примите мой совет — не трогайте пока ничего больше. — Захотела бы, не смогла — рука не поднимется. — Вы не хотите узнать, что это за коробки? — лукаво подмигнул старичок. — Что-то мне подсказывает, что я и так знаю. — Вот и ладненько. Буду ждать вас за дверью. Света вам хватит? — А можно ярче сделать? — Любой ваш каприз — свет будет ровно таким, каким вы его предпочитаете. Хотя ваше колье светится лучше наших ламп. Это цветочек? — Нет. Ключик. — А от какой двери? — Не знаю, — задумалась Вера. — Ключ-универсал. — Тогда вам не составит труда зайти в следующую дверь, — повар прижал палец к губам, кивком головы указывая направление, где могла находиться эта дверь. Вера обернулась, но не увидела ничего, кроме странных коробок. «Пошутил», — закатила глаза Вера и хотела было иронично посмеяться, но повар исчез. Она осталась одна в комнате, и ей стало не по себе. Без лишних колебаний Вера спешно переоделась, поскольку находиться в той комнате было невмоготу. Стены давили, а коробки вызывали приступ паники — мало ли какую реакцию могли вызвать эти картонные создания. Вера не оглядываясь вышла и вместе с поваром двинулась в его святая святых. Какая это была кухня, всем кухням кухня — просторная, громадная, разделенная на две части раздвижной телескопической перегородкой с матовым стеклом, которая придавала винтажный шарм и элегантность помещению. Все в этой кухне было максимально современным, со всеми прибамбасами не для одного, а для целой армии поваров. Но работал там только один добродушный старик. Вероятнее всего, он сам никого лишнего не допускал туда. Относился к любому предмету ревностно. Повар буквально пылинки сдувал с посуды и оборудования. Он продумал расположение всего до мельчайших деталей. Любой шеф-повар из дорогущего ресторана локти бы кусал, побывав хоть раз на этой кухне, вылизанной добела. Чтобы разбавить пресность безукоризненной чистоты, а заодно и подарить себе чувство предстоящего праздника, повар хаотично развесил гирлянду, которая тянулась справа от двери по всему периметру, огибала различные препятствия, такие как шкафы или небольшие колоны, а затем замыкала свой путь возле двери, но уже слева. Жалко лишь, что огоньки не горели. Над самой же дверью была гармонично расположена пушистая и густая мишура бирюзового оттенка, из которой серебристыми нитями стекал дождик. В некоторых местах, например таких, как подоконник и полочки, красовались светодиодные свечи с эффектом живого пламени. Они затерялись в тусклости помещения. По этой причине весь этот антураж хоть и выглядел торжественно, но наряду с этим каким-то незаконченным, неживым. Попытка создать праздничное настроение на кухне провалилась с треском. Зато музыка там играла своя — Чайковский «Щелкунчик». И на том спасибо. — А вы сами украшали помещение здесь? — решилась полюбопытствовать Вера. — А? Что? — от неожиданности повар слегка подпрыгнул на месте. — Я говорю, вернее, спрашиваю — вы сами украшали помещение здесь? — неуверенно повторила она. — Ах да… Я. Все я. Но все не то и все не так. Надо будет переделать. Полный бедлам. — Отчего же? — допытывалась Вера. Повар вскинул брови, поджал губы и развел руками, мол, не знаю. Вера умилилась — тот выглядел таким милым седовласым старичком, который был бы идеален в роли чьего-нибудь дедули. Вера всегда хотела иметь бабушку с дедушкой, но они умерли еще до ее появления на свет. Увы, ей не довелось прочувствовать на себе любовь и ласку от таких важных и нужных людей. Вера окинула повара оценивающим взглядом — чуть выше ее, с ростом ее отца, с седой бородой до груди. С пивным животиком. Смекалистый, талантливый в своей уникальной манере, но со взбалмошным характером. Чуть не по его, сразу же мир рушился, а радость не могла найти пристанище в его душе, катастрофа была неминуема в его понимании будущего. И это всего лишь из-за небольшого препятствия, непонимания. «Интересно, а с более серьезными проблемы как бы он справился?» — иронично заметила про себя Вера. — Хорошо. Приступим. Что требуется от меня? Повар, не дослушав вопрос, раздвинул перегородки. Вера ахнула. Оказывается, он уже сделал огромное количество заготовок супов, горячего. Там были и салаты с курицей, мясом, мандаринами, овощами, а какие десерты — пальчики оближешь. Все это выглядело опупенно, шедеврально. Вера начала все это пожирать глазами. — Боже, какая красота. — Вы правда так думаете? — повар по-детски непосредственно заглянул Вере в глаза. — Что, если не понравится? А вот здесь, посмотрите — ну ведь заметно, что криво положил дольку мандарина, она все время сваливается вниз. Зараза. Вера вперилась в него выпученными глазами, удостоверяясь, не глумится ли он над ней. Он и не думал. — Вот смотрите, видите, видите? — повар тыкал своим большим мизинцем левой руки в сторону дальнего десерта. — Он немного растекся. Как вы себе представляете, я подам это людям, меня засмеют, закритикуют. Понимаете, сегодня придут целые семьи, а потом… Бог с ним, с потом. Сейчас же надо накормить армию детишек и их родителей, так, чтобы было все идеально. — Вера прекрасно понимала его. Ему хотелось придать всему этому изюминку, креативный штришок, дизайнерское решение. — Идеально не бывает, — ляпнула Вера. От этих слов повар насупился, и Вере пришлось быстро реабилитироваться. — Но вместе мы сделаем все возможное от нас, чтобы приблизиться к идеалу. А что требуется лично от меня? — скорчила лицо в неуверенности Вера. — Я вряд ли смогу приготовить лучше, чем вы. Более того, вы все сделали. На кой я вам сдалась, не пойму, — небезосновательно расстроилась Вера и поджала губы. — Приказ свыше. Честно не знаю. Вот и нервничаю. Не напортачить бы. Вы готовить умеете? — сощурился повар. — Конечно, — опешила от такого странного вопроса Вера. — И папа мой учил. А когда-то на кулинарные курсы ходила. — Зачем? — с интересом наклонил он голову вперед. — Не знаю. — Вера совсем потерялась. — Может, хотела уметь готовить как мой папа, может, кому понравиться, может, скучно стало. Фиг его знает. — Вера почесала затылок. Она никогда не задумывалась о причинах того, зачем ей это было нужно. А действительно — для чего? — Разберемся. Сегодня во всем разберемся, — быстро закивал головой повар. — Я рисовать умею лучше, чем готовить, — полушутя-полусерьезно выпалила Вера. — Ага! Креативность в вашей крови. Значит, будем взывать к этой вашей особенности натуры. А там и поймем, зачем вы здесь. Ну что, доведем все до ума? Вера ограничилась сдержанным кивком. Она — последний человек, который мог в этом посодействовать. — Этот стол — ваше полотно. Я вас приглашаю. Творите. Рисуйте, — повар расплылся в доброжелательной улыбке, но в его глазах было что-то нервозное, неуверенное. Он быстрым шагом отошел от нее и занялся своими прямыми обязанностями, не забывая зорко, исподлобья следить за действиями Веры. Очутившись один на один с этим так называемым «полотном», Вера растерялась и тихо зарычала. — Простите, но я не знаю, с чего начать. Простите, извините… — Повар, заслонявший своей коренастой фигурой полкухни, делал вид, что был жутко занят, — пыхтел, сопел, мычал, напевал себе под нос только ему известную рождественскую песенку про снежинки и елку. Тембр голоса у него был приятным, бархатистым. Пел в такт музыке Чайковского. Не сбился ни разу, шерудя возле плиты. Одним словом, ему было не до нее. Вера подошла к столу впритык, размяла пальцы рук, зажмурила глаза и поняла, что в голову ей ничего не приходит. Совсем. Ничегошеньки. Да и повар отвлекал — он разводил, мыча, руки в сторону, глядя на то, что приготовил, и бурчал, выказывая явное недовольство результатом. Вера тяжело вздохнула. Снова зажмурилась, сжала кулаки, и опять пустота в голове. Вера погримасничала, встряхнула плечами, подвигала немного бедрами. Досадно, что музыка не соответствовала ее настроению. Поскольку муза и не думала возвращаться на свой пост, Вера вновь обратила взор на повара. Весьма любопытно было наблюдать за его потугами — он то ходил взад-вперед, заложив руки за спиной, то в задумчивости резко останавливался и долго причитал, ломая и выбрасывая то, что уже сотворил. Как он вообще успевал приготовить еду и накормить всех без задержек в этом кафе, было уму непостижимо. У Веры вырвался смешок — настолько комично это выглядело со стороны. — Копия меня. Ну ладно, — тихо вздохнула она. — Пробуем. Пробуем. Пробуем. Давай, вдохновение, я знаю, ты где-то поблизости. Это моя кисть, а это краски. Папа всегда делал взмах руки прежде, чем приступить к готовке, — она повторила папин жест. У нее что-то начало вырисовываться в голове. Она представила, что продолжает свою картину. Вроде рука потянулась к салатам, и вот-вот возникнет нужная картинка, но сорвалось. «Да что не так сейчас?»– слегка притопнула ногой Вера. В тот же самый момент повар взвыл от отчаяния. То, над чем он корпел, терзало его самолюбие. Вера в течение нескольких секунд смотрела на него, не моргая и не отводя глаз. — Дышите глубже. — Не могу, — произнес он дрожащим голосом. — Панические атаки меня добьют когда-нибудь. — Мне-то об этом не знать… Послушайте меня, — Вера подошла и взяла его за руки, установив зрительный контакт. — Вы настолько поглощены своим делом, что перестали замечать, насколько вы во всем этом преуспели. Просто взгляните на всю эту красоту. Это создали вы, собственными руками. Ваша работа. Ваш шедевр. — Но все это несовершенно. — Подбородок его уперся в грудь. — Вы говорите, что что-то неидеально, а по мне — так идеально. Просто у всех понятие «идеально» обозначается по-разному. — Знаете, я порой очень мучаюсь из-за того, что у меня не получается то, что я задумал, — спал с лица и разоткровенничался повар. Он сел на стул и погрузил голову в ладони. — Меня это мучает, разрушает. Ведь где один косяк, там будет и другой. Как говорится — там тыща, там тыща, вот и выходит до хренища. — Любимая фраза папы. Давно вы здесь работаете? — ласково отозвалась Вера. — Иногда мне кажется — целую вечность. Я превратил себя в узника, но это из-за обстоятельств, а по натуре я — личность свободная, даже колоритная, — глаза его засветились, и он выпятил гордо живот вперед. — Не сомневаюсь, поверьте, — захихикала Вера. — Может, вы устали, перегорели? — Вы правы, но я другой жизни и не знаю. — А хотели бы? — Не думал об этом. Привычка — дело страшное. На кухню без стука вломился официант, повар на него шикнул. — Уйди, окаянный. Вот везде суешься без вазелина. — У меня идея. Сырая, правда… — попытался оправдаться официант. — Вот иди посуши, а потом и озвучишь. Занят! — повар указал на Веру. Официант, наконец-то заметивший Веру, вжал голову в плечи, прошептал: — Виноват, забыл, в смысле не видел. — И быстро вышел. — Вы извините, никто не без изъяна. Особенно этот паренек. Часто прилетает ему по шапке, но малый не капитулирует. Прет напролом. Душа у него добрейшая. — Золотые слова! Зуб даю, у вас тоже. — Вере захотелось обнять старичка, до такой степени родным он ей показался в ту секунду. — Что вы хотите больше всего на свете прямо сейчас? — К семье хочу. Соскучился по ним. Наверное, поэтому и реагирую болезненно на свои недостатки. Сегодня будет столько ребятишек со своими родителями. Не хочу их разочаровать, подвести. Знаете, хочу, чтобы они были счастливы. Хочу увидеть улыбки на их лице.