— Мораль сей басни такова, что не все заслуживают, чтобы жизнь за них отдавать, свою душу или картины рисовать для них. — Замолчав на секунду, повар нахмурился. — Твое будет твоим, чужое с тобой не приживется, но душу изранит изрядно. Отпускать надо то, что не горит желанием быть рядом с тобой, и ценить тебя. Снять розовую накидку с сердца и позволить ему увидеть правду такой, какая она есть — жестокая и неумолимая. — Получается, лучше не бороться? — А смысл бороться за того, кто не готов дополнить выпуклости и впадинки твоей души? Искать тебя в раю, когда ты готова спуститься за ним в ад. Подарить частичку своего сердца, когда ты готова отдать за него душу. — И то верно. — Вера снова покраснела, тысячу раз она говорила себе об этом, почему-то только теперь до нее дошли эти слова. Она решила сменить тему. — Я готова сотворить что-нибудь. — Вера потерла руки. — И я! И я! Удовольствие, с которым повар творил, было вне зоны прагматичного мира. Совершая и оплошности, и ошибки, он не бесился и не стремился к совершенству, он просто творил. Часами можно было наблюдать за его движением рук, освобожденных от предрассудков. Вере почудилось, что у него раскрылись крылья за спиной. Воображение у нее всегда было богатым. Она и не заметила, как ее руки на автопилоте начали проделывать всякие манипуляции по сочетанию продуктов на тарелке. Вера была в ударе. Веру это окрылило, и она более осознанно начала «рисовать» на тарелках. Весь процесс пошел быстрее, веселее. В воздухе витал дух непринужденности, любви к своим творениям, даже задышалось легче. — А знаете, у меня в детстве кот был. Прожил долго с нами. Мы его холили и лелеяли. — Купили? — отозвался повар бодрым голосом. — Неа. Гуляя в валенках с родителями по зимнему парку, я услышала писк. Его издавал маленький исхудалый больной комочек. Странно, но я всегда отличалась послушностью и пиететом по отношению к родителям, их слово — закон. Но не в тот раз. Родители настаивали на том, чтобы я не приближалась — заразу какую подхвачу. — Не послушалась? — Не послушалась. Впервые я взяла все в свои руки, подбежала к животному и укутала его в своей курточке, чтобы согреть. Сама выходила котенка. Прожил он с нами довольно долго, и все в нем души не чаяли. Меня выбрал своей хозяйкой. Не отходил ни на шаг. Каким чудом я тогда услышала жалобный писк, граничащий с ультразвуком, мне неведомо. — Правильное слово — чудо. — Или совпадение. — Компромисс? — Пожалуй. — Чудесное совпадение. — Котяра со нравом? — И с каким! Весь в меня. Родители лезли на стену из-за моей своенравности в переходный период, — печально вздохнула Вера. — Что ж? Я бываю несговорчивым и строптивым, что все диву даются. Меня, такого красавца, не любить, что ли, из-за этого? — он довольно похлопал себя по пузу. — Настоящие родители любят своих детей всякими. Не всегда им удается показать свою любовь. Не потому, что не хотят, а потому, что не всегда знают как. Появится своя ватага малюток, будете совершать много ошибок, но все равно всегда будете для них мамой. Семья — сложный механизм. Муж. Детки, — разошелся повар. Вера осунулась и не знала, куда деться, она боялась расспросов на эту тему. Повар застыл, не знал, как исправить ситуацию. Так они простояли молча с минуту. Тишина, вызывавшая в Вере отторжение, напомнила о своем существовании. А мысли вихрем закрутились в ее голове: убежать, забиться в угол? Признаться в том, что не благословлена семьей по причине того, что недостойна, проклята, неудачница или что там еще? Вытащить наружу страх о том, что никогда не сможет иметь ребенка, а если и получится, то как поднять ребенка одной? Что, если ее здоровья будет недостаточно для малыша, что, если она окажется неполноценной мамой или ребенок родится нездоровым, всегда ведь есть риск? Что, если не сумеет вырастить из него человека. Что, если она до сих пор не повстречала того, кто захотел бы ее принять такой, какая она есть, и полюбить, потому что ее невозможно или не за что любить? Бог с ним, с мужем, но вдруг не сумеет защитить ребенка, уберечь без чьей-либо помощи, что тогда? Этих «что, если» было несметное количество, а обсудить с кем-то было стыдно, не поймут, осудят или посмеются. — Планируете?.. — Повар, увидев опущенные уголки рта и потухшие глаза на лице Веры, понял, что перегнул палку. — Нет. Для себя пожить хочу, — соврала Вера. Так проще, чем объяснять все свои «что, если». К этому разговору она не была готова. — Балда, эта часть вне моей компетенции. Он же мне сказал не лезть туда, разгорячился и… — он все бубнил и бубнил, Вера не могла разобрать практически ничего. — Я не расслышала, — извиняющимся тоном произнесла Вера. — Исправить, надо исправить. — Что исправить? — потерялась Вера в ходе его мыслей. — Декорации, — округлил глаза, словно хотел сказать слово «эврика». — Дополнить. Смотрится дешево. — У вас так мысли скачут, что я не успеваю за ними следить. — Что есть, то есть. И все же. Украшения. — И?.. — Может, поменять на что-то менее тривиальное. — Например? — Скажем, десерт какой. — Это не практично, — удивилась Вера. — Тогда уж лучше конфеты какие. — У Веры на лице промелькнула тень ностальгической меланхолии. Повар одобрительно закивал и выдохнул. — Отличная идея. Сами придумали? — Нет. Мама. Она подсказала. В детстве мама всегда отвечала за декорирование нашей небольшой квартирки. Делалось это всеми подручными средствами. Мама — кудесница. Так прозвала я ее, когда научилась говорить, — засмеялась от души Вера. — Папа пришел однажды с работы поздно, уставший, бледный, но с пакетом конфет и с настоящей елкой — ему ее подарили коллеги на предприятии, на котором он работал. Мама на ушко мне и шепнула, как растянуть удовольствие и создать необычный наряд для елки. Я схватила несколько штук и побежала в зал. Плюхнулась на пол, приготовила серебристые нитки и продела сквозь фантики конфет, чтобы сразу же повесить их на елку. «Втихую» таскала по одной, пока не закончились праздники. Боже мой, я подчистую забыла про это. — Обволакивающее тепло разлилось в груди. — Упоительный запах шоколада в комбинации с булочками с корицей, мандаринами… — Вера с наслаждением прикрыла глаза и глубоко вдохнула. — Хм. — Что-то не так? — повар хитро прищурился. — Могу поклясться, что сейчас здесь запахло точно так же. Повар приободряюще обнял ее своими коренастыми руками и подвел к двери. — Дальше вы, в смысле я справлюсь сам. Вам пора. Спорим, вы проголодались, пока занимались всеми этими блюдами, — он тараторил так, что Вера и слова не могла вставить. — Идите, переодевайтесь, возвращайтесь на… — Что же это за место такое? — Вера вдруг резко обернулась назад. — Не может быть таких совпадений. Ни чудесных, ни каких еще. Ну хоть вы скажите мне, — взмолилась она. — Хорошее, добротное, — постучал по стенам повар, подтверждая свои слова. — Я не об этом. Почему… почему меня сюда так тянет каждый раз? Люди, воспоминания, о которых знаю только я, запахи из прошлого… Это все нереально, я сошла с ума, может, я умерла и попала в чистилище? — Охохохох, загнула так загнула. Чистилище, скажете тоже. — Значит, ад? До рая меня вряд ли допустят. — Зачем же так обижать все наше пестрое общество? Мы не черти, мы… В общем, вы живее, чем когда-либо. — Это место не похоже на другие. — Правда в этих словах прослеживается невооруженным глазом, — потряс повар головой в знак согласия. — Мы уникальны. Такого места больше нигде нет. — Почему меня манит это кафе? Меня штормило без него. — В бурю сгодится любая гавань, — лихо сманеврировал повар. — Опять вы юлите… — Всего-навсего делаю ход конем. — Мы играем в шахматы? Для чего? — В игре проще узнать истину, — повар сделал ход. — Я не знаю правил. — Иногда активно участвовать, а иногда достаточно быть сторонним наблюдателем. Испытания разные бывают. — Все-таки испытания? — прищурилась Вера. — У всех посетителей? Или я такая особенная? Не верю. Вы не обычный повар, я сразу догадалась по тому, что вы говорите, знаете. Кто вы? — Вера сделала ход, повлекший за собой шах. Повар было сделал шаг назад, побоявшись, что не выдержит и раскроет все карты, но моментально сориентировался и заговорщическим тоном прошептал: — Вы помните, как вас назвали родители? Неспроста же. Вы верьте, — вскрытый шах. — Не бывает неособенных людей. Вы особенная хотя бы уже тем, что зашли в нашу дверь. Сами. Никто не заставлял. Не подгонял. Мой вам совет, не зная наперед, какие препятствия вас ждут в будущем, не боритесь с ними до их появления. А как узнаете, вспомните, как вас зовут. И боритесь до победного конца. — Вере поставили шах и мат. Было бесполезно что-либо добавлять, и Вера пошла переодеваться. — Помню, конечно. Вера меня зовут. И что? — ворчала она, выходя из подсобки. К ней подбежал официант и с огоньком в голосе предложил ей сесть за столик возле двери. — Там лучше всего видно. — На что я должна смотреть? — Сегодня ожидается ажиотаж, ведь днем одна акция, а вечером другая. Моя идея. Только сегодня в голову пришла. Ее одобрили. Сразу внедрили. Народу буде-е-ет… — Я перестала что-либо понимать. — Вы присаживайтесь, — учтиво пропустил он ее вперед. — Специально для вас зарезервировали. — Вы не ответили на мой первый вопрос. — Не в моей компетенции. — Ну естественно. — Не мои правила, — официант неуверенно потер шею, избегая зрительного контакта с Верой. — Эти дурацкие правила. — Повар попросил принести вам тыквенный сум с семечками. Вы ж его любите. Мы знаем. — Звучит угрожающе. — Официант шутки не понял и забеспокоился. — Это была… Все равно. Спасибо.