Мальчик начал задыхаться от негодования. Вера посмотрела на него с мольбой в глазах. «Только молчи. Возьми себя в руки». Но мальчик ничего лучше не нашел, как вскочить и прокричать: — Заткнись. Закройте свой рот. Хватит. Ненавижу. Лучше быть одному всю жизнь, чем так. Или вообще умереть… от холода. Вера опустила голову. Мальчик выбежал из кафе в чем был. Совладать со своими эмоциями не было под силу ни ему, ни его родителям. По дороге он послал куда подальше весь мир. Отец его махнул рукой, а мать сжала губы, прячась за ладонью от посетителей кафе, боясь осуждения. — Я не готова ко всему этому, — сквозь рыдания пробурчала Вера. Душевное смятение заставило Веру последовать примеру мальчика и выбежать на улицу. Неловко напялив на себя верхнюю одежду и захватив сумку со старыми перчатками, она толкнула с силой входную дверь обеими руками. Ей нужен был свежий воздух. На душе кошки скребли. Гнетущее впечатление от этого дня пригибало ее к земле своей тяжестью. Как ей все опостылило. Зачем ее заставляют бередить прошлое, которое доставляет столько горя? — Да кто тебя заставляет? Опомнись. Мазохистка. — Вера покачала головой и остановилась. Слезы текли рекой. Подросток не успел далеко уйти. Вера все еще могла разглядеть мальчика, так как находилась примерно в ста метрах от него. Он стоял и не знал, что делать дальше, куда идти. Мороз одолевал его тело, а мрачные мысли — разум. Вера взяла себя в руки и подошла к нему. — Возьми, — Вера протянула ему свои перчатки. — Они старые и с дырочкой, но со своими функциями справляются на ура. — Я как-нибудь сам. — Не сомневаюсь. — Не приставайте ко мне, — хлюпал он носом. — Не быкуй. Бери. — Они слишком маленькие. — Тянутся. Берешь или нет? Выбор за тобой. Парень схватил перчатки и натянул на руки. — Ты молодец. — В чем? Я нагрубил. Обидел. Они меня ненавидят. — Любят. Ты неправ в том, как ты отреагировал, но сегодня был твой дебют. Выстраивать границы нужно даже с близкими. Спокойнее в следующий раз. Дыши глубже. — А вы умеете? — Совсем недавно приступила к обучению, — тоскливо посмотрела на него Вера. — А если не получится? — Замерзнешь. — Вера закусила нижнюю губу в задумчивости, затем интуитивно сделала шаг назад. Мимо нее пронеслись родители того мальчика из кафе. Они испугались, что во время нарастающей вьюги он мог потеряться и замерзнуть без своего пуховика, и побежали за ним, на время забыв про свои обиды. Его родители подбежали к нему, напялили на него пуховик, отец отвесил ему подзатыльник, наматывая на ребенка свой шарф, а мама начала на него ругаться, параллельно натягивая на него свою шапку. «Все-таки здорово было бы, если бы люди умели друг друга слышать, понимать, идти на компромиссы. Возьми и скажи самому родному и близкому, что любишь. Поддержи вне зависимости от того, устраивает тебя его выбор или нет. — Вера наблюдала за исчезающими фигурами вдали. — Переступите вы через свое эго и скажите, как любите его. Обнимите. Подарите свое тепло, как умеете. Жизнь сама преподнесет ему испытания. Зачем сверх того добавлять? В гневе можно ляпнуть то, что не живет в голове, но надолго поселится ядовитым зерном в сердце. Дети теряются. Они надеются на то, что их услышат, полюбят со всеми недостатками, также как и они любят своим огромным и чистым сердцем. Мир жесток, он постоянно будет настойчиво шептать на ухо, что все не так и это не то, твердить своим зловещим голосом, что доля такая. А вы переубедите, подбодрите, защитите его. Ведь если не вы, то кто? — Вера вытерла слезы рукавом и шмыгнула носом. — Жаль, что за мной никто тогда не побежал. И я замерзла». — Она стояла и долго смотрела в никуда и, казалось, не замечала ураганного ветра, сносившего все вокруг. Убежать, а куда? Подхватил бы ее вихрь, закружил в своем снежном царстве и унес в далекие края счастливых и безбашенных людей. Под стать мощи свирепого ветра в голове пронеслось: «Что со мною будет? От себя не скроешься». После чего последовал приказ, исходящий от внутреннего ребенка: «Вспоминай! Без прикрас». И Вера вспомнила. «Взрослые забыли, каково быть детьми, а дети еще не знают, каково быть взрослыми. Знали ли они, что я их любила? Молюсь о том, что да. Я им говорила, кричала об этом. Любили ли они меня? Наверное. По-своему. Как умели. Любовь может быть беспощадна во многих аспектах. Можно любя уничтожить человека, не осознавая этого. Слишком много порицания и претензий было с обеих сторон. Моя роль умницы-дочки с успешной карьерой была прописана до запятых и точек. Девочка ведь, значит, обязана и должна. Когда же наступил тот переломный момент? Где я оступилась? Что сделала не так? Они забыли, что я — человек, что я — не они, а они не могут жить за меня. Они всегда были мне родными, а я стала для них чужой. Все почему? Да потому, что мое одиночество, незапланированное и тягостное, их выбешивало. Я встречалась с разными мужчинами в поисках семейного счастья, плевала на то, что все не мое, чтобы порадовать их. Не срасталось, не подходила я, не подходили мне. И мы расставались. Они же неистовали, клеймя меня. Я потеряла веру в любовь и отчаялась настолько, что была готова поступиться всеми своими принципами. Чувства, какие, к черту, чувства? Хоть с кем, но выйди замуж, роди. Дети нужны, не будет детей, кто подаст стакан воды в старости. Будто дети гарантированно будут заботиться о тебе. Да и какой из меня родитель? Раз не вышла ничем — ни характером, ни личностью, так и ребенка не уберегу. — Где-то хрустнула толстая ветка вдалеке. — Как ни пыталась я объяснить, что хочу устроить жизнь, мечтаю, жажду всем сердцем быть как все и иметь семью, но судьба распоряжается по-другому. Не моя вина. Ни от кого не пряталась, была и такой, и эдакой. Но однажды встретила его, того, кто смог пробудить во мне чувство потери себя до одури. Я познала настоящую любовь. Но и ему я была не по погоде. Сколько я раз слышала, что сама виновата во всем. Недостаточно стараюсь. Тогда меня покинул не только он, но и они. Махнули на меня рукой. Каково за всю жизнь ни разу не услышать, что тебя искренне любят. Кто в здравом уме захочет себе такую судьбу? — Вера задыхалась, ее сбивало с ног, руки окоченели, но она осознавала всю важность этих мыслей. Раз начала, необходимо довести все до конца. Простить. Вера вынудила себя продолжить, хоть и не чувствовала ног от холода. — Я — любящая дочь, была рядом, хоть и жила далеко. Ни разу от них не отреклась, да, не подарок, да, ругались, да, могла быть грубовата. Но за что открещиваться и поступать так со мной? Неудачница, невезучая, проклятая? И не счесть всех эпитетов от них. Самое страшное, что я им поверила. Совершила преступление — взяла и родилась под несчастливой звездой. Мой косяк. Долг перед родителями пересиливал мое желание понять, чего хочу я. Они хотели и не хотели одновременно моей самостоятельности. Оттолкнув от себя, они тут же своими действиями приклеивали меня обратно. Сильная девочка для битья, все выдержит, разве нет? Я их боготворила, а они делали меня козлом отпущения в любой ситуации. Коготочки есть, а выпустить их не получается. Нельзя. Неправильно. Задыхаюсь. Почему так мало воздуха». Вера обернулась и увидела в окне повара и мужчину со щетиной. Они одобрительно кивнули ей. На их лицах было выражение беспокойства. — Пусть будет по-вашему, — ее голос дрогнул. Вера развернулась к ним спиной. — Вспомнить. Все вспомнить. Продолжай, Вера, продолжай. «Вечно корить себя за то, что одинока, невозможно, даже если хочется. Одиночеству ведь все равно, сколько тебе лет, какого ты пола, кем работаешь, живешь ли ты в глухой деревне или в большом городе. Если есть метка одиночества, то от нее не убежишь, не спрячешься. А спастись? Можно ли спастись? Как? Если все вокруг обвиняют тебя в этом. Все наседают. Ты непокорная, говорили одни, ты слишком бесхитростна, говорили другие, нет, ты замкнутая, а по-моему, наоборот, слишком откровенничает — спорили друг с другом третьи. Сплошные не-не-не. Ладно, когда незнакомые заставляют чувствовать себя полнейшим дерьмом, но когда это делают родные, это больно. Ведали ли они, что творят? Я им потакала. А мой бунтарский характер разрывал изнутри. Чем больше я его подавляла, тем больше ненавидела себя за это. Внутри я стремилась жить на разрыв, а снаружи я убила свою личность. Да, я была проклята. Кем? Собой. Простить? Не могу». Уму непостижимо, сколько еще таких вопросов засело в ее чертогах разума. Вера открыла ящик Пандоры со всеми ответами, которые она и так знала, но закопала глубже своего сердца. Она заревела белугой. Метель заглушала ее стенания, а мириады снежинок кружились, затем падали на лицо и таяли, сливаясь воедино с ее горячими солеными слезами. Немного успокоившись, Вера вытерла слезы, а потом выставила левую ладонь вперед, рассматривая тающие снежинки. Руки моментально замерзли от холода. Температура опустилась уж слишком низко. На каком-то здании был вывешен термометр — большими красными цифрами он показывал минус тридцать девять. Трескучий мороз подгонял вернуться в тепло. Вера повернулась, и ужас накрыл ее с головой — видимость нулевая, снежная буря бушевала с такой силой, что невозможно было разобрать дорогу назад. Минуту назад кафе было прямо перед ней, куда оно подевалось? На улице ни души, ничего не было видно. Снег застил глаза. Паника начала подниматься в душе таким же вихрем, как и снег, бушевавший благодаря сильным порывам ветра. Куда идти, в какую сторону, дорогу не разобрать, здания не различить, да даже глаза надолго оставлять открытыми сложно. В ловушке зимней метели, когда вокруг не было никого, кто мог бы помочь, спасти, Вера оглядывалась по сторонам: «Ведь я окончательно потеряюсь, сгину во мглу. Никто не спасет, как в моем воображении. Что остается мне — сесть и замерзнуть. Ну а дальше? А дальше ничего. Только тьма». Вера сделала неуверенный шаг вперед и наткнулась на уличный фонарь. Она обняла его и постепенно скатилась вниз на землю. Вдруг ей почудилось, что что-то попало в глаза. Пришлось зажмуриться и потереть их. Не помогло. Она зажмурилась второй раз. Тут до нее снизошло озарение — это не соринка, а блики света, которые становились ярче. Предстояло понять, откуда они. Да не может быть, мираж это, галлюцинации, она умирает, все, кирдык, думала Вера, прислонившись к уличному фонарю. «А дома сейчас тепло, меня ждет пледик и чашка чего-нибудь вкусного и обязательно горячего. Я беру ее в руки, любуюсь своим новым маникюром, поедая сладкие мандаринчики из изумительной посуды; иду и ложусь в постель на новую простынь. Включаю фильм, который меня расслабит и убаюкает. И я про все забуду. Мой милый дом. Не ценила и не берегла. Да что же это такое, что за фигня? Опять эти блики. Даже умереть спокойно не дадут. Ироды», — заворчала про себя Вера. Старая привычка щуриться вернулась. Вера использовала ее себе во благо. Лучи света оказались точно перпендикулярно на хрусталиках глаз, и четкость зрения улучшилась. Вера сфокусировалась и поняла, откуда источник раздражение исходит — метрах в трех маячило что-то синее. Мусорный бак. Символично поспешила сделать выводы Вера и усмехнулась. Солнечный зайчик снова замерцал. Она ринулась в то место и с удивлением обнаружила ту самую бездомную лохматую собаку — она дрожала от холода, свернувшись калачиком. На ней была золотая тесемка. Вера позвала собаку к себе, но та не шевелилась, только иногда поскуливала. Сколько Вера бы ни старалась, собака отказывалась идти к ней. Вера прекратила всякие попытки увещевания. Она просто присела на сугробик рядом: замерзать — так замерзать вместе, пронеслось у нее в голове. — Эх, значит, судьба. Может, историю расскажешь какую про себя? — Собака подняла голову. — Ага, понимаешь человеческий язык. Вот и прокололся. Итак, чего лежим, чего ждем? — Пес неожиданно поднялся и подошел чуть ближе. Вера не шевелилась. Собака вся тряслась. Через пару шагов животное развернулось, у Веры екнуло сердце, лишь бы не убежал снова, но собака и не думала об этом, она вернулась на свое место, взяла какой-то сверток в пасть и принесла его Вере. — Добычей делишься? — Вера с отвращением протянула замерзшие ладошки вперед и остолбенела. Это оказался тот самый котяра с огромными глазами. По ходу дела он-таки сбежал через верхушку открытого окна и потерялся. Пес его грел все это время. Вера, недолго думая, вскочила на ноги, инстинктивно схватила кота на руки и засунула под пальто согреть. Не было больше у нее желания просто сесть и замерзнуть. Ей надо было спасти животное, нет, двоих, ну и заодно и себя, раз уж пошла такая пляска. При этой мысли она невольно улыбнулась. Метель никак не унималась. — Ты пойдешь со мной? — обратилась Вера к собаке. — Ты же не бросишь друга в беде, правда? Вера решила во чтобы ни стало вернуться в кафе. Она интуитивно чувствовала, что оно на расстоянии вытянутой руки. Закрыть глаза и идти на ощупь? Вполне себе задумка. На руках были эти два существа. Все остальное резко ушло на второй план. Вьюга не унималась. — Ну да, жизнь не должна быть слишком простой и очевидной. Ладно, спасение утопающего, а в нашем случае замерзающего, — дело его рук. Между прочим, уже замерзших, — бормотала вслух Вера, согревая кота и не выпуская из виду собаку. — План А вряд ли прокатит. План Б — давайте выбирайте направление. Рискнем. Собака, подсоби. Может, ты волшебная какая. — Собака стояла рядом, тяжело дыша и высунув язык. Она никуда не двигалась. — Ну же, Лохмач. — Услышав свое имя, собака зашевелилась. — Вперед так вперед. Не успели они и три шага сделать, как Вера остановилась. Слух напрягся максимально. Ей почудился женский плачь и жалобные стенания вкупе с мужским причитанием и одновременными попытками успокоить и заверить, что все будет хорошо. Вера посмотрела вбок. — Что ж — я сегодня за супермена. Всех спасать буду. По мере своих ограниченных возможностей, естественно, — обратилась она к псу. — Эй, у вас все в порядке там? — закричала она в пустоту, затем тихо добавила себе под нос: — Где бы вы ни были и кто бы вы ни были. ЭЙ! Ветер поутих. Сначала сквозь снегопад проступил силуэт женщины, а потом и мужчины рядом с ней. Это была пожилая пара, стоявшая тогда у окна пятиэтажки. Вера моментально узнала старика. Тот, который произнес сакраментальную фразу про «смелее и дерзче». Старик за это время сдал, а жена его сгорбилась. Он был выше своей жены, дряхлый, худощавый. Старик склонился над ней, прикрывая ее сбоку своей дубленкой, защищая таким образом от ненастья. — Говорю же тебе — все будет хорошо! Ну сколько еще раз мне повторять тебе, — старик злился на нее за ее эмоциональность, не забывая укрывать все так же от ветра. — Вот и не долдонь, — жена его рявкнула и заревела горючими слезами. — Вы потерялись? Я бы вам помогла, но… — Вера неуверенно помахала им рукой. — Мы потеряли! — завопила женщина. Это огорошило Веру. — Потеряли что? — не сразу сообразила она. — Наше все. Наше чудо. Нашего ребенка. — Ты сейчас на ультразвук перейдешь. О чем поешь-то? — рассердился старик. — О чем душа болит, о том и пою, — отчеканила в ответ старушка. — Вот ты старая, глупая. Чего кричишь? Найду я! Обещал тебе? — Ты мне антресоль починить обещал 50 лет назад. До сих пор чинишь! Разведусь с тобой. — Не разведешься. — Прибью значит. — Посмотрим, кто кого. Во время этой короткой ссоры пожилая женщина успевала стряхивать со своего мужа снежинки, чтоб не промок. — Так кого потеряли-то? — все еще пребывая в полном ужасе и надеясь, что ей послышалось, переспросила Вера. — Ребеночка нашего. — Как ребенка. Где? — У Веры в уме не укладывалось, как такое могло быть. Стоп, как ребенок? Им же вон сколько? — Искать давайте! Я помогу. Опишите одежду, рост, может, где видела или если встречу… — Да не человек. — встрял старик. — Сорванец наш потерялся. Кот. Ма-а-аленький такой, найденыш, глаза у него громаднейшие и печальные. У моей вон сердце сейчас остановится, да и у меня старого тоже. Приютили недавно. — Дайте угадаю — форточку забыли закрыть, когда уходили, — с укором произнесла Вера. — Почему забыли? Не забыли! Воздуха дома мало, дышится тяжело, чтобы не задохнулся один там без нас, вот и оставили. Мы всегда так делаем. Не убегал он до этого же. А тут… Как назло… Может, кого увидел. Я-то решил свидание своей устроить, старый осел… Где ж мы его искать-то будем? — опустил старик плечи, взгляд его поник. Вера выдохнула. — Вот вам новогоднее чудо, — она из-за шиворота достала кота и всучила его незадачливым незнакомцам. — Это спасибо этой собаке сказать надо, нашел и отогрел. Да? — Вера потрепала пса по загривку, тот от испугу отступил, но тут же вернулся за добавкой. Видимо, не знал он, что рука может приносить не только боль, но и нежность, ласку. — Боже, спасибо тебе, дорогая! — у бабушки по-прежнему лились слезы, но на этот раз счастливые, благодарные. Старик держался, сильный пол не плачет — давнишний стереотип. Но мужчины — народ эмоциональный, выражают они все просто по-другому. Старик начал ворчать что-то, беря кота себе, гладя его и одновременно упрекая за безрассудство жену, животное, потом опять жену, и так по кругу. Он взял свою вторую половинку под локоть крепко, чтобы, не дай бог, не упала, а другой рукой прижимал кота, который успел немного отогреться. Эта парочка твикс, по-видимому, прошла через огонь и воду. Знают друг друга как облупленных, но не расстались. Знать бы, сколько они лет вместе, через что прошли, через какие ссоры. И до сих пор держатся за ручку. Невзирая на повседневность и обыденность, на то, что их любовь въелась в бытовую сущность, чувства остались. Поразительно. — Вы куда? Вы знаете, где главная дорога? — Да мы столько лет здесь живем, что с закрытыми глазами на ощупь найдем наш дом, — откликнулся старик. — Постойте. Вы упомянули кафе… — Говорю же… Хотел своей праздник устроить, в кафе тут сводить, думали — с животными нельзя. Пришли, а там семейный день. Мы разворачиваемся, чтобы уйти — детей у нас нет, не даровала судьба, что ж место чужое занимать, — к нам подходит мужчина статный такой, но чуток забыл побриться — со щетиной, уставший какой-то, и говорит: «Вам что не понравилось у нас здесь?» Ну а я и ляпнул, что единственный ребенок у нас найденыш-кот. Он в ответ: «Что ж не взяли, член семьи как-никак». Мы обрадовались, пошли домой, а он тю-тю. Переполошились. Дай бог вам здоровья. Вы — человек с большой буквы. — Да я… — замялась Вера. — Доченька, никогда по-другому и не думай. А скажет кто иначе, гони взашей к чертовой матери, — встряла старушка в разговор. У Веры сердце кровью обливалось и на душе стало тепло. — Ну мы пошли, замерзнем тут еще. Бывайте. — Помогите найти… — стуча зубами от мороза, Вера умоляюще обратилась к старику, вжав голову в плечи. Она и собака промерзли до костей. — Так вот же оно. — не мешкаясь, указал старик, — прям метрах в ста от нас. Вон туда идите, — он показал указательным пальцем в сторону небольших огоньков. — Пройдете мимо двух рябин с гирляндами, там и кафе. С собаками, наверное, тоже можно. Идите скорее, иначе замерзнете насмерть. Ну шевелитесь-шевелитесь. Не стесняйтесь. Смелее. Дерзче. Собаку сберегите. Ну и сами там… Бог в помощь, — он махнул рукой и больше ничего не сказал. Они быстро скрылись в беспросветной метели, которая все не унималась. В самом деле снежная завеса рассеялась, и Вера разглядела две рябины, за которыми расположилось кафе. — Ну что? Мы остались с тобой вдвоем. Пойдем, Лохмач, погреемся? Продрогли мы с тобой окончательно. — Они вместе принялись пробираться сквозь сугробы. Снег под ногами скрипел и блестел. Добравшись до рябин, Вера оглядела их. Снег своей тяжестью пригнул оба дерева, и их ветки все-таки сомкнулись друг с другом в страстном поцелуе. Все ягодки были хорошо различимы благодаря гирляндам, обвивавшим каждый сучок. Вселенная услышала тогда Веру. Входная дверь в кафе отворилась, и оттуда хлынул ослепительный свет и тепло, напомнившее Вере о доме. Охранник высунул голову, оценивая обстановку. Завидев Веру, он широко улыбнулся и рукой помахал, приветствуя старую знакомую.