— Знаешь, у нас на заставе кинолог Шамиль со своей собакой Трезором, будучи даже сам раненым, сумел задержать троих, до зубов вооружённых нарушителей границы. Не забывай, мы имеем преимущество перед преступниками. Мы защищаем наше народное достояние, социалистическую собственность. Закон на нашей стороне. Как бы ни было, преступники боятся — это наш главный козырь! Давай готовиться. Поступим так: пусть они идут себе, пропустим их в нишу, а когда они будут выходить с вещами, мы тут их… Неожиданный громкий смех Бобова заставил меня вздрогнуть, и я замолк. Я резко обернулся к нему, чтобы отчитать за безумство, а он поднялся со своего места во весь рост и ещё пуще залился смехом. Я не выдержал и строго проговорил: — Что ты делаешь, Николай! Ты же провалишь нашу операцию! Ты этого хочешь? Подумай о последствиях! Бобов как будто не слышал меня, продолжал громко смеяться. Неожиданно смех его оборвался, и он всем корпусом тела резко повернулся ко мне. — Так эти двое — наши! — радостный возглас Бобова прозвучал в тишине. Я недоумённо уставился на него, не понимая, о чём он толкует. — О чём ты говоришь, Николай? Какие наши, у тебя что, со зрением не всё в порядке?! Или холод заморозил твои мозги?! — У меня со зрением всё отлично. Я говорю же тебе, что те двое, что идут сюда, эти наши ребята. Я их узнал. Иванченко и Бакланов. Я Иванченко издалека узнал — по его росту. Он в отделе самый высокий. Видишь, он идёт чуть впереди, а второй — Бакланов. Неуклюжий, сутулый, полтора метра роста, короче говоря, колобок! Приглядись лучше! Узнал? Я внимательно посмотрел на идущих и через секунды две вымолвил: — Правда, эти двое: Иванченко и Бакланов! Что они тут делают? Как они тут оказались? Николай, ты что-нибудь понимаешь? Я направил вопрошающий взгляд на Николая. — Понятия не имею, — последовал неопределённый ответ Бобова. — Я знаю только, что они должны сменить нас через два часа. А сейчас время — только двенадцать. Когда расстояние достигло метров десять до нашего наблюдательного пункта, мы вышли из укрытия и направились навстречу идущим. Увидев нас, Иванченко, ещё не доходя до нас, на ходу спросил: — Вы заметили тут человека? Он шёл в вашу сторону, вы не могли не заметить? — Видели, — ответил Бобов. — Куда он делся? Мы за ним целых полчаса следили, пока не потеряли из виду. Неожиданно, он исчез. Там, — рукой показал назад Иванченко, откуда они пришли, — примерно в метрах пятидесяти отсюда, крутоватый бугор. Мы пока поднялись на вершину бугра, человек исчез. — Так, — сказал я строгим тоном, — Николай Иванович, что за самодеятельность? Почему вы оказались здесь? Мы график дежурства для чего составили, для галочки, что ли? Ты ведь сам, лично согласился. Вы ведь могли сорвать операцию! Мальчишество! — Так получилось, Рудольф Васильевич! — виновато проговорил Иванченко. — Мы хотели помочь вам… — Хотели, не хотели, — перебил я его, продолжая злиться на них, — порядок должен быть во всём и для всех! Хотели они! Ты же с Баклановым через два часа должны сменить нас. И что теперь будем делать? Ребячество — другого слова не могу подобрать. Честное слово, детскую игру вы затеяли! Всыпать бы вам по самое первое число! Иванченко и Бакланов спокойно, внимательно, без возражений выслушали меня, и, улыбаясь, Иванченко сказал: — Рудольф Васильевич, успокойтесь. Не переживайте Вы так, всё будет в норме. Нет у Вас оснований для беспокойства. Мы с Баклановым добровольно решили пожертвовать отдыхом ради благого дела. Хотели помочь вам. Смену свою мы отдежурим, не подведём. — Ладно уж, поезд ушёл, что после драки руками махать! — примирительно-спокойным тоном сказал я. Я прекрасно понимал Иванченко и Бакланова. Ими двигало желание помочь, чувство помощи и чувство патриотизма. Сам такой был в первые годы службы. Иванченко молодой, ему двадцать два года. Работает в милиции третий год. Работу свою любит и относится честно, добросовестно. За лучшие показатели в работе поручили ему центральный участок, самый тяжёлый и сложный. Бакланов, правда, по сравнению с Иванченко, патриарх отдела. Давно работает. Работу свою знает и выполняет тоже добросовестно. Сам, конечно, он не решился бы на такое. Подчинился старшему. Это прекрасно, когда ребята переживают задело! Хорошие работники! — Раз так вышло, хочу дать вам небольшой совет: если заступите на дежурство, то дежурьте лучше в самой нише. Там теплее и удобнее. А теперь, друзья, наконец-то, наступило долгожданное, необходимое время проведать нашего ночного, важного гостя. Что-то наш гость не спешит с выходом. Неужели ждёт нас? — «Может, услышал наш разговор и затих?» — подумал я. — Кстати, Николай Иванович, пока не забыл, исповедай-ка, как на духу, откуда сей ночной гость держал путь и в каком месте преодолел заводской забор? — Человек шёл со стороны, если так образно можно выразиться, со стороны посёлка Юркин Кут. Шёл он вдоль реки Малая Гнилуша. Мы находились в пределах видимости заводского забора. Спрятались за большой куст шиповника, недалеко от реки. Не доходя до нас, он свернул в сторону заводского забора. Забор в том месте, где перелез человек, чуточку разрушен, и высота не более метра. Свободно можно перелезть безо всяких усилий. * * * Первым полез в нишу Бобов с фонариком. За ним я. После меня последовали Иванченко и Бакланов. Места всем хватило. Внутри, несмотря на крепкий мороз на улице, было тепло. Две приличного размера теплопроводящие трубы, которые отапливали в центре города жилые дома, хотя были обмотаны теплоизолирующим материалом, выделяли обильное количество тепла. Это пространство, где мы находились, по всей видимости, сооружено для обслуживания теплотрассы. Тут находились большие вентиля и какие-то ещё устройства. — Где же человек? — послышался разочарованный голос Бобова. В этот момент, в глубине ниши, справа от нас, вспыхнул огонёк сигареты. Бобов направил свет фонарика на огонёк. Примерно в трёх метрах от нас мы увидели человека, сидящего на трубе в полусогнутом состоянии. Он из горлышка бутылки пил вино марки «Агдам». Человек, заметив, что Бобов стал приближаться к нему, оторвал бутылку ото рта и поставил её на пол, между своих ног. Осоловевшими, полусонными глазами уставился на свет фонаря. Перед нами сидел мужчина, на вид примерно лет тридцати пяти — сорока, — хотя из-за большого количества морщин на лице, пожалуй, он выглядел намного старше — с копной неухоженных черных волос на голове. Одет в поношенное, сморщенное, тёмное, грязное пальто, явно не его размера. «По всей видимости, где-то подобрал», — мысленно отметил я. Лицо небритое, немытое… — Вот так встреча! — неожиданно прозвучал радостный возглас Бобова. — Ну, здравствуй, Ткачук! В ответ мужчина что-то буркнул. Я не понял. — Вот где, оказывается, скрываешься ты от справедливого возмездия за неуплату алиментов! Неплохо, неплохо, на мой взгляд, ты тут обосновался: бесплатная квартира с приличным количеством тепла, тоже бесплатно, полный покой. Живи, радуйся, наслаждайся, чем не жизнь! Никаких забот! Не надо думать, каким образом хлеб насущный зарабатывать. Семью кормить, одевать. Ты тут давно так наслаждаешься данной Богом жизнью и жильём? Не ожидал, небось, встретить меня здесь, так ведь, Ткачук? Я тебя более трёх месяцев ищу. Ты как в воду канул. Я в розыск тебя объявил. Людей тревожу, а ты тут, под носом, жизнью наслаждаешься. Слушай, Ткачук, что ты так поздно пришёл на своё место обитания, вечер ведь давно наступил, или что забыл тут? На некоторое время в нашем убежище установилась немая тишина. Но она длилась недолго. — Вы сами только что сказали, что я скрываюсь от вас в этом убежище, вот и скрываюсь от доблестной нашей милиции, — набрав наглости и смелости, проговорил полупьяным голосом Ткачук. — В холодные ночи, как, например, сегодняшняя ночь — это убежище — моя квартира. Она мне не даёт замёрзнуть. Чувствуете, как тут тепло и уютно, не так ли? Не стесняйтесь, устраивайтесь. Места всем хватит. Ха-ха-ха! Пьяная, довольная улыбка озарила морщинистое, небритое, грязное его лицо. Продолжая показывать свою как бы наглость, демонстративно взял правой рукой бутылку с вином, стоящую между ног, поднёс ко рту и с таким наслаждением сделал несколько глотков… — Хватить изображать из себя шута горохового! — как гром среди ясного дня прозвучал в нише рассерженный громовой голос Бобова. — Не ровен час, я превращу тебя из шута в моржа, понял? А теперь, шут гороховый, скажи-ка быстро, без всяких там «ме-ме», как часто ты бываешь здесь? Например, вчера ночевал здесь? От неожиданности Ткачук чуть было не выронил бутылку, но вовремя подоспела вторая рука, и бутылка осталась невредимой. Красные, полупьяные глаза беспокойно забегали, как бы ища помощи у нас. Разгневанный Бобов решительно пошёл в наступление. — Что, язык прикусил? — наступал грозно на Ткачука и сделал шаг к нему. — Н-н-ет… — успел некнуть Ткачук, как тут же прозвучал следующий вопрос. — Где ночевал? Отвечай быстро! — продолжал давить на него Бобов. — Н-ночевал у дружка, — трясясь и заикаясь, проговорил Ткачук. — Фамилия, имя и адрес дружка? — Гнилорыбов, звать Серж. Мы зовём его «Серый». Адрес: Приречный переулок, номер, кажись, восемь. Точно не помню. Показать могу. — Ткачук, мастак же ты врать. От твоей исповеди пахнет чем-то гнилым, вонючим и гадким! — забегая вперёд, неожиданно выкрикнул Иванченко. — Я, гражданин участковый, не вру, правду сказал. Я не вижу оснований отрицать то, что было в действительности. Вам говоришь правду, а вы всё равно не верите! К вашему сведению, я и сегодня у дружка Сержа был. От него я сюда пришёл. Это вам нетрудно проверить. Проверьте? — Чего так, дружок выгнал, что ли, раз ты сюда от него пришёл? — с явной усмешкой, но уже без грозного тона спросил Бобов. Ткачук не сразу ответил на вопрос Бобова. По-видимому, понял, что грозный Бобов смягчился, угроза миновала, осмелев, сделал глоток вина из бутылки и, направив руку с бутылкой в нашу сторону, проговорил: — Виной тому, что я оказался здесь, вот эта бутылка, а не дружок. Чтобы они там покочевряжились… — и тут же он осёкся, заметив, что Иванченко сделал в его сторону движение. Убедившись, что Иванченко не собирается его трогать, сделал короткую паузу, чтобы глотнуть вина из бутылки. Сделав глоток, продолжил: — Днём я на заводе помогал разгружать цемент. Попросили. Да и сам собирался найти работу, чтобы заработать денег на еду и сигареты. За работу заплатили деньгами. Хоть небольшие деньги, но всё же деньги. Очень они пригодились к празднику. Купил три бутылки вина, сигарет, закуску и пошёл к Гнилорыбову домой. Адрес я вам уже представил. Две бутылки и закуску поставил на стол, третью бутылку спрятал во дворе, на аварийный случай. Сели за стол. Но тут у меня живот настойчиво потребовал в туалет. Пока находился в туалете, Гнилорыбов с дружками оприходовали моё вино, и мне ничего не досталось. Я затеял ссору с ними. В конце ссоры мы задрались. Драка кончилась тем, что я плюнул на них и ушёл. Прихватил с собой спрятанную бутылку, и вот я тут. Чтобы они там… — но, посмотрев на Иванченко, смолк. — Да-a, весёленькая и богатая приключениями у вас жизнь. Не соскучишься, — вслух произнёс я и задал Ткачуку вопрос, — ты тут ночуешь один или бывает кто с тобой? Постарайся проявить честность и правдивость, хорошо? — Какой смысл мне врать, гражданин начальник. Вы всё равно докопаетесь до истины. Ночую один. Бомжей тут не видел. Может, они это место не знают. Бомжи, в основном, ночуют там, где бывают люди. Среди людей легче затеряться. Сюда далеко, и людей тут почти нет. — Скажи-ка ты мне, Ткачук, ты дружков Гнилорыбова всех знаешь? Сколько их было? — Их было трое. Четвёртый Гнилорыбов. Я их знаю больше по кличкам: одного — по кличке Кот, звать его Витя; второго — Корноух, звать тоже Витя; третьего — просто Лохматый. — Тебе, Николай Никифорович, известны эти люди? — спросил я у Бобова. — В чёрных списках твоих они есть? — Знаю, и в списках они у меня числятся. Оба Вити не работают. Занимаются мелкими кражами. У кого курицу украдут, у кого ведро картошки выкопают… — Не пытались привлечь их? — Пытались, только толку никакого. Сами потерпевшие не хотят. Прибегают в милицию жаловаться, что у них украли то или другое. Возмущаются, шумят, а попросишь написать заявление, не хотят. Отказываются. Сразу же жалость у них появляется к этим ворам. Вот и получается карусель. Этим воришки пользуются и чувствуют себя вольготно. — Говоришь, мелкие воришки? Как ты думаешь, Николай, не могли ли эти Витюши, Лохматые, Серые замахнуться на нашу кражу? У Бобова на лице изобразилось насмешливое выражение. — Рудольф Васильевич, на подобную кражу, на мой взгляд, ума у них не хватит, — категорично заявил Бобов. — И второе: куда бы они дели похищенный товар? Товар же этот — ворованный — куда-то надо девать, сплавлять. Нет, нет, не их дело. Вот они по мелочам — мастаки. Украл, тут же его оприходовал. Могут обчистить какой-либо ларёк, где есть вино, продукты. На такое преступление? Нет! Я могу за них ручаться. — Знаешь, Николай, как говорит народ: «Доверяй, но и проверяй!» — Так и мы поступим, Рудольф, — решительно ответил Николай. — Ну что, дорогой Ткачук, хорошо тебе тут было? Наслаждался жизнью на свободе, но в дальнейшем придётся тебе ночевать и жить в улучшенных условиях, то есть в камере предварительного задержания. Собирайся! Сначала поведёшь нас к своим дружкам. Посмотрим, как они провели праздник. Пошли! Мы ушли, а дежурить остались Иванченко и Бакланов. * * *