— Что, красиво? Понравилось? — вдруг я услышал голос Скиднова. Я обернулся на голос. Увидел довольного и улыбающегося инженера. — У вас есть ещё время? — Думаю, что да. — Очень хорошо. Тогда вы увидите другую, не менее интересную картину. Будете тоже довольны. Сейчас начнутся работы по загрузке печи. Смотрите, уже начинают! Мы всё своё внимание обратили на печь, где должна начинаться загрузка. К печи подъехала тележка, нагружённая мульдами /ёмкостями с рудой и металлоломом/. Открылась крышка завалочного окна. Внутри печи пылало газовое пламя, раскаляя добела её нутро. Машина тележки выпустила длинный, похожий на хобот слона рычаг, державший мульду, и просунула его через завалочное окно в печь. Перевернула мульду. Освободив мульду от содержимого, рычаг вернулся назад и поставил мульду на тележку. Подошла следующая тележка. Операция повторилась. И так продолжалось до тех пор, пока не загрузили печь. — Какая у вас печь ненасытная, прожорливая? — крикнул Бобов, обратив свой взор на инженера. — Так уж устроен её желудок, — с улыбающимся лицом ответил сменный инженер. — Ну, что, довольны увиденным? — У нас нет слов, Николай Иванович, чтобы выразить Вам нашу благодарность, — ответил я за себя и за Бобова. — Антон Петрович сказал мне, что у вас есть какое-то дело ко мне. Слушаю! — Николай Иванович, как нам сказал Ваш начальник цеха Антон Петрович, Ваша смена работала в ночь на Новый год. Так? — Да. — Прошло не так уж много времени, всего-то несколько дней, постарайтесь вспомнить, кто-то из Ваших рабочих отлучался на неопределённое время от своего рабочего места: ну, скажем, на час, а может, на более длительное время, за пределы Вашего цеха или территории завода? Вы не торопитесь с ответом. Подумайте хорошо. Скиднов, обратив свой взор на нас, произнёс: — Я готов сразу же ответить на ваш вопрос. Надолго отлучаться, тем более на час и более, — это совершенно невозможно. Посмотрите, на рабочих, которые связаны с жидким металлом, — у них нет свободного времени на длительный срок. Могут отлучиться на несколько минут, например, в туалет, покурить, воду попить. Больше никак. С жидким металлом шутки плохи. Нельзя его оставлять без присмотра. — Хорошо. Надолго нельзя — это понятно. Тогда, может, кто-то не пришёл на работу или отпросился? Бывает же такое? — Согласен. Бывает. Вы мне скажите, что-то случилось? Из наших рабочих кто-то в чём-то замешан? — Скиднов пристально поочерёдно посмотрел на нас. — Замешан ли кто-то из ваших рабочих, мы пока не знаем, — задумчиво проговорил я. — А случилось, вот что: в ночь на первое января обворовали пошивочную мастерскую, что расположена рядом с кафе «Металлург». Наш интерес к Вашему цеху привёл вот этот журнал. Бобов из своей папки достал журнал и протянул инженеру. Николай Иванович взял журнал, полистал его и вернул назад Бобову. — Не знаю я ваших намерений, какое значение придаёте этому журналу, но откровенно я скажу, что этот журнал для нас, то есть для нашего цеха, на данный момент не представляет никакой ценности. — Николай Иванович, мы знаем, об этом нам сообщил уже ваш начальник цеха. В нашей ситуации не ценность журнала нас интересует… Если бы Вы могли сообщить нам, каким образом этот журнал мог оказаться возле пошивочной мастерской… Вот этот вопрос нам очень важен. — Но если вы так ставите вопрос, пожалуй, я вам могу дать удовлетворяющий ответ. Он мог оказаться там, как угодно. Могли школьники при сборе макулатуры — они часто бывают у нас — потерять. Мог кто-то взять от нечего делать, а после бросить. Десятки причин можно находить. Если вы думаете, что этот журнал каким-то путём связан с кражей, то мне кажется, он к краже не имеет никакого отношения. Извините, это моё мнение. — Возможно, возможно, — растягивая слова, произнёс я, обратив свой взор на Скиднова. — Может, так и было. Большое спасибо, Николай Иванович, за толковый и исчерпывающий ответ. Но Вы не ответили на мой выше заданный вопрос, насчёт того, отпрашивался ли кто-то или не вышел на смену? Николай Иванович призадумался на несколько секунд. — Я понял, — сказал он после раздумья. — Значит, так — на работе не был канавный Лопатин. Но хочу сразу же предупредить вас, что Лопатин отпросился, как положено. Ему мы нашли замену. — Николай Иванович, простите, Вы сказали, что Лопатин отпросился. По какой причине отпросился, Вы в курсе? — Да. У него, якобы, жена должна была рожать. И по такому событию разрешили ему не выходить на работу. Хочу уточнить, что он отпросился на один день. Лопатин, к вашему сведению, прекрасный, дисциплинированный, добросовестный работник. Он числится у нас в передовиках, ударниках коммунистического труда. — Это единственный случай, Николай Иванович? — Нет. Ещё один рабочий, Дудин Пётр. Плохо ему стало в конце смены, и мы отправили его в медицинский пункт для лечения. Других случаев не было. Скажите, вы уже кого-то обвиняете? Я мысленно усмехнулся, но ответил отвлечённо: — Николай Иванович, поймите нас правильно. Мы пока никого не обвиняем. У нас пока его нет. Мы проверяем и отрабатываем все версии по краже. Работа у нас такая, как говорят: доверяй, но и проверяй! — Вы меня тоже простите за излишнее любопытство, — ответил на прощанье инженер. * * * Перед уходом на работу жена напомнила мне, что мы приглашены на свадьбу, которая состоится в ресторане «Встреча». Время свадьбы назначено на два часа дня. Жена мне говорила о приглашении на свадьбу ещё за несколько дней до свадьбы. Я так заработался, что забыл про свадьбу. Напоминание о свадьбе меня не очень-то обрадовало. Обстановка сложилась для меня так, что не до свадьбы было. С одной стороны, работы по горло, нет совершенно ни одной свободной минуты, даже по выходным, а с другой… Настроение — хуже некуда: паршивое-препаршивое. У каждого бывают безрадостные дни в жизни. Это я знаю не понаслышке. Когда день кажется ночью, а ночь — кошмарным сном. Даже дышать вовсе не хочется. Но, чтобы не обидеть жену, я как мог, стараясь придать своему голосу всю возможную нежность, сказал: «Постараюсь не опоздать, моя любимая!» По пути на работу я перебрал в голове до мельчайших деталей весь вчерашний день, ставший для меня невыносимо неприятным, незаслуженно оскорбительным, несправедливым, унизительным. Вчера, ближе к обеду, неожиданно в мой кабинет зашёл дежурный по отделу Лукьянов и сообщил, что меня срочно вызывает к себе начальник отдела полковник Пашков. — Не сказал причину вызова? — спросил я у дежурного. В ответ дежурный отрицательно покачал головой и вышел из кабинета. Я прервал допрос свидетеля. Извинившись, попросил его подождать в коридоре. Замкнув кабинет, пошёл к начальнику. «Почему такая срочность? — засела у меня в голове мысль, пока я шагал по коридору к начальнику. — Срочных дел вроде бы нет». Чем ближе приближался к кабинету, тем сильнее в душе моей возрастало какое-то неясное, тревожное предчувствие. Я без стука открыл дверь кабинета и вошёл. В кабинете, кроме начальника отдела, находился начальник уголовного розыска капитан Пилин. Я поприветствовал их и, не дождавшись ответного приветствия, спросил: — Товарищ полковник, Вы просили меня зайти к Вам срочно. Могу ли я узнать, почему такая срочность? Меня в коридоре люди ждут. Услышав в ответ негромкое «да», я пристально посмотрел в лицо начальника. Внезапно обнаружил, что лицо его выглядело строгим и даже показалось недовольным. Тогда я прекрасно понял, что от такого душевного состояния начальника ничего хорошего ожидать не приходится. За много лет совместной работы я хорошо изучил его. Я мельком взглянул на Пилина. Он сидел с опущенной головой, и я не мог разглядеть его лицо. «Всё понятно, — мысленно отметил я. — Как обычно, что-то наплёл, вероятно, про меня». Посмотрев на двух начальников, я задал себе вопрос: «Что же произошло у них? Сидят, как сычи». Вдруг меня осенило. «Неужели городской комитет партии? Всё же пожаловалась Зинаида Ивановна. Значит, грозы мне тоже не миновать!» Пока я размышлял и разгадывал, неожиданно прозвучал голос полковника. — Как продвигается дело по краже из пошивочной мастерской? — каким-то натянутым голосом спросил полковник, не поднимая своего взгляда от стола. — Есть сдвиги? «Я ведь вчера утром докладывал ему о ходе расследования этого дела, и что ему взбрело в голову и сегодня ещё спрашивать. Он ведь прекрасно знает обстановку по этому делу. Тут что-то не так? Начинает издалека. Значит, гроза разразится через какое-то время». — Работаем, но сдвигов пока нет, — твёрдо и открыто направив свой взор на него, ответил я. — И долго будем топтаться на месте? — также, не поднимая своего взора от стола, спросил полковник. «Вот и начинается». — Я не снимаю с себя ответственности за раскрытие этого преступления, но, чтобы быстрее двигаться, как Вы выразились — «не топтаться на месте», в этом должны активное участие принимать оперативные работники. Проявлять инициативу, смекалку, добросовестнее относиться к работе, не ждать по любому случаю указаний следователя. — Рудольф Васильевич, ты не сваливай свои недоработки на оперативников, — неожиданно заговорил начальник угро Пилин. «Значит, я правильно угадал. Горком снимал стружку с них, а теперь они хотят отыграться на мне». — Оперативники сделали всё, что от них зависело, и делают, чтобы раскрыть это преступление. Это преступление, можно сказать, уже раскрыто, а ты со своей принципиальностью и своей настырностью не можешь довести дело до логического завершения. Я ушам своим не поверил — какую несусветную чушь высказал Пилин в отношении меня! «Видите ли, всё сделали оперативники! Где же тогда преступник? Снова сторож?» Внутри у меня всё закипело, затрясло, но, перед тем, как высказать, я посмотрел на полковника, надеясь, что он не поверил Пилину. Но вид полковника красноречиво подтвердил, что он на стороне Пилина. «Ну, значит, заранее обговорили, чем вызвать меня сюда». Я, чтобы не показывать своё крайнее удивление и внутреннее возмущение, как можно более спокойным, уравновешенным тоном произнёс: — Алексей Николаевич, мне не совсем понятно твоё выражение о моей принципиальности и настырности? Какое отношение они имеют к делу о краже из мастерской? Яснее и точнее можно растолковывать, как выражаются простолюдины — разжёвывать? Попытайся, пожалуйста! Пилин, довольный тем, что полковник не поддержал меня, воодушевлённо и с примесью наглости проговорил: — Что тут неясного, Рудольф Васильевич. По этой краже — не только тебе, не только моим оперативникам — и коту понятно, что кражу из мастерской совершил сторож Журов. «Так и я предполагал. Снова Пилин взялся за своё старое. Уже списал первую кражу на сторожа, а ему всё мало. И эту кражу нагло хочет списать на сторожа, — мысленно отметил я. — На этот раз, уважаемый начальник УТРО, номер не пройдёт!» — Мы уже говорили по этому вопросу на прошлом оперативном совещании. Улики, факты, следы обуви на снегу и, вдобавок, изъятые из ниши вещи подтверждают, что кражу мог совершить только сторож Журов, а никто другой. Какие нужны ещё доказательства тебе, Рудольф Васильевич? Журова нет, умер, похищенные вещи возвращены в мастерскую. Ущерба мастерской нет. Уголовное дело нужно закрыть и выставить карточку. Таким образом, на этом деле нужно поставить крест! «Не может быть!» — мысленно воскликнул я с видом человека, которого только что оглушили каким-то твёрдым предметом, ударив по голове, и он теперь готов усомниться в этом. «Он уже один раз поставил крест на первой краже. Вот, действительно, он настырный». Пока я слушал Пилина, возникшее ранее возбуждение у меня постепенно стало утихать, но горький, неприятный осадок остался на душе. Я решил не создавать перебранку. Это только усугубило бы наши, и так натянутые, отношения. Ничего путного от этого я не выиграл бы. Но решил, как выразился Пилин, отстаивать свою принципиальную позицию. Сначала решил прощупать позицию полковника. — Товарищ полковник, я бы хотел услышать Ваше мнение по поводу выступления Пилина? — Вид полковника, как мне показалось, посвежел, с лица исчезли мрачность, недовольство и сердитость. Полковник не сразу ответил на мой вопрос. После небольшой паузы, устремив на меня свой сосредоточенный взгляд, произнёс: — Давайте рассуждать так. Из твоего ответа на выше заданный мной вопрос следует, что у тебя на данный момент нет никаких прямых доказательств, улик и даже косвенных доказательств, что кражу из мастерской совершило другое лицо. Не так ли? Или я не прав? Если я не прав, то попытайся доказать мне обратное. — Полковник сделал секундную паузу и продолжил. — Ник чему сейчас твоё упорство, настырность. Я согласен и понимаю, что у тебя в производстве находятся два дела: разбойное нападение со смертельным исходом и пожар на свиноферме, где погибло большое количество свиноматок. По этим преступлениям действительно есть трудности. Ну, нет, ни улик, ни следов, ну, никаких зацепок. Я всё это понимаю и, поэтому к этим делам не могут быть никаких претензий. А по краже из мастерской есть лицо, которое подозревается. Есть масса доказательств, улик, вещественные доказательства. Какие могут быть ещё сомнения! У нас есть другие нераскрытые преступления, вот туда должны направить все усилия, все силы. Вот о чём надо думать! Хорошо, я не настаиваю. Я не могу приказным порядком заставить тебя закрыть это дело. Но учти, если не раскроешь это дело, добавишь к числу нераскрытых преступлений, тебе, я думаю, стыдно будет перед коллективом нашего отдела. Каждый сотрудник, каждый, кто трудится в нашем отделе, должен болеть за свой коллектив, за его показатели, а не кичиться своей значимостью, принципиальностью… Это было уже слишком для меня услышать такое от начальника, и я не выдержал: — Товарищ полковник, Вас, вероятно, неправильно информировали или ввели в заблуждение. Я ведь не говорил, что дело не должно быть прекращено… — Но ты до сих пор не выставил карточку на раскрытие преступления! — не дав мне договорить, вдруг вклинился в разговор Пилин. — Я неоднократно предлагал выставить карточку, но ты каждый раз находил причины, всякие доводы, оттягивал время. Я сделал вид, как будто Пилин не в мой адрес выказывал недовольство, и продолжил своё: — … а говорил о преждевременном прекращении данного уголовного дела. К чему такая спешка? Мне это совсем не понятно? В производстве дело находится всего две недели. Ещё уйма времени до окончания срока следствия. К тому же нет ещё отчётного периода. У меня есть несколько оснований продолжить расследование, а именно: первое — сторож Журов заболел на рабочем месте. Да, он был пьян. Это доказанный факт! Заболев — пока ещё не установлена причина заболевания — не имея ключей от входных дверей, он вынужден был уйти домой через окно, выставив стекло. Вы сами теперь убедились, что болезнь была серьёзная и опасная. Потому он покинул мастерскую. То, что он покинул мастерскую, это ещё не доказательство вины сторожа втом, что он совершил кражу. Второе — в домовладении Журова при обыске не нашли никаких похищенных вещей. А, как Вы знаете, в изъятых вещах из ниши не обнаружили двух платьев. Где они? Жена Журова подтвердила, что муж пришёл домой пьяный и больной, но вещей никаких при нём не было. И, если у Журова дома не нашли двух платьев, то где они тогда? В изъятых вещах из ниши их тоже нет! Третье — носовой платок, обнаруженный возле речки, не принадлежит Журову. Это подтвердила жена Журова. Четвёртое — служебно-розыскная собака, как Вы помните, ведь не сразу пошла в сторону заводского забора, а только после обнаружения носового платка. А платок, только что я сказал, не принадлежит Журову. Платок, можно уже с полной уверенностью сказать, принадлежит именно преступнику. Пятое — мы ещё не знаем причину смерти Журова. До сегодняшнего дня у меня нет заключения судмедэксперта. Товарищ полковник и ты, Алексей Николаевич, вы поймите меня правильно. То, что я перечислил, важно для следствия. Это не моя принципиальность и не моё упорство и настырность — этого требует уголовно-процессуальный кодекс. Я закон не собираюсь нарушить… — Я недоговорил, дверь кабинета начальника резко открылась, и вошёл прокурор Хопров Семён Павлович. — Ну, здравствуйте, хитроумные сыщики! — громко, на весь кабинет, как бы поздоровался он и, подойдя к каждому, пожал руку. — Не ожидал, что застану всех вас одновременно в этом кабинете. То, что нужно мне сейчас! По внешнему виду и по настроению прокурора я понял, что от этой встречи радости тоже будет мало. «Какой-то неприятный день выдался для меня. Видишь, какие нахмуренные брови у прокурора? А, лицо? Это не к добру. Одну неприятность не успел проглотить до конца, нависла другая…» Неожиданно прозвучал голос его. Кому был обращён вопрос, я не сразу понял. — Скажите-ка, у кого сейчас находится отказной материал по краже из швейной мастерской? — и глаза прокурора остановились на моей физиономии. Тут только я понял, что вопрос был направлен в мой адрес. Вопрос задан, надо отвечать.