Лопатин не спеша подошёл к калитке, открыл её и твёрдым голосом произнёс: — Пожалуйста! Входите! Мы зашли во двор. — Валерий Леонидович, — сказал я, доставая из папки постановление на обыск, — мы должны произвести обыск в Вашем домовладении! Мы предполагаем, что в Вашем домовладении могут находиться вещи, похищенные из пошивочной мастерской. Вот постановление на обыск, — и я протянул ему постановление. Лопатин взял постановление и стал читать. Я краешком глаз проследил за ним, пока он читал. Никаких волнений и тревог по внешнему виду я не заметил. — Вы позволите нам вначале войти в дом? — задал я ему вопрос, продолжая мельком следить за ним. — Да, пожалуйста! — Валерий Леонидович, Вы идите первым, а мы последуем за Вами, — предложил я. Лопатин, держа в руке постановление, вошёл в дом. Мы вошли за ним. Лопатин включил в прихожей свет. Не проронив ни слова, он протянул постановление мне. Ни в его взгляде, ни в его движениях я не заметил и тени беспокойства. «Ну и выдержка у него!» — подумал я, а сам вслух произнёс: — Валерий Леонидович, распишитесь в постановлении, что Вы ознакомлены с его содержанием. Лопатин вопросительно посмотрел на меня. Я понял, что он хочет. Я быстро достал из грудного кармана ручку и подал ему. Он взял ручку и молча поставил свою подпись. Так же молча вернул мне ручку и постановление. — Вы, Лопатин, можете добровольно выдать имеющиеся у Вас вещи, добытые преступным путём, без принудительных действий. Если Вы выдадите вещи добровольно, такие действия мы заносим в протокол о добровольной выдаче, что является смягчающим обстоятельством в уголовном деле. Вы хорошенько подумайте, не усугубляйте своё положение. Ну, что решили? Лопатин спокойно, без возмущения и недовольства, проговорил: — Я одного не понимаю и прошу объяснить мне: на каком основании вы решили произвести обыск у меня? Есть ли у вас причины, или факты, или доказательства, что я совершил кражу, как вы сказали, из пошивочной мастерской? Или оклеветал кто меня? Я чист перед законом и перед своей совестью. Нет в моём домовладении краденых вещей. Прошу проверить. Сказав, Лопатин отошёл в сторону, дав понять нам, что вы, мол, стоите, приступайте, я ничем помочь вам не могу. «Неужели мы ошиблись?» — вдруг засомневался я. — Хорошо, — сказал я. — Вы своё слово сказали. Теперь мы приступим к обыску. Проверим, Вы сказали правду или нет. Во время обыска швея из пошивочной мастерской, Лилия Игоревна, которую я пригласил присутствовать при обыске, показала на платье, висевшее в шифоньере, и пояснила, что это платье она сшила для одной заказчицы. После кражи из мастерской этого платья не оказалось в мастерской. Заявление швеи рассеяло мои сомнения. — Гражданин Лопатин, — возбуждённо и стремительно воскликнул Бобов, — Вы же не будете отрицать, что это платье похитили из мастерской? Факт налицо, и доказательство тоже! Швея опознала своё платье. Вам нет никакого смысла отрицать установленный и доказанный факт. Говорите, мы слушаем! Пока разговаривал Бобов, я внимательно следил за поведением Лопатина. Мне представлялось, что обнаруженное платье приведет его в какое-то неуравновешенное состояние. К сожалению, я ошибался. Я в его поведении не заметил никаких изменений. Ни тревоги, ни страха. Сидел он спокойно, ничем не выдавал своего беспокойства или растерянности. «Да, крепкий орешек! Неужели не он? Снова появилось у меня сомнение. Как же тогда платье?» — мысленно раздумывал я. — Я не только буду отрицать, ну и добавлю к этому, — вдруг услышал я его твёрдый и решительный голос, — что никакого платья из мастерской не похищал. Это всё ваши домыслы. Ищите и докажите! Никаких признаков волнений. Твёрд, как камень. — Ну и откуда же это платье очутилось у вас в шифоньере? — горячился Бобов, понимая, что недавняя уверенность в успехе операции уплывает из его рук. «… и, конечно же, денежная награда!» — мысленно съязвил я, глядя на разгорячённого опера. — Купил на рынке у цыган, — прозвучал совершенно спокойный, без признаков возмущения и недовольства, голос Лопатина. — Покупка вещей на рынке у частных лиц разве запрещена законом? Я с интересом посмотрел на Лопатина и спокойно произнёс: — Нет, конечно. Но в такой ситуации есть одно «но». Если вещь не ворованная и не добыта преступным путём. — А как узнаешь, вещь ворованная или добыта преступным путём? — тоже спокойным тоном задал вопрос Лопатин. — Ни на лбу продавца, ни на предмете продажи не написано это. Я не успел ответить, поспешно вмешался Бобов. — Прекрасно, очень даже хорошо! — воскликнул Бобов. — Тогда попытайтесь ответить на следующий вопрос — а второе платье, что взяла у вас Люба, подруга Вашей жены, откуда оно? Тоже, хотите сказать, купил? Можно ведь сказать ещё, нашёл, не так ли, Лопатин? В ответ на такой вопрос Бобова в глазах у Лопатина появился насмешливый огонёк. «Он явно издевается над Бобовым», — отметил мысленно я, следя за поведением Лопатина. — Если я скажу так, как вы сказали, «нашёл», что от этого изменится? Купил или нашёл? — последовал ответ Лопатина. «Вот тебе ответ, попробуй, опровергни и докажи, — мысленно стал рассуждать я. — Я ведь тебя, Николай, предупреждал. Не надо быть легкомысленным. И противника надо уважать…» После ответа Лопатина Бобов несколько приуныл, но попытки добиться успеха не прекращал. — Если Вы говорите, что купили платье у цыган, покажите тех цыган? Лопатин открыто ухмыльнулся и проговорил: — Цыгане нужны вам, не мне, вы и ищите их. — Ничего! — угрожающим тоном, сердито проговорил Бобов. — У нас, в милиции, всё расскажете! И цыган найдёте, если не хотите сесть в тюрьму! Ну и как тебе будущая перспектива, Лопатин? Довольная улыбка покрыла лицо разгорячённого Бобова. Я, как положено при таких случаях, составил протокол обыска. Приобщил к протоколу изъятое платье. Никаких других вещей в доме не обнаружили. Когда мы собирались покинуть дом, из другой комнаты вышла жена Лопатина с маленьким ребёнком на руках, и я в её глазах заметил испуг и тревогу. В тот же момент заплакал ребёнок. По-видимому, тревожное состояние матери передалось ребёнку. Лопатин, сидевший до этого момента на стуле, резко вскочил и быстро подошёл к жене. «Как он любит их! Как у него загорелись глаза, когда он подошёл к жене и увидел ребёнка!» Сомнение снова заточило мой мозг. Лопатин хотел взять на руки ребёнка, но я попросил оставить его и выйти с нами во двор. — Вы что, забираете моего мужа? — спросила жена его, и на глазах у неё появились слёзы. — Мы должны осмотреть другие помещения в Вашем домовладении, — ответил я, собираясь выходить из дома. Но в это время заговорила жена Лопатина: — Валера, почему ты не рассказываешь им о том, что ты эти платья купил на рынке города Новошахтинск у цыган, в том числе вот эти серьги? — Она показала на свои уши, где висели серьги. — Когда ты приехал с рынка, у нас была Люба — моя подруга. При ней ты отдал мне серьги и, достав из сумки платья, показал нам. Тогда же Люба попросила одно платье для своей сестры. Ведь эти же платья неворованные. Он же их купил на рынке. Ты же так нам рассказал? Видимо, нервы у Бобова не выдержали, и он тут же выкрикнул: — Эти платья похитил Ваш муж из пошивочной мастерской. Он Вам лапшу на уши навесил, и Вы поверили! Чушь всё это! Пусть он нам покажет этих цыган, чтобы мы поверили. Если не покажет, то он просто нагло врёт! — Гражданин Лопатин, — сказали, когда умолк Бобов, — у Вас есть что ответить на реплику оперативного работника Бобова? — Я уже всё сказал. Я платья купил у цыган на рынке города Новошахтинск. У них же купил и серьги для жены. — Хорошо. Разберёмся. А теперь пойдёмте и осмотрим другие помещения, — сказал я и пошёл первым к выходу. Во дворе, кроме дома, были ещё два небольших здания. Одно здание, чуть меньше другого, являлось летней кухней. При осмотре выяснилось, летней кухней зимой не пользовались. Ничего интересного не обнаружили. Второе здание служило в качестве мастерской. Тут была настоящая мастерская. По обстановке внутри можно было понять, что мастерская в рабочем состоянии. — Валерий Леонидович, Вы занимаетесь плотничеством и ещё столярничаете? — спросил я, осматривая мастерскую, где, кроме выструганных досок для каких-то изделий, стояли в углу две готовые оконные рамы. — Пока был жив отец, он, в основном, занимался, — с горечью проговорил он. Я по возможности помогал ему. Когда было свободное время. Теперь занимаюсь я, тоже, когда есть время. При визуальном осмотре моё внимание привлекли две бутылки с этикеткой — вино «Агдам» — стоящие на полке. Вначале я подумал: «Ну, стоят и стоят, мало ли для чего их поставили». Кроме этих бутылок, на полках были разные банки, инструменты. Уже, было, собрались уходить, я даже открыл дверь и вдруг вспомнил участкового Иванченко, который по моему поручению, в доме Журовых произвёл осмотр. И, как он мне доложил, на веранде дома обнаружил пол-литровую бутылку с этикеткой вино «Агдам» с какой-то жидкостью и отнёс её в заводскую лабораторию. Я вернулся к бутылкам. В горлышках бутылок находились пробки. Я позвал стоящего возле столярного станка Лопатина и попросил снять с полки бутылку и подать мне. Лопатин безо всяких возражений снял с полки одну бутылку и подал мне. Бутылка была заполнена почти до самого горлышка какой-то жидкостью. Я вытащил пробку и понюхал. В бутылке было не вино, и тогда я задал Лопатину вопрос: — Что за жидкость находится в бутылке? — Жидкое мыло, — не моргнув ни одним глазом, буркнул он. Я понюхал, но, как мне показалось, запах был не жидкого мыла. Я запах жидкого мыла знал, приходилось иногда пользоваться в гараже им. Мыл руки после возни с автомашиной. Я не стал ему доказывать, что в бутылке не жидкое мыло, а просто попросил его завернуть бутылку в газету. У меня были свои интересы к этой бутылке и жидкости, и поэтому сделал вид, что поверил ему на слово. Когда Лопатин подал мне завёрнутую в газету бутылку, я громко, во всеуслышание сказал, что данная бутылка изымается для определения состава жидкости. Сам мельком взглянул на Лопатина, чтобы видеть, как он отреагирует на мои слова. Но, к сожалению, мои старания были напрасны. Никакой реакции. На этом мы обыск закончили. Посовещавшись с Бобовым, я решил задержать Лопатина в качестве подозреваемого на несколько суток и поработать с ним. Когда я объявил о нашем решении вслух, присутствовавшая его жена, закатила истерику. Кричала, плакала, умоляла… Я искренне сочувствовал ей, всё понимал, что тяжело ей будет с ребёнком на руках, но в создавшейся ситуации у нас не было другого выхода. «Не я же, в конце концов, заставлял его при полном достатке в семье идти на преступление, — мысленно рассуждал я, оправдывая свои действия. Оставлять на свободе тоже было нельзя. Основание для задержания у нас есть. Хоть жиденькое, но всё же есть. Поработаем за эти дни, а там видно будет». Чтобы как-то успокоить разрыдавшуюся жену Лопатина, я сказал: — Если Ваш муж, набравшись мужества, смелости, честно признается и искренне раскается о содеянном и добровольно станет сотрудничать со следствием, то, присовокупив сюда его положительную характеристику на производстве и учитывая семейное обстоятельство, у следствия есть возможность оставить его на свободе до судебного производства, под подпиской о невыезде. Пусть скажет своё слово Лопатин! Всё зависит теперь от него. Умоляйте, просите его! Но, увы! Ни слёзы жены, ни мольбы её, ни просьбы не подействовали, не сломили его. Он был твёрд, как камень. * * * — Ну и характер! — произнёс Бобов толи с восхищением, то ли с сожалением, когда мы зашли ко мне в кабинет. — Жена его вся извелась, умоляя его, а он, как каменная глыба. — Я бы ещё добавил, Николай, — «двухсотлетний дуб!» — Стоит и не колышется, действительно — дуб! Не воровал, не похищал, купил… — От возбуждения и расстроенности Бобов стал ходить туда-сюда по кабинету. Временами из его рта вылетали обрывки непонятных мне слов. А глаза сияли ненавистью. — Жену и ребёнка не пожалел, а? Как так можно, а? Разве он человек! Чурбан бесчувственный! Мельтешение Бобова перед моими глазами и нечленораздельное бормотание, иногда выкрикивания, вывели меня из душевного равновесия, и я не выдержал и слегка раздражённым голосом проговорил: