— Николай, остановись, пожалуйста, не мельтеши перед моими глазами. Сядь и успокойся! Выпей воды! Своими действиями ты меня заставляешь тоже нервничать. Нервы у меня ведь тоже не железные. Держи себя в руках. Нервы твои нам ещё пригодятся. Твои возмущения ничего нам не дадут. Дело от этого не раскроется. Скажи-ка лучше мне, не ты ли не так уж давно, всего два часа тому назад, в этом же кабинете трубил на всю вселенную победный марш! Летал в облаках, выкрикивая слова! Какие — ты ещё не забыл? Мне особо запомнилось: «При таких уликах расколется как на духу!» Раскололся? То-то и оно! Ты переоценил себя, а его недооценил. Запомни на будущее, противника надо уважать, как бы ты его ни ненавидел. Лопатин, я тебе скажу, ещё немало нашей крови попьёт! Крепкий он орешек. Его на косвенных уликах не раскрутишь, не испугаешь. А других, весомых, у нас доказательств пока нет. Да-а, уплывут, товарищ опер, твои премиальные денежки, как пить дать! Ох, уплывут! Жаль мне тебя, Николай! — Я мельком взглянул на Бобова. Бобов совсем упал духом. Глаза уже не горели так, как перед обыском. Потухли. Сам совсем скис и виновато, исподлобья, подглядывал на меня. — Ну, что теперь — повиснет эта кража? — неожиданно, жалобным голосом проговорил Бобов. — Опять «ви-сяк» будет? Выход мы найдём, Рудольф? Скажи, мы можем его расколоть? У тебя есть какие мыслишки? Глядя на потерявшегося, скисшего, совсем упадшегося духом Бобова, я решил немного подшутить над ним, чтобы рассеять туман. — Мне то что, премию мне не обещали. Мне награду обещали совсем другую, другого содержания и характера. От одной только мысли об обещанной награде я до сих пор ещё полностью не пришёл в себя. При упоминании об этом мне делается тоже плохо, как и тебе. Учти, дорогой мой опер, я не за награду работаю. Дадут её — хорошо, не дадут — значит, не заслужил, недостоин. Так что, друг мой, я при любых обстоятельствах, независимо от их обещаний, дело должен довести до логического завершения. Это моя работа, это моя профессия. Я сам выбрал её. Это моя честь и совесть. А ты сразу — опять будет «висяк», не поощрят… Если руки опустишь, перестанешь творчески мыслить, то наверняка будет «висяк». «Работать, думать, искать, найти, но не сдаваться!» Это был наш жизненный девиз с Борисом ещё с юношеских лет. До сих пор живём и действуем по этому принципу… — Кто это — Борис? — Друг юности. — Скажи, что ты решил делать дальше? — проговорил Бобов, пытливо, с надеждой заглядывая мне в глаза. — Что я решил делать? — сказал я, обратив свой взор на Бобова. «Совсем парень изменился после возвращения с обыска. Переживает». — Решил сейчас послать тебя к вдове Лупова. Неожиданно Бобов резко изменялся в лице, вытаращил на меня свои изумлённые глаза и выпалил: — Что я буду делать у вдовы Лупова? Лёгкая усмешка пробежала по моему лицу, и я произнёс: — А ты, дорогой мой опер, пошевели своими мозгами? Шевели, шевели, не стесняйся! А то они застоялись от безделья. Ещё по первой краже надо было шевелить мозгами. А вы тогда мозги свои направили не в ту степь… — Шевели, не шевели, я всё равно не знаю, что мне там делать. Мы были там. Ничего интересного не установили. Чего туда зря ходить. Время тратить, ноги бить. — Хорошо. Раз ты так думаешь, для несообразительных, не желающих время тратить и ноги бить — даю урок. После первой кражи вы не хотели выяснить у неё, не приносил ли её муж домой в ту трагическую ночь бутылку с жидкостью под названием «каустик». Вы тогда вообще ничем не интересовались. Вам надо было быстрее списать преступление на мёртвого сторожа. И это вам прекрасно удалось! Запомни, жизнь требует справедливости. Это закон бумеранга! Вот и настало время исправить ошибку. Вот и вся работа твоя на сегодня. Это пока. — Разве Иванченко не был у Луповых? Как я помню, ты ему поручил это задание. — Всё ты правильно заметил. Давал ему поручение. Но вы же не всегда исполняете порученные задания. Выискиваете сотни причин для оправдания. Вот ты доделаешь. В случае положительного ответа, хоть разбейся, но найди эту бутылку и принеси ко мне. Обращайся с ней аккуратно и сохрани отпечатки пальцев. Задача ясна? Если ясна, тогда — в путь! — Зачем теперь всё это? — недоумевал Бобов. Я невольно рассмеялся, глядя на него. — Опять двадцать пять! Ты только что спрашивал у меня, что будем делать по делу, не так ли? — Ну, спрашивал. — Отвечу. Вот и делаем то, что надо. А зачем всё это, узнаешь в своё время. Вы же не хотите думать. Шевелить своими мозгами. Раз так, твоё дело исполнять то, что тебя просят. Лады? А теперь, Николай Никифорович, одна нога тут, вторая у Луповых, без всяких там «но» и «зачем». После выполнения задания сразу ко мне. Только закончил разговор с Бобовым, как в кабинет зашёл участковый Иванченко. — Как ты вовремя пришёл! — воскликнул я, увидев его. — Я хотел было уже послать за тобой гонца. Ты так мне нужен. Садись, отдохни! Я составлю пока постановление о назначении криминалистической экспертизы. Николай Никифорович, ты ещё тут? Давай, освободи кабинет. Ты мешаешь нам. Минут через десять я отдал постановление Иванченко и сказал: — Возьми вот эту бутылку, с постановлением пойдёшь к нашему эксперту. Валентина Петровна пусть снимет отпечатки пальцев с бутылки, после, как она сделает своё дело, ты с этой бутылкой пойдёшь на завод, в лабораторию. Сдашь им бутылку с жидкостью на экспертизу. После того, как получишь справку, принесёшь её мне. Работа, как видишь, не пыльная, не тяжёлая, и о последствиях думать не надо. Усёк? * * * День клонился к вечеру. Рабочее время заканчивался. Я, прикинув в голове, решил остаток времени посвятить допросу Лопатина. Хотя надежды было мало на положительный результат, но, как говорят, кто ничего не делает, тот не ошибается! Моё предположение подтвердилось. Я не ошибся. Все мои применённые усилия, чтобы внушить ему мысль о пользе чистосердечного признания и раскаяния в содеянном и что эти меры помогут ему смягчить наказание, не принесли успеха. Он оставался таким же твёрдым, неприступным, как горная скала. Был глух и непреклонен. На все мои вопросы он отвечал однозначно: не крал, не прятал, купил, нашёл… Потратив приличное время и кучу своих нервов и поняв бессмысленность продолжения допроса без прямых доказательств и неопровержимых улик, я прекратил допрос и отправил его в камеру. «Ничего! — сказал я сам себе. — Расшибусь, но доказательства добуду. Они у меня будут! Непременно будут!» * * * Через два дня я, предъявив Лопатину обвинение и заполнив протокол допроса, по внутреннему телефону вызвал дежурного по отделу, чтобы он забрал Лопатина и поместил в камеру предварительного заключения. — Борис Алексеевич, — сказал я, когда зашёл дежурный, — в каких краях обитает руководство отдела в настоящий момент? Услышав мой вопрос, дежурный сделал удивлённые глаза и пробормотал: — Рудольф Васильевич, ты что, не знал? — А что я должен был знать? — не смотря на дежурного, задал я встречный вопрос. — У него на данный момент весь оперативный состав. Решают вопросы по раскрытию преступлений. «Интересно, почему же меня не пригласили? — мысленно отметил я. — Может, это даже к лучшему. Я успел сделать своё дело». — Разрешите, товарищ полковник? — обратился я, открыв дверь его кабинета. — A-а! Заходи, заходи, раз пришёл, — пробормотал Пашков, посмотрев на меня через очки. — Кажется, я тебя не приглашал на оперативку. Если добровольно изъявил желания присутствовать, то милости просим. Я закрыл за собой дверь и взглядом стал искать место, где бы присесть. — Присаживайся! — и полковник рукой указал на свободный стул, стоящий в самом углу кабинета. — Могут возникнут вопросы к тебе, как к следователю и как к начальнику следственного отделения. Мы сейчас работаем по нераскрытым преступлениям и разрабатываем планы, версии, намётки… Кстати, как тут мне доложили, что у тебя тоже появилась нераскрытая кража, и всем присутствующим интересно будет, как ты будешь её раскрывать. И долго ли будешь её раскрывать? Я ушам своим не поверил, услышав слова полковника. «Снова кто-то наплёл на меня кляузу?» Обвёл взглядом сидящих. Начальник УГРО Пилин, встретив мой взгляд, быстро отвёл свои глаза и о чём-то стал шептаться с Дмитриченко. Бобов сидел с опущенной головой. И делал вид, якобы, что-то записывает. «Значит, он! Прийти ко мне за два дня не нашёл времени, а кляузу сочинить — нашёл…» — Я, может, ослышался или что-то пропустил. Прошу прощения! Про какую нераскрытую кражу говорили Вы, товарищ полковник? Услышав мой выпад, полковник неожиданно снял очки и, прищурив глаза, направил на меня свой недовольный и слегка раздражённый взгляд. — А что, у тебя много других нераскрытых краж, кроме кражи из пошивочной мастерской? — задал вопрос мне полковник вместо ответа. — Как мне самому известно, товарищ полковник, а не по слухам, что в моём производстве нераскрытой кражи из пошивочной мастерской нет, — чётко и чуть резковатым тоном проговорил я. Полковник резко откинулся на спинку стула и тут же воскликнул: — Отлично! Ты, видимо, кражу из пошивочной мастерской не считаешь преступлением, так можно тебя понимать? Доложи-ка нам, как ты думаешь раскрывать его? Может, сейчас, сразу же изложишь свои планы и версии по этой нераскрытой краже? Я пристально посмотрел на полковника и понял, что он не простил меня, и это я почувствовал в его голосе, когда он говорил, обращаясь ко мне. Ну и пусть! В данный момент меня ничуть не волнует его мнение обо мне. Я своё дело сделал, и мне нечего стыдиться. «Интересно, — мысленно подумал я, — какое же впечатление произведёт на него моё сообщение о раскрытых не одной, а двух краж сразу? Посмотрим, кто был прав?» — Товарищ полковник, ещё раз прошу прощения! Я согласен участвовать в оперативке, — спокойно, отчётливо произнёс я. — Много вопросов есть у следователей к оперативным работникам. К Вашему сведению, товарищ полковник, Вас информировали недостоверной и неподтверждённой информацией о краже из мастерской. Ещё раз повторяю, что в моём производстве нет нераскрытой кражи из пошивочной мастерской. Как я понял, Вы имели в виду преступление, совершённое в пошивочной мастерской. Так ведь? — Да. Я говорил именно об этом преступлении. Оно ведь не раскрыто, верно? Я поднялся со своего места и, взяв из своей папки карточку, выставляемую в информационный центр УВД, подошёл к столу начальника и положил её перед полковником. — Вот карточка на преступника, совершившего две кражи из пошивочной мастерской. Услышав моё сообщение, присутствующие в кабинете зашумели разом, задёргали стульями, и все взоры устремились в мою сторону. Пашков придвинул карточку ближе к себе, чтобы можно было читать написанное. Пробежал глазами по карточке. После, как я заметил, сделал небольшую паузу и, подняв голову, устремил на меня недоумён-ный, вопросительный взгляд. — Как тебя можно понимать, объяснись, пожалуйста? — проговорил полковник после небольшой паузы, и тут же свой взгляд перевёл на Бобова. Я, заметив, что полковник пристально уставился на Бобова, и, сообразив, что за этим последует, опережая его, быстро проговорил: — Товарищ полковник, Бобов в данном случае не виноват. Он не в курсе последних событий по этому делу. Последние два дня он вообще не появлялся у меня. Всё произошло вчера: днём, вечером и поздно ночью. Бобов, видимо, был занят по другим делам и потому не посетил меня или не нашёл времени. По этой причине он доложил Вам на оперативке, в каком состоянии находилось дело до позавчерашнего дня. Я, конечно, не оправдываю его. Прежде чем доложить, нужно было хотя бы посоветоваться со мной. — Но карточка же выставлена на… — полковник взял карточку, поднёс её ближе к глазам и стал читать вслух, — … на Лопатина Валерия Леонидовича, год рождения, место работы, проживает… Значит, всё же Лопатин? — подозрительно посмотрев на меня, спросил полковник. — Да, всё верно. Преступник — Лопатин! — подтвердил я. — У меня других подозреваемых и не было, как хотелось бы другим. Я заметил, как вид полковника мгновенно изменился. Лицо подобрело, стало приветливым. Засветились глаза. После этого, как мне показалось, в кабинете стал светлее и уютнее. — Докопался-таки до истины. Что могу сказать — молодец, поздравляю! — произнёс полковник. В его голосе я почувствовал теплоту. Вдруг он поднялся со своего места, вышел из-за стола, протянул мне руку для пожатия. Я без раздумья пожал протянутую руку. От тёплой руки полковника и от мягкости, с которой он пожал мою руку, напряжённость, которую я испытывал до этого момента и которая преследовала меня в последнее время, мгновенно куда-то улетучилась, и мне стало приятно, уютно и хорошо. — Я думаю, — продолжил полковник, усаживаясь на своё место и обращаясь к присутствующим, — весьма интересно будет всем послушать рассказ следователя о том, каким образом ему удалось расколоть такого твёрдого, неприступного, как кремень, человека — Лопатина. С каким трудом это ему удалось сделать, вы узнаете сейчас. Если очень стараться, у всех получится. Учитесь и запоминайте на будущее!