Положив наконец трубку, Холмс начал задумчиво жевать. Ватсон не без внутренней обиды увидел, что друг не оценил его старания и сейчас ему все равно что есть – заморские деликатесы, яичницу или вчерашние слипшиеся макароны из холодильника. Мысли его блуждали где-то далеко. Ватсон не задавал вопросов о телефонном разговоре. Дулся. После чая Холмс задумчиво спросил: – А не прогуляться ли нам по историческим местам Петербурга, дружище? Такси не надо. Тут рядом. Триста шагов – и мы на месте. – Опять кража в Эрмитаже? – буркнул Джон. – Нет, в Исаакиевском. И не кража, а пожар. – Пожар? В соборе? Дожили… А Гирдяев причем? Там есть жертвы? – Нет. Но прокуратура участвует в расследовании. Пострадал крупнейший собор города, как сказал Гирдяев, одна из его визитных карточек. Тут и до Зимнего недалеко. В общем, все на ногах – и прокуратура, и ФСБ. – Представляю. Сейчас столько шумихи из-за возможного перехода этого собора под управление Русской православной церкви. Читал в интернете… А с какой стати тебя это заинтересовало? – Я уверен, что пожар не случайность. Это пощечина! Ты только представь, какой вызов полиции! А кто в этом городе может его принять? Вот Антон понимает – кто! И кстати, снова подставляется перед руководством, привлекая нас к расследованию. Возле Исаакиевского собора было суетно. Спецмашины, журналисты, зеваки… Внутри, наоборот, непривычно спокойно без разноязыких групп экскурсантов и туристов-одиночек. Изрядное количество сотрудников разных служб в форме и в гражданской одежде терялось в колоссальном пространстве. Пахло гарью и влагой. Свет робко пробивался сквозь цветные витражи. Войдя в собор, Холмс, не теряя ни секунды, почти побежал туда, где произошло возгорание. Пострадавшей картины уже не было. Унесли. На том месте, где она была выставлена, растеклась большая лужа, в которой плавали белые пенные хлопья, обгоревшие деревяшки серого цвета и обрывки позолоченного каната – бывшего ограждения. Ватсон невольно засмотрелся на величественные колонны, купола, роскошные интерьеры собора. Грандиозность и великолепие, сочетающиеся с покоем и умиротворенностью. Святые спокойно и грустно смотрели со стен и свода, не вникая, как обычно, в дела людей, копошащихся внизу. В голове не укладывалось, что кто-то умышленно посягнул на эту красоту и величие, хотел испортить, навредить… Джон знал из пересказанного Холмсом разговора с Гирдяевым, что сильно пострадала картина Неффа «Вознесение Господне», выставленная в нише северо-западного пилона. Картины на религиозные сюжеты, как и планировал архитектор Огюст Монферран, заменили мозаиками, которые по сей день украшают собор, а полотна выставлялись на полу на деревянных подставках. Обернувшись, чтобы рассмотреть мозаики, Ватсон увидел, что к ним несется Антон, буквально таща за собой невысокого коренастого брюнета. – Очень рад! Вы уже здесь! Пока добился разрешения пригласить вас, тут многое уже переставили, следы затоптали, но мы же с вами и не собирались ползать с лупой. – Криминалист хохотнул, но резко оборвал вырвавшийся смешок и сразу стал серьезным. – Вот, господа, познакомьтесь, Степан Ладогин. Дознаватель. Он все внимательно осмотрел, опросил пожарных и сейчас вам все расскажет. Он лучший дознаватель города, я про него вам говорил. Ничего не упускает. Дознаватель, невозмутимо выслушав презентацию своей персоны, протянул широкую ладонь с короткими крепкими пальцами. Он был невысок, но широко расправленные плечи, спокойные движения, импозантная, идущая ему седина – все это убеждало, что человек знает себе цену и не привык робеть ни перед начальством, ни перед знаменитостями. Обменявшись рукопожатиями, он продолжил: – Насколько я понимаю, мне надо доложить, что я увидел на месте происшествия и какие сделал выводы. Верно? – Верно, – подтвердил Холмс. – Хорошо. Картину, точнее то, что от нее осталось, увезли в лабораторию на экспертизу. Потом осмотрите, если захотите. Определенно можно сказать пока только одно – это умышленный поджог. Кроме того, на основании характерных повреждений полотна, фрагментов, разбросанных по полу, я пришел к выводу, что позади картины «Вознесение Господне» было установлено взрывное воспламеняющееся устройство, которое сдетонировало от звонка мобильного телефона. После его активации произошел микровзрыв и холст вспыхнул. Тут же сработала пожарная сигнализация и дальнейшее распространение огня удалось остановить еще до прибытия пожарных расчетов. Есть какие-то вопросы? 3 Шерлок с подчеркнуто задумчивым видом изучал витраж над центральным алтарем собора. – Красиво, – одобрительно резюмировал он и резко обернулся к дознавателю, стоявшему сзади. – Что вы на меня уставились, будто на мне тлеет пиджак, господин Подлогин? – Вы неверно произносите мою фамилию, мистер Холмс, – спокойно глядя ему в глаза, заметил тот. – Ладогин, а не Подлогин. Холмс удивленно поднял бровь. – Так значит, это вы тот доблестный дознаватель, который находит причины любых пожаров? – Так значит, это вы тот доблестный следователь, который находит причины любых преступлений? Дознаватель дружелюбно улыбнулся, но по прямому цепкому взгляду было понятно, что шутить с ним не стоит. Холмс же, напротив, глядел на брюнета с любопытством. Неожиданно он легко махнул рукой, будто напряженного разговора и не было. – Я не следователь, скорее, внештатный консультант. Но какие красивые иконы, правда? Какая палитра, композиция, какое мастерство мозаики! Какой масштаб! – Шерлок поднял голову, изучая своды. – Вот эта роспись особенно интересна – с летающими бородатыми мужчинами. Откуда-то из глубин алтаря послышался короткий фырк. – Это еще что? – вытянул шею Холмс, пытаясь увидеть, кто там прячется. – Высшая степень презрения, думаю, – ответил ему Ладогин и позвал: – Эй, мальчик… Из алтаря выглянул ребенок и, немного помявшись, направился к сыщикам. – И чего же ты фыркаешь, позволь узнать? – обратился к нему Холмс. – Бородатые мужчины! Вы совсем, что ли, того? Это же «Видение пророка Иезекииля»! – И, шмыгнув носом, добавил: – Федор Бруни написал. Дознаватель довольно хмыкнул: знай, дескать, наших, и мальчишка, почувствовав в нем союзника, сразу приосанился. Он был бы похож на ангела, если бы не дерзкий взгляд зеленых глаз. На носу остались черные отпечатки его измазанных копотью пальцев. Такие же пятна темнели на белоснежном воротничке рубашки и манжетах. Холмс невозмутимо спросил: – Откуда ты знаешь про Иезекииля, Федя? Родители рассказали? – А вы откуда знаете, как меня зовут? И про родителей? – Мальчик вытаращил зеленые глаза. – Сегодня среда, день репетиции детского церковного хора. Значит, ты церковный певец, который здесь иногда выступает. Это раз. – Надо говорить певчий, – надулся Федя. – И не выступать, а участвовать в богослужении. – Других детей отсюда вывели. Но ты почему-то торчишь здесь и, главное, – тебе позволяют здесь торчать. Значит, твой отец работает в храме. Экскурсовод? Возможно. Хотя я больше склоняюсь к тому, что он священник, судя по тому, как уверенно ты чувствовал себя в алтаре. Это два. – Священник, ага – торопливо кивнул мальчик, – но про имя-то откуда… – Браслет надо прятать лучше, – хмыкнул Холмс. – Отец вряд ли одобрит. В самом деле, из-под кипенно-белой манжеты виднелся оранжевый каучуковый браслет с черными буквами «ФЕДОР». Мальчишка быстро натянул на него рукав рубашки, подумал пару секунд, и широко улыбнулся: – А-а-а-а! Так это вы просто браслет заметили! Я-то думал! – Влетит тебе за то, что в алтарь самовольно вошел, – заметил дознаватель. – Нельзя же. – Да ладно. – Федя беспечно махнул рукой. – Все равно тут всё освещать после пожара. А браслет я уже неделю ношу, отец и не замечает. Он весь в работе с утра до ночи, не до меня ему. Хочет, чтобы я, как он, священником был. А я гонщиком быть мечтаю. А что это у вас? У вас что, «ламборгини», да? – быстро перевел он разговор, кивнув на карман дознавателя. Тот не сразу понял, о чем говорит Федя, а наконец сообразив, смутился: из кармана его джинсов свисал брелок с золотым быком на черном фоне. – Да друзья подарили хохмы ради, – пробормотал он отчего-то извиняющимся тоном. – Я, Федя, езжу на отечественной маши… Но договорить не успел. Мальчик посмотрел на него то ли с сомнением, то ли с жалостью, словно тот потерял последние деньги: – Зачем? Итальянские машины самые лучшие! – убежденно затараторил он. – Я бы на вашем месте «ламборгини» обязательно купил. Ну или, на худой конец, «мазерати». Ладогин внимательно разглядывал свои ладони. – Да, друг мой, – хохотнул Шерлок. – Я вижу, ты не много знаешь о том, как живут честные дознаватели в вашей стране. – Да? – вскинулся Федя. – Зато я кое-что другое знаю. Поджигатель – из наших. Из тех, кто тут работает. Я это сразу понял. Посмотрите, загорелось там, где колонны заслоняют камеру. Значит, в курсе был, как тут все устроено. Я отцу сразу сказал, а он и слушать не хочет. Кажется, Холмс тоже не воспринял его слова всерьез. – Спасибо, конечно, за догадку, – улыбнулся он, – но три сыщика на квадратный метр – это уже чересчур. – Если я вам больше не нужен, позвольте откланяться, – прервал его дознаватель и повернулся к мальчику. – Вот, держи. – Он вложил ему в ладонь брелок с золотым быком. Тот быстро сжал пальцы, будто боялся, что дознаватель передумает и отберет такую ценность. – Дарю. Только ты это… Не забывай о своей мечте. Будь тем, кем хочешь ты, а не твой отец. – И он широким уверенным шагом направился к выходу. 4 – Как оперативно найдены подозреваемые. Вот что значит стратегически важный для города объект, – рассуждал Ватсон по дороге в любимый «Стейк-Хаус» на углу набережной Мойки и Гороховой улицы. Перед выходом им – а вернее Шерлоку – позвонил Волков. И хотя информация определенно предназначалась им обоим, Холмс не спешил пересказывать телефонный диалог. Ватсону приходилось задавать наводящие вопросы.