– Вы знаете Белова Геннадия Ивановича? – Лично не общались, только в интернете. Собачились на форумах. Читал его статейки в ЖЖ. Последняя – огонь! Не в прямом смысле, но глаголом, так сказать, жжет. «Горящие кресты» называется. Одобряю. Статью одобряю, а вот все его интеллигентские выкрутасы нет. Честнее надо быть. Определись, за кого ты: за тех или за этих. А он ни вашим ни нашим. Таким нельзя доверять. А вообще я свою позицию не скрываю, хожу на митинги, не боюсь, как некоторые. За правое дело я не прочь и пострадать. Лишь бы недолго, – снова хохотнул он. – Понятно. А Травкина знаете? – Нет. О таком не слышал, – поспешно ответил Харя. – Что вы делали вчера вечером? – В бане был. С друзьями. – Ясно. Больше вопросов пока нет. И как там у вас говорят: пламенный привет оппозиции! – Вот этот – самый подозрительный! – сказал Ватсон, когда дверь за Харей захлопнулась. – Да, этот человек явно имеет не одно лицо. Но иначе и не сделать ту карьеру, которую он замыслил. – Какую карьеру? – не понял Ватсон. – Наверняка он готовится к выходу на политическую арену как оппозиционер. Создаст какую-нибудь партию, если уже не создал. Будет играть роль борца за справедливость и за чаяния простого народа. Того, кто знает все стороны жизни, и бедность, и тюрьму. И, конечно, начнет лоббировать интересы своих спонсоров. За всем этим стоят большие деньги. Даже арест пойдет ему на пользу. Если его арестуют, лучшей бесплатной рекламы и придумать нельзя. Ему, несомненно, обещано, что его или оправдают, или срок дадут минимальный и по УДО отпустят. Зато он сразу обретет статус жертвы режима и борца за справедливость. Впрочем, это, конечно, не относится к поджогу в соборе. За это можно загреметь всерьез и надолго, и никто не поможет. 5 На следующее утро Ватсон, проснувшись раньше обычного, с удивлением увидел на кухне Холмса с ноутбуком, в окружении пустых кофейных чашек. – Не ложился? Размышляешь, кто из вчерашней троицы устроил этот гнусный поджог? – спросил Ватсон, переставляя чашки со стола в раковину. – Нет. Анализирую информацию. Волков прислал по моей просьбе кое-какую статистику. Знаешь, с этими поджогами все не так просто, – потягиваясь и зевая, произнес Холмс. – Сейчас я спать, а вечером съездим в одно местечко. – Черт-те что. Никакого режима, – ворчливо прокомментировал доктор поведение друга, но тот уже закрывал за собой дверь в спальню. Выспавшись, Холмс сообщил, что они едут «на куличики». – Куда-куда? – не понял Ватсон. Сверившись с распечатанным листом, Холмс уточнил: – В Кулич и Пасху! Храм такой. – Там что, тоже пожар? – ужаснулся Ватсон. – Был, – коротко ответил Холмс. Выйдя из станции метро «Пролетарская», Ватсон с удивлением рассматривал серые и грязно-желтые здания непонятного назначения, пестрящие разнокалиберными рекламными вывесками. Идти оказалось недалеко. После серых монстров советской архитектуры аккуратный, утопающий в молодой зелени храм производил благостное впечатление. Сама церковь, невысокая, круглая, похожая по форме на пасхальный кулич, и пирамида колокольни, символизирующая творожную пасху, умиляли и радовали глаз. В церкви англичане с интересом осматривались. Внутри она казалась гораздо больше, чем снаружи. Голубая с белым внутренняя отделка выглядела благородно и изысканно. Чувствовалось, что церковь старинная, почитаемая, намоленная. Служба как раз закончилась. Немногочисленные по случаю буднего дня прихожане неторопливо, крестясь на иконы, потянулись к выходу. Священник беседовал с заплаканной женщиной в платке темно-василькового цвета. Батюшка Илия был молод, но дороден и статен. Пышная борода и густой бас добавляли его образу основательности. Он давно приметил двоих высоких мужчин чуть в сторонке и понял, что пришли они не из праздного любопытства, но и не за молитвой или утешением. Не спеша закончив беседу с женщиной, которая все благодарила и улыбалась сквозь слезы, он повернулся к незнакомцам. Холмс вежливо поинтересовался, есть ли у священника время с ними побеседовать. Внутри у батюшки что-то тревожно екнуло. Он огляделся и, убедившись, что никто в его утешении больше не нуждается, согласно кивнул. – Мы пришли побеседовать о происшествии, которое случилось у вас на Пасху, – вежливо начал Холмс. Священник вздохнул. Предчувствие не подвело. Хотелось забыть ту историю. Вроде и хорошо все закончилось, и прихожане, прослышав об этом событии, стали чаще посещать храм, но все равно не нравились ему такие «чудеса» в доверенном ему приходе. – На Пасху, – начал он, – случилось у нас очередное чудо. Чуть не сгорела одна из реликвий, но сберег Господь святыню. Не пострадала она. И никто не пострадал. – А можно поподробнее? Священник снова вздохнул. Заговорил неторопливо, словно обдумывая каждое слово. – В Светлую субботу днем в храме людей было не много – мы во дворе выставляем столы, и прихожане ждут там освящения куличей и яиц. Сюда заходят помолиться да свечи купить. В храме была только одна из наших старейших богомолок, Авдотья, и служительница Аннушка – она за свечками следит да уборщице помогает. Авдотья стара совсем – она не поняла, что случилось, испугалась сильно. А Аннушка у нас немного блаженная, божий человек. Рассказать – рассказала, но, может, и прибавила чего. Говорит, услышала треск, оглянулась и увидела, как вспыхнула внезапно одна из самых почитаемых икон храма – икона Божией Матери «Всех скорбящих Радость». Ее еще называют «Всех скорбящих Радость с грошиками». Аннушка закричать не смогла, так испугалась. Говорит, зажмурилась, потом, глядь, а икона стоит себе целехонька аккурат под тем местом, где висела, будто бы кто ее прислонил к стеночке. Аннушка на улицу выбежала, мне шепнула. Я в храм. Увидел черное пятно на стене и икону на полу. Кто-то с перепугу пожарных вызвал. Они быстро приехали, всё осмотрели, бумагу какую-то составили да и уехали. Вот и все происшествие. Во время разговора они втроем подошли к упомянутой иконе, которая снова висела на прежнем месте. Божия Матерь на ней была изображена в полный рост без Божественного Младенца. Богородицу окружали люди, жаждущие исцеления, и ангелы. – А зачем на иконе монеты? – поинтересовался Ватсон. – О, это интересная история. В тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году эта икона пережила пожар. Тогда в часовню, где она находилась, ударила молния. Часовня сгорела, а она уцелела. Но упала на короб с пожертвованиями, вот медные монетки к ней и прилипли. Двенадцать штук. Как апостолов у Христа. Это не что иное, как Божественное знамение, Божье чудо. Я уже не говорю о том, что икона исцелила многих страждущих. – А был ли мусор на полу рядом с иконой, тогда, на Пасху? – перебил Холмс. – И еще вопрос: не опасно ли так близко к иконам ставить напольные подсвечники с горящими свечами? – Мусор вроде был. Что-то валялось, веревка, кажется. Я не обратил внимания. Не до того мне было. А подсвечники стоят на вполне безопасном расстоянии. – Ясно. Можно мне снять и осмотреть икону? – вежливо поинтересовался Холмс. Ватсона даже удивил его вкрадчивый тон, обычно он не церемонился. – Святыню без соответствующего разрешения трогать, к сожалению, нельзя. Это реликвия, – ответил батюшка. – Ну что ж, тогда мы вернемся с разрешением. Чье разрешение требуется? От ФСБ подойдет? – невозмутимо спросил Холмс. – А вы, собственно, кто? – спохватившись, запоздало осведомился священник. – А мы, уважаемый, консультанты. Пытаемся понять, стоит начинать расследование по этому делу или нет. – Ну что ж, снимайте, но аккуратно, – махнул рукой батюшка Илия. – И только в моем присутствии! Когда друзья вышли из храма и направились к метро, Ватсон не утерпел и спросил, что, по мнению Холмса, там все-таки произошло. – Поджог, – уверенно ответил Шерлок. – Безусловно, поджог. – Так ничего ведь не пострадало. – Да, что-то поджигатель не рассчитал. Видимо, не учел вес и крепление иконы. Она легкая, как мы убедились, и от сотрясения упала, не успев вспыхнуть. Если бы крепче держалась на стене, несомненно, загорелась бы. – А как же поджигатель это устроил? – Сейчас трудно восстановить полную картину, но, полагаю, старым проверенным способом. С помощью свечи и веревки. На стене, за иконой закрепил что-то воспламеняющееся и привязал пропитанную горючей жидкостью толстую нить или тонкую веревку. А другой конец веревки – к свече. Свеча горела и плавилась, огонь опустился до уровня нити, и по ней пламя побежало к иконе. За иконой произошло нечто вроде микровзрыва. К счастью, от этого она упала, не успев загореться. – Н-да… – только и сказал Ватсон. – Который по счету это поджог в церквях? – Уже не знаю. Полагаю, их значительно больше, чем мы думали. В метро у Холмса несколько раз звонил телефон, но поговорить не удалось – связь то и дело пропадала. – Это Белов, – сказал Холмс. – Выйдем из метро – сразу перезвоним. Видимо, что-то срочное. Но звонить не пришлось. Когда они поднимались на эскалаторе на станцию «Невский проспект», Холмсу пришла эсэмэс от Белова: «Жду вас на Марсовом поле до 21.00, на скамейке в аллее, слева от Вечного огня, если идти от Спаса. Это важно». Друзья поспешили вдоль канала Грибоедова в противоположную от дома сторону. Был теплый безветренный вечер. На Марсовом поле разливался аромат сирени. Белые, фиолетовые, розовые цветочные облачка на фоне сочной зелени смотрелись изумительно. Гуляющих оказалось на удивление мало – видно, отдыхающие предпочитали расположенный рядом Летний сад. Англичане быстро прошли по центральной дорожке и углубились в заросшую благоухающими кустами тенистую аллейку. Белова они увидели издалека. Он сидел в расслабленной позе, опустив голову, будто дремал. Внезапно Холмс ускорил шаг – почти перешел на бег. Ватсон поспешил за ним, почуяв неладное.