– А я из Берлина. Работал инженером в радиолаборатории. Поцапался с руководителем… и загремел в армию. Вначале Польша, затем Россия… Ты в Берлине-то бывал? – Несколько раз. Отец возил в зоопарк на зверюшек посмотреть… – А льва видел? Федор лихорадочно вспоминал, есть ли в Берлинском зоопарке лев. И как осенило: как-то в Дуплинку привозили фильм, а перед началом демонстрации показывали кинохронику, где был сюжет о Берлинском зоопарке, показывали льва и, кажется, двух львиц. – Видел. Но он ленивый какой-то, а вот львицы мне больше понравились… Знаешь, Гельмут, давай спать, – предложил Федор, уходя от возможности новых вопросов. – Еще неизвестно, во сколько поднимут… – Да, ты прав. Спи. А я вряд ли усну, что-то растревожил ты мне душу. У меня ведь двое детей – дочери… Как они там? Подняли еще затемно – в пять. На завтрак перловая каша, кусок хлеба и кружка горячего чая. «Да, с такой кормежкой я быстро вес скину… Копыта бы вот только не откинуть!» – усмехнулся Федор. Построившись, колонна военнопленных в окружении всего нескольких охранников двинулась в ночь. В конце колонны не спеша трусила рябая лошадка, впряженная в сани, на которых лежали топоры и пилы, и на шкуре непонятно какого зверя восседал начальник караула, он же и начальник участка старший лейтенант Федин. Когда прибыли на место, уже развиднелось. Федин пометил зарубками деревья, которые надо было завалить, обрубить ветви и хлысты распилить на шестиметровые бревна. Работа нехитрая, но требующая сноровки. Федору, как самому крепкому, вручили топор. Через переводчика – плюгавенького вертлявого солдата, старший лейтенант объяснил вновь прибывшему десятку пленных офицеров, в какую сторону валить деревья. Подойдя к Федору, оценил его стать и сказал: – Ишь, какую морду-то отъел, фашист. Ты объясни, что ему до обеда четыре дерева завалить надо, остальным же разделать стволы. Те, кто уже не первый день на вырубке, застучали топорами, принялся за работу и Федор, остальные же офицеры все никак не могли определиться, какую работу кто будет выполнять. Пришлось вмешиваться старшему лейтенанту Федину. Тот в течение минуты определил обязанности, единственно, с кем произошла задержка – так это с полковником Функом. Мгновение подумав, Федин распорядился: – А ты, полковник, будешь ветки подтаскивать к костру! Рубить Федору было не впервой, и потому первое дерево пошло хорошо. Второе тоже пошло вслед за первым. Но проходивший мимо ветеран лесосеки из соседнего десятка зло бросил: – Смотри, не надорвись! Ты что, хочешь, чтобы нам выработку из-за тебя подняли? Федор все понял, и третья сосна упала не столь быстро. Он сел отдохнуть, наблюдая, как работает соседний десяток. Рубщик трудился над высоченной развесистой березой, случайно затесавшейся в сосновый бор. Вот он нанес последние удары топором и отошел в сторону, а четверо его товарищей, упершись длинной лесиной в ствол, начали ее валить, придав направление. Но что-то пошло не так, то ли рубщик не дорубил угол наклона, то ли усилие приложили не туда, но березу начало разворачивать в сторону сидящего Федора. Мгновенно прикинув, что до него ствол не дотянется, Федор успокоился. Но тут он увидел Гельмута, который еще отбивал топором ветви с поваленной сосны, хотя остальные из десятка уже работали на втором дереве. Думая о чем-то своем, бывший майор не обратил внимания на медленно падающее дерево. Федор метнулся к Гельмуту и, взвалив длинноногого товарища на плечо, рванул навстречу падающей березе. Федор рассчитал правильно: лишь мелкие крайние ветки хлестнули по спине. Завалившись с Гельмутом на плече в снег, Федор с облегчением выдохнул: – Еле успел! Еще бы немного – и ты, Гельмут, до весны бы не дожил. Оторопело тараща глаза на Федора, Гельмут произнес: – А ты чего меня тащить надумал? – Так тебя бы деревом придавило. Вот этим, – пнул Федор носком валенка корявый отросток березы. – А потащил, потому что объяснять было некогда. Только после того, как набежавшие свои и из соседнего десятка трудяги загалдели, понял Гельмут, что он обязан жизнью своему соседу по койке. После ужина Гельмуту стало плохо. Пребывание на морозе и обжигающем ветре доконало его легкие. Он непрерывно кашлял. Только после укола, сделанного лагерным фельдшером, ему стало лучше. Приступ кашля отпустил. Федор ненароком подслушал разговор фельдшера и охранника. – Зря только на немчуру лекарство извел. Не жилец он. День, два… и все… Ночью Гельмут разбудил Федора. Чуть шевеля губами, прошептал: – Иоганн, ты хороший парень, и ты обязательно доживешь до окончания войны. У меня к тебе просьба: вот здесь, – ткнул он в руки Федору рулончик бумаги, – все, что осталось у меня от прежней жизни – фото моей жены Гертруды, моих дочурок Анны и младшенькой Эльзы, Лизи, как я ее называл. Адрес дома в Берлине. Дом большой, хороший, достался мне от родителей. Когда все закончится и пленных отпустят, съезди к моей семье, расскажи им, что до последнего мгновения своей жизни я думал о них, о моих девочках. Здесь также письмо и к Гертруде, и к ее родителям. Они богаты, у них фабрика по производству шелка. В письме я прошу у них прощения и надеюсь, что они не оставят моих девочек без поддержки, – горячо шептал Гельмут. – И еще, хотя я тебя знаю немного, но по возрасту ты мне в сыновья годишься, и ты спас мне жизнь! Дай мне карандаш. Я знаю, он у тебя есть. Я напишу тебе адрес моего друга, самого верного и преданного. Такой один… и на всю жизнь. Его зовут Роберт Шихман. Живет в Швейцарии. Он не беден, и у него обширные связи. После войны в Германии будет жить трудно… Поезжай в Швейцарию, Роберт тебе поможет устроиться. И последнее, в Берлинском зоопарке лев есть, но львиц никогда не было… А теперь прощай. И не забудь мою просьбу. Фельдшер ошибся: не день и не два отвел Гельмуту господь бог. Ближе к подъему он зашевелился. – Ты куда? – окликнул его Федор. – Выйду подышу воздухом, давит… – просипел сосед. Федор не спал. Гельмут не возвращался, и это настораживало… Через полчаса он поднялся и, тихонько прокравшись мимо похрапывающего дневального, вышел на улицу. Гельмут стоял на коленях, прижавшись спиной к стене барака, лицо и грудь его были залиты кровью, уже не парившей, а взявшейся ледяной коркой… Федор по-человечески переживал за ушедшего безвременно Гельмута, хотя тот и был немцем, фашистом, воевал против советского народа и даже, возможно, убивал. Почему? Не раз он задавал себе этот вопрос. Может, из-за того, что тот доверился ему, зная, что лейтенант Иоганн Шварц не тот человек, за которого себя выдает, и вряд ли из-за того, что Федор спас ему жизнь. Гельмут понимал, что ему осталось немного, а о весне он только мечтал, поддерживая себя этой мечтой. И еще, что Федор никак не мог понять или даже представить, как немецкому офицеру, прошедшему через несколько лагерей для военнопленных, не один обыск, не одну санитарную обработку, удалось сохранить фотографии близких и письма к ним? В конце месяца пребывания Федора на лесоповале его вызвали к командиру войсковой части 3616. Капитан оценивающе оглядел прибывшего, открыв папку, достал листок и нарочито громко прочитал: – «Военнопленного лейтенанта Иоганна Шварца в сопровождении офицера доставить в войсковую часть …… Срочно!» – Отложив в сторону распоряжение, сказал: – Что же, в сопровождение дам капитана Серегина, зама по следственной работе. Гражданскую одежду для тебя подберем. Не сбежишь? И лейтенант Шварц на чисто русском языке ответил: – Никак нет, товарищ капитан. Я мог бы и без сопровождения… – Ну нет. Тебя первый же патруль загребет. Только с сопровождающим! – сказал он решительно и встал из-за стола. – Так кто же ты такой, лейтенант Иоганн Шварц? Немец, но так чисто разговаривающий на русском? – Ответа он не дождался. 3 Полковник Воскресенский был предельно сдержан, хотя по лицу было видно, что он рад встрече. Выслушав доклад Федора о более чем месячном пребывании его среди военнопленных немецких офицеров, он досконально с лупой в руке изучил привезенные разведчиком фотографии и письма Гельмута Шранка. Заинтересовал его и Роберт Шихман. – Складывается все очень хорошо, – убирая документы в стол, улыбнулся полковник. – Мы все голову ломали, как тебе лучше закрепиться в Берлине, а ты сам подсказал путь. Так говоришь, дом у Гельмута Шранка большой и красивый? Что же, пора на него взглянуть, да и о Роберте Шихмане навести справки… Ты же пока продолжай совершенствоваться в языке, изучай Берлин и свою легенду. Лейтенант Иоганн Шварц в Берлин не поедет, слишком просто вычисляется. А вот брат Кристины Фишман, приехавший из Португалии, подойдет. – А как же с языком? – Ты же немец, зачем тебе разговаривать на французском или испанском? А что на немецком говоришь с акцентом, тоже не проблема. Ты же португальский немец… Да к тому же ты только в сороковом году выехал из Германии. И это истина. Карл Фишман покинул свою сестру, но до поместья дядюшки Карла под Лиссабоном не добрался. Корабль, шедший под английским флагом, был потоплен немецкой подводной лодкой. Но о смерти Карла известно немногим. – А Кристина Фишман? – Она в курсе… но с превеликой радостью встретит чудесным образом воскресшего брата. Так что изучай свою родословную, а родственников у тебя множество, запоминай лица знакомых Карла по фотографиям. Кстати, ты с ним похож. Правда, он несколько мельче тебя и постарше. Но не беда. В лагере ты заметно похудел… Все, Федор! Приступай к подготовке! – Можно вопрос? – Только один? Я думал, ты сейчас засыплешь меня вопросами, – улыбнулся Воскресенский. – А капитан Самойлов? Он на базе? – Нет, Федор. Олег Валентинович уже в Берлине. – А Сергей? – Он пока еще в Союзе, но далеко отсюда. Одно обещаю: вы еще встретитесь. 4 Утро выдалось на редкость тихим и солнечным. Олег не спеша шел по набережной Рейна, приближаясь к месту встречи. Артура Берга он выслеживал несколько дней, вел его от дома до парадного подъезда большого четырехэтажного серого здания, в котором тот работал. Вчера же вечером Олег следом за Артуром вошел в ресторан и в фойе встретился со своим другом детства глазами. Артур на мгновение замер, а чуть позже, проходя мимо, тихо произнес: – Завтра в шестнадцать на набережной у львов… Олег правильно рассчитал время и в назначенный срок подошел к скульптурной композиции из камня – ревущий лев по-хозяйски водрузил когтистую лапу на земной шар. С противоположной стороны к скульптуре подошел Артур. – А ты знаешь, что символизирует эта скульптура? – вместо приветствия спросил он и через мгновение сам же ответил: – Фюрера – покорителя мира! Как тебе это?! – Все покорители мира – Атилла, Александр Македонский, Наполеон… плохо заканчивали… – отозвался Олег. – И фюрера ждет та же участь! – Помолчав, Артур продолжил: – Знал, что мы расстаемся ненадолго… Я ведь не случайно назвал ведомство Канариса при расставании. И твое командование не преминуло воспользоваться возможностью заглянуть в разведывательное управление рейха. А на мою вербовку прислали тебя. Так ведь? Что молчишь? Я прав? – Да, Артур. Все так… но не совсем. Тебе ничто не угрожает. Не захочешь помогать нам, дело твое. Никто принуждать тебя к сотрудничеству не будет. Но ты очень ценный для нас источник информации, извини уж за столь канцелярский подход. – Настолько ценный, что решили рискнуть твоей жизнью, отправляя в Берлин? – Я – офицер. И этим все сказано. – Я тоже офицер и служу моей новой родине. Родине, но не фюреру, – возвысил голос Артур. – Когда я возвращался осенью 42-го года во Львов, меня провезли в составе группы офицеров по лагерям для военнопленных и гражданских лиц из занятых войсками территорий: русских, украинцев, поляков, евреев… После того, что я там увидел, поверь, месяц не мог спать! Страшно! Да и в самом Львове… Тебе не приходилось забредать в еврейское гетто? Львов – он польско-еврейский. В июне сорок первого года в городе проживало сто шестьдесят тысяч евреев, сегодня и десятка тысяч не наберется. Остальные уничтожены… Человек, поставивший цель для нации владеть миром и оставить жить только те народы, которые будут прислуживать немцам, не вправе существовать! Меня не надо ни в чем убеждать и вербовать тоже не надо. За тебя, Олег, это уже сделал фюрер. Я буду помогать в меру сил и моих возможностей, и я не забыл нашу дружбу и нашу, пусть детскую, клятву верности. Помолчали. То, для чего приехал в Берлин капитан Самойлов, разрешилось само собой: Артур Берг согласился работать на советскую разведку. Это было главное. Но чтобы обеспечить ему надежный канал связи с центром, надо было еще потрудиться. Полковник Воскресенский перед отправкой заверил, что в случае согласия Артура на сотрудничество будет предоставлено несколько каналов связи. Причем через ребят его группы Сергея и Федора, но когда это еще будет?.. А информировать центр надо уже сейчас. – Как ты устроился? – прервал молчание Артур. – Пока терпимо. Я капитан-фронтовик, нахожусь на излечении после ранения. Получил отпуск на месяц. Устроился у одной вдовушки. Но через десять дней отпуск мой заканчивается… – Это плохо. А что, в Москве не могли сделать документы покрепче?