Сугонюк уставился на меня. Он мог подумать только одно: все эти сведения сообщил Чухлай. И в нем родилось естественное чувство обиды. Он в душе восстал против своего шефа, который вырыл яму, столкнул его туда, а потом бросил на произвол судьбы, не оставив даже надежды на помощь. Я и добивался именно такой реакции. За обидой на предавшего сообщника должна последовать злая откровенность, и она пришла. — А Иван-то Степанович — совсем не Иван Степанович. Его мать жила в Штеттине, в прошлом году умерла. Сам слыхал, обговаривали с Чухлаем, какой ей поставить памятник. Иванов — немец. Причем не из тех, которые живут в Донбассе с незапамятных времен, а из приезжих. Но сыну — уже семнадцатый. Давно же он у нас окопался. Яковлев делал запрос на родину Ивана Степановича Иванова. Такой человек когда-то существовал. Старики-односельчане припоминают, будто Ивашка Иванов в первую империалистическую пропал без вести. И вот с его документами в России появляется совсем другой человек. Спрашиваю: — Когда Чухлай вернулся из Германии? Шоха пожал плечами: — Он не раз туда-сюда кочевал. Пожалуй, там жил больше, чем здесь: даже фамилию немецкую приобрел. Он у них в чинах, в партии состоит. Бывший атаман стал национал-социалистским функционером! Впрочем, вполне логично. Чухлай ушел за границу в начале двадцатых годов — время «пивного путча» Гитлера. Поняв, что немецкий национализм живуч, Чухлай сделал ставку на фашизм, идеологию, очень близкую его натуре. (За вандализм, проявленный им в годы командования бандой, сейчас Чухлая нарекли бы фашистом.) — А я-то удивляюсь, откуда у него такая кличка, — говорю Сугонюку, давая ему новую зарядку на исповедь. Но, пожалуй, перестарался. Шоха совсем опешил. Проглотил вязкую слюну, душившую его, и глуповато уставился на меня. — Так вконец раскололся! — ужаснулся он. — А я-то думал, что Филипп Андреевич — камень. В песок перетрешь — капли не выдавишь. Оценив обстановку, я решил прекратить первый допрос. Шоха буквально отупел от навалившихся на него событий. — Готовьте машину, — говорю Истомину. — Желательно крытую. Прохор Демьянович приглашает нас в гости. Когда выходишь на связь? Завтра? — спрашиваю Шоху. Он кивнул. — И что должен передать? — Ответ получить. Я же сообщил, как все стряслось. «Так-таки успел…» Арест, а особенно навязчивая мысль, что Чухлай «раскололся», быстро и основательно доконали Сугонюка. Мне казалось, что он вполне может продолжить игру уже в нашу пользу. И жаль, если такая возможность останется неиспользованной. — Угробить самого Чухлая! Думаешь, тебе это простили бы? — Я-то тут причем, — пробурчал он. — У Надежды с ним свои счеты. Только я думал, за давностью все забылось, ан нет. Я так и доложил. — А что ты думаешь о «Есауле»? — спрашиваю его. — О каком? — удивился он. — Никого под такой кличкой не знаю. На нет и суда нет. Я вопрос задал на всякий случай, почти убежденный, что Сугонюк — не та фигура, которая знает столь далеко идущие планы. Истомин доложил: «Машина готова». Прежде чем уехать, мне надо было поговорить с Надеждой. Она по-прежнему сидела в кабинете главврача. Подняла на меня глаза, ждет решения своей судьбы. Подсел к ней на диван, погладил короткопалую руку, лежавшую на валике. Надо было сказать что-то важное. С этой минуты ее жизнь давала крутой крен. Но у меня не было утешительных слов. — Так и будем играть в молчанку? — первой не выдержала она. — Говори, все одно догадалась: Филиппу Андреевичу — царство небесное, а я — овдовела, Шоху ты теперь загребешь. — Она говорила не только с болью, но и со скрытой обидой. — Без меня похоронят? Или дозволишь по христианскому обычаю? — и уже просто, по-человечески пояснила: — Чувствую себя виноватой: убила. Хочет душа откупиться… — По поводу похорон ничего сейчас сказать не могу, а попрощаться… Труп в морге. — И в моих глазах он не герой, — пояснила она. — Пристрелили бы — стороной обошла, а тут — мой грех. — Скажу Игорю Александровичу. А сейчас тебе уснуть бы. Извелась вся. Я уже был в дверях, когда она сердито спросила: — Говоришь «до свидания», а меж слов чую: на веки вечные — «аминь!». Я дважды вырвал ее из привычной жизни и уже не имел морального права уйти, не открыв какую-то перспективу. — Захочешь — до победы будем рядом. У нее вырвался вздох облегчения. — Давно захотела, от той поры, как признал меня на окопах. Можно было считать, что с арестом Сугонюка пеленгаторы свою роль выполнили, пора возвращаться им восвояси. Мы заехали за Князевым. И вот от него я узнал еще одну новость. Оказывается, пеленгаторы перехватили последнюю радиограмму Сугонюка, он вышел на старой волне, зашифровал отработанным шифром. А новый? Личный шифр Чухлая? Почему Сугонюка с ним не ознакомили? Особая мера предосторожности? Или что-то такое, нам пока неизвестное? В имение Сугонюка решили войти привычным для хозяина путем — задворками. На всякий случай Истомин примкнул задержанного к себе наручниками. Шоха достал из собачьей будки ключ, открыл дом. Вошли. Истомин снял наручники. Сугонюк долго растирал руку и с тревогой озирался по сторонам. — Будь хозяином, — говорю ему. — Сам сядь, гостей приглашай. Беседа наша не закончена. Я — на диване с высокой спинкой, похожей на потешный старинный замок: башни, домики, мостики. Шоха — на стуле возле стола. Ждет моих вопросов. — Почему Чухлай сам шифрует свои донесения? Не доверяет тебе? Мнется, не знает, что ответить. — Если меня не касалось — я не лез, Филипп Андреевич любопытных не любит. Раз сам — значит, так ему надо. В своей радиограмме Сугонюк выражал надежду, что все обойдется: «Мою жену тут все знают, никто не удивляется. А документы у Пятого — в порядке, выдержат любую проверку». Говорю ему: — Что ж, Прохор Демьянович, заготовим еще одну телеграмму. Не возражаешь? — Какую? — спросил он настороженно. — «Видел Пятого, чувствует себя сносно. Поговорить не удалось, дали на свидание три минуты, и все это время присутствовала медсестра». Заодно надо справиться, что делать с контейнерами. Пятый может пролежать в больнице с месяц, у него сотрясение мозга. Сугонюк с явным безразличием ответил: — Передам. Теперь все равно. Но он не мог не понимать, что означает это согласие: затевается игра с гитлеровской контрразведкой, и он в ней — первая скрипка. Надо признаться, я не ожидал, что он так быстро поддастся. Почти без сопротивления. А я готовился к напряженной борьбе. Удача! Но какая-то горчинка в этом была, Сугонюк сломался. Не я его одолел, а он сам рухнул, как старый, ветхий домишко. Хватит ли у него внутренних сил, чтобы подняться и своим упорством, невероятной трудоспособностью, преданностью искупить ту огромную вину перед Родиной, которая за ним накопилась? — Теперь ответь мне вот на какие вопросы: что ты делал позавчера на ростовской толкучке, как дал знать о себе Иванову и о чем договорились с ним на Таганрогском шоссе? Ерзает Шоха на стуле, будто на гвозде сидит: и так повернется, и эдак. — Выходит, водили меня? — Нет, не тебя, а Иванова и Архипа Кубченко. Заодно держали на примете дом его матери, где прописан Николай Николаевич Селиверстов. — Что же вы тогда с нами в кошки-мышки играете! Давно бы всех к ногтю. — А куда спешить? — отвечаю спокойно. — Может, еще каких гостей бог пришлет, а ты поможешь их взять и тем самым заслужишь у Советской власти снисхождение. Когда прибудут? — Не знаю, — промямлил он, — но вскоре. Может, Филипп Андреевич затем и вызывал к себе Иванова. А видел он меня на базаре. Выменял я водку, прохожу мимо него, он шепнул: «В пятнадцать на таганрогском КПП». «А вот эту встречу Шохи с Ивановым наши следопыты проморгали, — подумал я. — Сосредоточили все свое внимание на водочных королях…» — Когда и где должны встретиться Чухлай с Ивановым? — Послезавтра у меня в доме. Иванов работает в заготконторе. Приедет покупать у людей скот. Впереди еще два дня, есть время сориентироваться. Посмотрим, что ответит Шохе центр. Следующим вечером Сугонюк вышел в эфир. Для того чтобы все было логичным и естественным, текст телеграммы составлял он сам, я лишь дал ему мысль: пусть использует привычные для него обороты речи. Шоха зашифровал, Князев на всякий случай проверил. Ответ пришел резиновый: «Все оставить на своем месте. Пятый выйдет из больницы — решим. Регулярно информировать о его здоровье». Если бы кто-то из моих людей допустил ошибку, подобно чухлаевской, что бы я посоветовал остальным? Немедленно принять все меры предосторожности: рацию и контейнеры переправить в иное место, Сугонюку временно исчезнуть, установив за своим домом скрытый контроль. Но германский центр не дал своему никаких конкретных указаний. Это настораживало. Подождем Иванова. Только не ссадили бы наши его с машины, не лишили транспорта.