Он какое-то время молчал, сживаясь с потрясшим его известием о смерти ненавистного резидента. Но вот им вновь овладело беспокойство. — Вы Надийке пока не говорите. Сдох Филипп Андреевич — земле легче стало. А как на это посмотрит Надийка? Убила. Она только по виду крутая, а сердце жалостливое. Вдруг закусит удила, и понесет ее. Он меня удивил. Его стремление оградить Надежду от неприятных новостей, его забота о ее душевном состоянии, а главное — понимание ее характера, взрывного и неуравновешенного, не вписывались в ту схему образа, который я себе нарисовал: черствый, жадный — бывший бандит, ныне изменник Родины. А он, пожалуй, любит Надежду. По-своему, по-сугонюковски, может, даже в тягость себе и ей, а любит. Сугонюк активно обсуждал содержание донесения. Вот какой текст мы выработали: «Пятый умер в больнице. Мою жену вызывают к следователю. Случившееся она будет объяснять так: когда мужа не было дома, зашел в хату посторонний человек, предложил поменять на продукты кое-что из вещей и водку. Начал насильничать. Получил отпор. Вещмешок подготовлен для передачи следователю районной прокуратуры». После отправки такой телеграммы Иванова арестовывать было нерационально. Пусть доложит разведцентру свои соображения о Сугонюке и о Пятом. Было логичнее ожидать Иванова в Александровке. Рано или поздно придет туда. Но не значило ли это плестись в хвосте событий? Вдруг Иванов все же пройдет мимо? Не правильнее ли в данном случае работать на «опережение»? Я рассуждал так: Иванов, отправляясь в больницу, шел на определенный риск. Чтобы проконтролировать этот момент, кто-то за ним наблюдал со стороны. Убедившись, что Сугонюк передавал в центр правду, Иванов выберет план будущих действий. Версия первая: Вместе с сопровождающим он появляется в Александровке. Удостоверившись, что общая обстановка благоприятная, кто-то из них, скорее всего тот, кого Сугонюк не знает в лицо, под удобным предлогом проникнет к нему в дом. И еще раз проверит, что к чему. В этом случае Сугонюку придется действовать автономно, без Истомина. Неплохо бы документально подтвердить вызов Надежды к следователю прокуратуры. Для этого надо срочно изготовить бланк повестки с почтовыми штемпелями. И тут же я подумал о том, что следствие по делу Н. Сугонюк лучше провести самое настоящее. Останется Надежда в оккупации. Гитлеровская разведка, конечно, постарается докопаться до истинной причины смерти Пятого. Надо было обелить Надежду и Сугонюка. При нашем отходе в Светловской прокуратуре останется часть «неуничтоженного» архива. И в нем пухлая папка: «Следствие по делу убийства гражданина Селиверстова Н. Н. гражданкой Сугонюк Н. С.» Можно это следствие так и не довести до конца, оставив за гитлеровской контрразведкой право гадать, чем бы все могло кончиться. «Следователь — дурак, хотел выслужиться, вот и «гробил» женщину». Эту «теоретическую» часть необходимо подтверждать убедительными вещественными доказательствами — легализовать могилу Чухлая. Он был захоронен как государственный преступник: могила в кладбищенской книге не зарегистрирована. Надо дать ей номер, водрузить скромную трафаретку: «Селиверстов Н. Н. III. 1893—1Х.1941». Пока Истомин отсиживается с Надеждой под одной крышей, пусть не теряет времени и готовит «протоколы допросов». Версия вторая: Узнав о том, что высадка десанта обнаружена, но надеясь, что он укрыт вполне надежно, Иванов сочтет за лучшее выждать, когда все утихомирится, и только после этого постарается перевести десантников к Сугонюку или прямо в Ростов, к себе. Для изготовления документов, оправдывающих передвижение группы, у Иванова есть все возможности: стоит ему добраться до сундуков в подвале Сугонюка. Версия третья: Опасаясь, что десантников все-таки могут обнаружить, Иванов снабдит их документами, выведет по одному на станцию, на шоссе и отправит в Ростов. В любом случае неплохо было бы перехватить их подальше от Сугонюка, чтобы он остался совершенно непричастным к задержанию. Рассуждая так, мы с Истоминым выработали, как нам казалось, оптимальный вариант. В Александровку вызвать не взвод, а лишь одно отделение. Остальные два оставить в Светлово на вокзале и шоссе, усилив их бойцами Светловского партизанского отряда, которым командовал директор химзавода Лысак. Подростков из всеобуча пустить большими группами патрулировать по городу. Причем круглосуточно. Пусть выборочно проверяют у прохожих документы. Это заставит Иванова нервничать. Караулову с его людьми следует усилить контроль за лесными дорогами, тропами, просеками, а также установить наблюдение за хутором Лесным, где находится лесничество, и за усадьбами всех лесников. Передав Князеву приказ отправить в распоряжение Истомина одно из отделений, я вновь поспешил в Светлово. Шесть человек, задержанных Князевым без документов, особого интереса для нас не представляли: местные жители, считавшие, что они дома, поэтому могут передвигаться по району когда угодно и как угодно. А вот человек со странными документами действительно заслуживал внимания. Князев, по-юношески взволнованный, взахлеб рассказывал мне: — Мы оцепили вокзал, стали проверять документы. Я обратил внимание на паспорт: новенький, а дата выдачи — довоенная. И держал бы он его в специальной обертке, а то достал из кармана куртки так, будто заранее готовил для проверки. Думаю, как это он его сберегал! Людей много, спешим. Я говорю ему: «Гражданин, отойдите в сторонку». Я познакомился с документами задержанного. Родин Виктор Викторович, инженер из Таганрога. Работает на одном из предприятий. Документы в полном порядке. Ездил, если верить ему, в Харьков за трубками к судовым котлам. Отгрузил вагон и вот возвращается. Князев пояснил: — Я не бывал ни в Харькове, ни в Таганроге. Проверить его не могу. У Родина имелась накладная на получение восьми тонн трубок с радиаторного завода и квитанция на их отправку. Спрашиваю Князева: — Младший лейтенант, вы показывали квитанцию железнодорожникам ? — Показывал, — отвечает. — Бланк настоящий. И оформлен профессионально. Я даже пытался позвонить в Харьков, выяснить, кто и что отправил по ней. Но на меня рявкнули: «Не отвлекайте по пустякам» — и бросили трубку. — Куда вы звонили? — В отдел перевозок. — А вы свяжитесь с железнодорожной комендатурой и попросите срочно выяснить: есть ли в Харькове упомянутый радиаторный завод? Важно узнать, выпускает ли он трубку для судовых котлов. Князев отправился к военному коменданту вокзала налаживать связь с Харьковом. Для перекрестной проверки стоило запросить Таганрогский отдел НКВД, пусть наведут справки об инженере судоремонтного завода Викторе Викторовиче Родине. Вернулся Князев, сумевший переговорить с Харьковом. Доложил: — Товарищ полковник! Помощник коменданта майор Остапенко сказал, что радиаторного завода не знает, разве что так окрестили какую-нибудь бывшую мастерскую. Справки наведет и позвонит в кабинет начальника Светловского вокзала. Теперь, пожалуй, можно было поговорить с самим Родиным. — Пригласите задержанного, — говорю Князеву. — И будьте с ним предельно вежливы. Приготовьтесь к тому, что я в его присутствии буду вас отчитывать. — За что? — удивился Князев, заливаясь краской стыда. — Не за что, а для какой цели. Чтобы успокоить задержанного, дать ему надежду, а потом вновь ее отобрать, лишить внутренней опоры. И таким образом заставить хотя бы частично раскрыть себя. — Есть приготовиться к наказанию! — весело отрапортовал молодой чекист. И вот в дверях стоит уставший человек лет тридцати пяти. Небритый дня два. В руках — старенький картуз, на плечах куртка-москвичка. — Присаживайтесь, Виктор Викторович. Извините молодого, не в меру ретивого командира: документы ваши в полном порядке. — Я положил их на стол рядом с собою. Пусть видит. Родин пожал плечами, мол, другого оборота дела он и не ожидал. Жестом руки я показал ему на стул по другую сторону стола. Он сел. Достал было пачку папирос, но виновато улыбнулся и убрал в карман. — Дурная привычка… Много курю. — Закуривайте, пожалуйста, — пододвинул я ему дешевую, из бутылочного, непрозрачного стекла пепельницу. Допрос — всегда схватка умов, характеров. Важную роль в этом сражении играет то, как подготовился следователь, какими сведениями о противнике он обладает. — По вине младшего лейтенанта вы отстали от поезда, — говорю Родину. — Ошибку свою исправим при первом же удобном случае. У вас, наверно, в вагоне остались вещи? — Какие вещи у командировочного! — отмахнулся Родин. — Как говорили древние: «Все мое ношу при себе». «Начитанный, — подумал я. — И держится свободно, естественно». — Младший лейтенант, — приказываю Князеву, — возьмите у товарища инженера билет и закомпостируйте через военного коменданта. Родин захлебнулся дымом, закашлялся. На покрасневших глазах выступили слезы. — Полноте, — отказался он от наших услуг, — младший лейтенант ни при чем. Я ехал голодный. А в Светлове на базаре всегда можно что-то купить. Выбежал… Времени не рассчитал. Вернулся — перрон уже пустой. «Билета нет», — понял я. И это была уже первая моя победа над ним. — Мы вам причинили моральный ущерб, — говорю сочувственно, с легким юмором, рассчитывая, что интеллигентный собеседник легко воспримет его. — Младший лейтенант! — посмотрел я сурово на Князева, мол, исправляйте вашу оплошность. Тот подошел к Родину. — Пожалуйста, ваш билет. Вот теперь Виктор Викторович заволновался. Полез в один карман, в другой. Достал бумажник. Бормочет. — Своей заботой вы меня заставляете краснеть. Право. Я махнул Князеву: «Ладно уж…» — Товарищ Родин в такой на нас обиде, что отказывается от помощи. К вопросу о билете я мог вернуться в любое время. А моя задача состояла в том, чтобы заставить Родина нервничать. Пусть мечется от надежды к отчаянию. И чем резче, контрастнее будет амплитуда его нервных колебаний, тем успешнее пойдет у меня допрос. — Знаете, — говорю, — я тоже мог в свое время стать корабелом: когда-то учился в Николаевском судостроительном. К сожалению, не закончил, вернее — призвали в армию. А война привела вот сюда, в это кресло. Случайно, мы с вами не соученики? Он мило улыбнулся в ответ, словно хотел сказать: «Увы, мы с вами не однокашники». — Я закончил техникум. А все остальное дал опыт. Сейчас считаюсь специалистом по холодной обработке металла. — А за что же вас превратили в экспедитора? — постарался я удивиться как можно естественнее. С миной доброго скептика на лице, примирившегося со своим положением, он пояснил: — Кому-то надо… Ремонтируем суда Азовской флотилии. Такая рухлядь! Он сказал о большом и важном очень просто, естественно. Так говорит человек, который знает о многом, и вот прорвалось случайное слово. Родину стало неудобно за свою оплошность. Застеснялся, наивно-наивно посмотрел на меня. И моя уверенность, что Родин совсем не Родин, значительно поколебалась. Ну, что у меня было против него, кроме подозрительности да факта, что человек без билета? — Увы, — говорю, — такова жизнь. Хороший знакомый порою может оказаться надежнее наркоматовского наряда. — Безо всяких знакомств, — возразил он. — Заводишко свертывается, готовится к эвакуации. Всего с собой взять не могут. Наш главный инженер узнал и послал меня. Говорит: «Посмотрите, нельзя ли кое-что приспособить для наших нужд». Знаете, типичное не то! Не наш металл, не наш диаметр. Но не возвращаться же с пустыми руками, наскреб несколько тонн. Типа дымогарных. Если бы что-то путное, я бы лично сопровождал груз, а так… Решил поспешить, сейчас каждый час дорог. Голос уставшего человека, довольно пассивно реагирующего на тяготы неудачно сложившихся обстоятельств, логичность рассуждений и весомость доводов, свойственные специалисту, удивительная нервная раскованность…