— В принципе я знаком со списком участников операции «Есаул», которую должен был возглавлять доктор Хауфер. Но фамилию Богач не встречал. Важно было дать ему почувствовать, что я превосходно информирован, поэтому мелких услуг от него не приму. И если уж он решился нам помочь, то должен быть предельно откровенным. Только это даст ему право сменить гражданскую одежду шпиона на мундир офицера-разведчика и стать военнопленным. Богач поморщился: — Меня включили в группу в самый последний момент, после того как вам удалось обезвредить майора Хауфера. Доктор Хауфер уже обезврежен нами? Вот это новость! Но обезвреженным пока был только Чухлай. Сугонюк когда-то говорил, что у Филиппа Андреевича есть немецкая фамилия. Чухлай и Хауфер — одно и то же лицо! Говорю не без иронии: — Увы, к гибели Хауфера советская контрразведка непричастна. Более того, я глубоко сожалею о случившемся. В моем голосе жила неподдельная искренность. Не глупейший бы случай с Чухлаем, мы могли иметь более точные сведения о существе операции «Сыск» и, возможно, уже вели бы с германским разведцентром свою игру. Капитан посмотрел на меня с удивлением. Я пояснил: — Банальнейший случай: майор Хауфер воспылал страстью к женщине, которую отверг девятнадцать лет тому назад. Но темпераментное донжуанство наткнулось на добрую дубовую скалку. Богач усомнился: — Свежо предание… Больница была ловушкой. — А смерть — фактом. — Но о какой старой привязанности вы ведете речь? Хауфер в те годы был в Германии. — Ошибаетесь, — с особым удовольствием произнес я. — Девятнадцать лет тому у нас с будущим Хауфером и началась дружба, он в то время был казачьим сотником. Удивлению капитана Богача не было предела. — Как прикажете понимать ваши слова о дружбе? Я вежливо улыбнулся. Пусть провалившийся вражеский контрразведчик остается в неведении. Перевожу разговор в нужное для меня русло: — Господин капитан, вы не поможете мне встретиться с доктором фон Креслером? Пленный с сарказмом ответил: — Свидание с ним, полковник Дубов, у вас может состояться только на тех же условиях, что и со мной. В этот раз довелось уже мне призвать на помощь все свое умение владеть собою. — А вы не ошибаетесь, называя мою фамилию и звание? — Теперь уже нет, — ответил он. — Вчера нам сообщили, что в здешних местах появился полковник Дубов, который в свое время вел контрразведывательную работу против германской армии. И сдавшийся, он умел ядовито жалить. Заставив его раскрыться, я уже ощущал себя победителем. Но он сумел отомстить за свое поражение, сообщив неприятную новость. «Оказывается, я для немецкой контрразведки уже не инкогнито!» — И кто же вам сообщил такие сведения обо мне? — Лично доктор фон Креслер. — А он от кого дознался? — При встрече задайте, пожалуйста, этот вопрос ему. — Так помогите нам найти друг друга. — Полагаю, что вы обойдетесь без меня, поскольку фон Креслер сам ищет с вами встречи, так как интересуется советским разведчиком, укоренившимся в нашем разведцентре. — Значит, проведение акции «Сыск» теперь поручено доктору фон Креслеру, — как бы в раздумье проговорил я, давая пленному почувствовать, что и тут он мне сообщил уже известное. Но в действительности новость капитана Богача была значимой, она подтверждала наше предположение о том, что вражеской контрразведке известен факт существования нашего Сынка. Какой из этого следует сделать вывод? Предупредить Сергея, пусть прекратит работу, а в случае необходимости постарается уйти? Но тогда мы лишимся надежнейшего источника важной информации. Надо, не выключая Сергея из игры, отвести от него любые подозрения, которые могут возникнуть у гитлеровской контрразведки. А это возможно лишь в том случае, если она в своих рядах найдет «другого» советского разведчика. Чухлай! А почему бы и нет? Мы с ним знакомы с 1921 года. Вот первая пришедшая мне в голову версия: после долгой и кропотливой работы с ним Чухлай понял, что он шел против Родины, и решил искупить свою вину. Храбрый офицер, сражавшийся с немецкими войсками в годы Первой мировой… Имеет за это георгиевский крест. Его банда в 1922 году добровольно сложила оружие. После этого Чухлай закончил школу ГПУ и был заслан в Германию с задачей внедриться в немецкую разведку. Что и сделал. Я сразу подумал о том, что кто-то должен будет сообщить гитлеровской контрразведке сведения о «советском разведчике, предположим, полковнике Чухлае». Причем этому человеку должны поверить. Конечно, потом его данные будут перепроверять. И надо сделать все, чтобы они подтвердились. Почему бы этим «надежным источником информации» не стать гитлеровскому разведчику капитану Богачу? Кажется, я не дал ему повода подумать о том, что советская контрразведка намерена затеять игру с его участием. Впредь мне надо быть особенно осторожным и не спрашивать его о том, что я должен был бы знать от «советского разведчика Чухлая». — Господин фон Креслер действует самостоятельно. Вы — здесь. Десантировалось десять человек. Где же остальные? С каким удовольствием мстил мне этот немецкий офицер при первом же удачном случае. И он умел создавать эти случаи. Улыбнулся. Разгладились на лбу морщины — следы озабоченности и прожитого. — Остальные, по всей вероятности, там же, где и фон Креслер. По крайней мере — ушли с ним. На какое-то время я перестал верить капитану Богачу. Ушли! Но мы перекрыли все ходы-выходы из района десантирования. — Удовлетворите мое любопытство, они улетели? — Все было гораздо проще, безо всяких чудес. Они прочесывали лес вместе со всеми. И если у вас до сих пор нет о них сведений, значит, они уже в безопасности. Ругать за ротозейство Караулова и Копейку? Или восхищаться находчивостью фон Креслера? Но кто-то ему помогал! В прочесывании леса принимали участие: партизанский отряд Караулова, можно надеяться, что Иван Евдокимович своих бойцов знает в лицо; всеобуч под командованием капитана Копейки, сомнительно, чтобы профессиональный чекист с достаточным опытом, прочесывая лес в поисках десантников, позволил влиться в ряды всеобуча девятерым пришлым, а если это и случилось, то их кто-то привел и отрекомендовал: «Вот вам помощь — работники лесничества». Первые две группы действовали вместе от начала и до конца операции. Работники лесничества присоединились позднее. Но десантники не могли принимать участия в прочесывании леса с самого начала. Где-то они находились (не у землянки). Кто-то их предупредил, проинструктировал, возможно, даже переодел, затем привел туда, где шла операция, умело присоединил к общей цепи, вел и вывел, в конце концов. Сегельницкий?.. Вряд ли. Здесь действовал кто-то с более солидными возможностями. На прочесывание леса работников лесничества вывел главный лесничий. Сколько их было? Человек пятнадцать-двадцать. И из них добрая половина, которых он впервые видит в лицо? «Крутой, вне сомнения, завербован гитлеровской контрразведкой и, по-видимому, работает на нее не первый день: уж очень ловко он втерся в доверие руководства будущего подполья. Опаснейший человек!» — А каково мнение немецкого разведцентра по поводу других аспектов операции «Есаул» в связи с последними событиями? — поинтересовался я. — Группа «Есаул» получила срочное задание выйти на полковника Дубова. Он многое знает и сумеет пролить свет на вопросы, интересующие нашу контрразведку. В этой операции большие надежды возлагались на обер-лейтенанта Бекенбауэра. Он долгие годы проживал в Советской России. «Обер-лейтенант Бекенбауэр — это, вне сомнения, Переселенец», — решил я. — Будем надеяться на скорую встречу с обер-лейтенантом Бекенбауэром-Ивановым. Но капитан Богач не разделял моего оптимизма. — Боюсь, что ваши поиски вокруг вокзала будут тщетными. Бекенбауэр — ас конспирации, на опасность у него волчий нюх. По крайней мере логика в рассуждениях капитана была. Впрочем, если Переселенец уйдет здесь, то его возьмет в Ростове Яковлев. Но мне надо было разбить доводы пленного капитана. — Бекенбауэр не может вас оставить на произвол судьбы. Проверка могла затянуться. Предположим, мы вас отпустили. И куда же вы? Есть адрес? — Ростов, вокзал, очередь у кассы на Таганрог, — пояснил Богач. На все случаи жизни заготовлены стандартные позиции! — Меня интересует одно, как Бекенбауэр будет объяснять ваше исчезновение. Он готовил документы, по его убеждению — идеальные, и все-таки вас задержали. Что это? Случайность, на которые так богата жизнь? Но не слишком ли много этих случайностей? Случайно погиб Хауфер, случайно обнаружена группа, хотя она была десантирована совсем не там, где предполагалось вначале. Теперь случайно вы попадаете в руки советской контрразведки? А не родится ли подозрение в том, что Бекенбауэр агент-двойник и предал всю операцию? Ведь кто-то же снабжал нас информацией! Капитан Богач ответить не успел: в приемной начальника вокзала с шумом распахнулась наружная дверь, и кто-то торопливо, громко стуча сапогами, одолел небольшую комнатку. Вошел возбужденный капитан Копейка. — Есть! — выпалил он. Следом за ним Князев ввел Иванова. Грузный, страдающий одышкой человек едва тащился. На лбу испарина. Мешки под глазами набрякли, почернели. Войдя в кабинет, он тут же у двери присел на крайний стул. Ловит раскрытым ртом воздух, подкатывает глаза. Что-то хочет сказать, но не может. — Князев, в медпункт! Врача сюда! — приказал я, понимая, что у Иванова-Бекенбауэра начинается сердечный приступ. Я положил больного на стулья, стоявшие вдоль стены. Расстегнул пальто, освободил грудь, налил в стакан воды, хотел напоить. Но Бекенбауэр плотно сжал зубы. «Уж не отравился ли он?» — мелькнула у меня мысль. Появилась врач. Прощупала пульс, приоткрыла веки Бекенбауэра-Иванова. — Помогите снять с него пальто, — попросила она. Князев поспешил к ней на помощь. Бекенбауэр захрипел. Сделанный укол не помогал. Врач ловко открыла металлической лопаткой стиснутые зубы больного и, прихватив пинцетом язык, вытащила его. Бекенбауэр перестал хрипеть. «Ловко же она с ним!» — подумал я о враче. Не зная, кто перед нею, но видя, как хлопочут люди, она с печалью констатировала: — По-моему, инфаркт. Надо пригласить специалистов из райбольницы. Терапевт, вызванная нами, долго и тщательно выслушивала Бекенбауэра-Иванова, потом сделала свой вывод: