Мне необходимо было посоветоваться с Борзовым. Я попытался связаться с Москвой. После долгих усилий через железнодорожную связь мне это все-таки удалось. Но Борзова в управлении не оказалось. Адъютант сообщил, что Андрей Павлович выехал на фронт: «Фриц наступает от Рославля…» Это было начало наступления группы гитлеровских армий «Центр» на Москву. После тяжелых и кровопролитных боев, прорвав нашу оборону, танки Гудериана устремились к Орлу. На юге вдоль северного побережья Азовского моря рвалась к Мариуполю танковая армия генерала Клейста. Какие же меры нам с Яковлевым следовало предпринять в сложившейся ситуации? Он приехал по моему вызову в Светлово. Я рассказал ему оперативную обстановку и поделился своим замыслом выдать Чухлая за крупного советского разведчика. Яковлев любил такие операции, требующие знания человеческой психологии, тонкого расчета, умения быстро ориентироваться в сложной ситуации. — Эту не совсем приятную для немецкой контрразведки новость должен принести в разведцентр человек опытный, авторитетный, — решил Яковлев. — Есть, — говорю, — у меня для этого две кандидатуры: Крутой и Богач. Но тут такой нюанс: информатор должен сам уверовать в то, что Чухлай — советский разведчик. Капитан Богач близок к этой мысли. А удастся ли внушить ее Крутому? Я показал Яковлеву и Крутого, и Богача. Понаблюдав за тем и за другим со стороны, послушав злые выкрики Крутого, какими тот отвечал на мои вопросы, а также наш с Богачом «откровенный разговор», Яковлев сделал вывод: — Крутой для контригры еще не скоро созреет. А вот капитан Богач — интересная личность. Интеллигентен, неглуп. Само собою, все лобовые ходы против такого исключаются. Но если помочь ему… бежать… Организовать «случайность», а уж он сам ею воспользуется. Стали мы анализировать факты. Расширять круг знакомства немецкого контрразведчика с советскими контрразведчиками не стоило. Кого он пока знал, то есть, кто мог его «проворонить»? Я, Князев и капитан Копейка. — Поручить Богача попечению капитана Копейки, — предложил Яковлев. — Из-под его охраны немец и уйдет. Для правдоподобности оплошавшего можно будет потом «отдать под трибунал», а документы «по делу» оставить в Светлово. Конечно, «все взвалить» на капитана Копейку было удобно. Пленный немецкий разведчик бежит, и после этого капитан полностью выходит из игры. Но в этом варианте было одно «но»: тонкое и щепетильное. Капитан Копейка был из иного ведомства: сотрудник НКВД. И вдруг военная контрразведка передает своего пленного в чужие руки. Если бы разговор шел об Иванове-Бекенбауэре — тогда такая передача была бы логичной: советский подданный Иванов Иван Степанович изменил Родине, стал сотрудничать с врагом. А капитан Богач был военным. Конечно, его задержали в гражданской одежде, с фальшивыми документами, и можно предположить, что мы «не разобрались». Но он-то превосходно знает, что известно о нем советской контрразведке. А надо делать так, чтобы при самой тщательной проверке и перепроверке все сходилось. — Что ж, будем действовать методом исключения, — предложил Яковлев, согласный с моими доводами. — Полковник Дубов настолько опытный оперативный работник, что не может допустить ошибки, в результате которой уйдет из-под ареста нужный человек. Остается Князев. Молод, неопытен, горяч, желает совершить подвиг. И эта горячность приводит к ошибке. Конечно, Князев! Но я уже думал о другом: какую цель мы ставим перед новой операцией? Дезинформировать вражескую контрразведку. Сама операция распадалась на две, можно сказать, самостоятельные части. Первая: капитан Богач приносит своим хозяевам весть: «Хауфер — именно тот советский разведчик, которого так долго не могла выявить немецкая контрразведка». Но бежавший из плена разведчик всегда подозрителен. Его будут проверять и перепроверять. Вторая половина задачи: обеспечить полное доказательство вины Чухлая-Хауфера. Причем сведения к немецкой контрразведке должны прийти из трех-четырех независимых друг от друга источников. Каждый из них не даст полной информации, лишь в результате соединения всех разрозненных сведений должна проясниться вся картина. А не потребуется ли в этой второй части вновь помощь капитана Богача? Он «вернется из плена», его перепроверят и дадут задание. Неплохо бы установить с ним в будущем особые контакты. Кто может прийти к нему? Тот, кого он знает лично: Князев. Младший лейтенант его задержал, «ротозейство» младшего лейтенанта помогло пленному получить свободу. А если Богач из уст этого человека узнает, что его побег организован советской контрразведкой и он, капитан Богач, доставил своим хозяевам ложную информацию? Не согласится ли он после этого, в силу необходимости, продолжить игру уже на нашей стороне? Конечно, перспектива дальняя. Но контрразведка готовит свои отправные точки всегда загодя. С бухты-барахты стратегические задачи не решаются. Итак — Князев. Мы с Яковлевым пригласили его к себе. — Садись, Иннокентий Кириллович, — предложил я, указывая на стул, — разговор у нас предстоит сложный. Он, засмущавшись, сел. — Иннокентий Кириллович, я хочу дать вам очень сложное и ответственное задание. Задержанный гитлеровский разведчик должен стать нашим контрразведчиком. И вам поручается склонить его к этому. Сможете? Князев такого задания явно не ожидал. Смотрит на нас с Яковлевым, не знает, как реагировать. — Так что? — спросил его Борис Евсеевич. — Он больше меня видел, больше знает… Считает себя умнее и относится ко мне, как к мальчишке, — неуверенно начал Князев. Утешаю младшего лейтенанта: — Вы знаете его сильные и слабые стороны. Это ваши козыри. На вашей стороне убежденность в правоте своего дела. А у капитана Богача ее нет. Он не считает себя фашистом. Вот и надо убедить его, что служба фашизму — это измена великой Германии Гёте, Шиллера, Баха, Гегеля. Князев согласился без особого энтузиазма: — Я попытаюсь. — Младший лейтенант! Не попытаюсь, а выполню приказ! — Есть выполнить приказ! — вскочил он со стула и вытянулся. — Садитесь, Иннокентий Кириллович. Давайте подумаем, как лучше всего сделать. Обстановка на фронте обостряется, и, видимо, вам обоим придется перебраться в Ростов. Что могу посоветовать? Побольше общения: почаще заходите в камеру. Он любит музыку, хорошие стихи, человек начитанный. На этой почве постарайтесь сблизиться. Никаких конкретных предложений о сотрудничестве с нами. О них речь пойдет позже, нас сейчас интересует другое: что ему, следовательно и немецкой контрразведке, известно о нашем разведчике, который работал у них под фамилией Хауфер. Удивлению Князева не было предела. Поясняю: — К сожалению, младший лейтенант, произошло фатальное недоразумение: погиб наш разведчик. Но Богач обмолвился о том, что кое-что ведомству адмирала Канариса известно. И важно знать: не вел ли немецкий разведцентр с нами двойной игры? Важно разузнать: кто у Хауфера был настоящим помощником, а кто со стороны контрразведки лишь контролировал его? В дальнейшем Князевым должен был руководить подполковник Яковлев. У него вполне хватало знаний и такта, чтобы наметить тему очередной беседы с пленным капитаном и подобрать для этого материал. С Богачом вопрос решили. А с Ивановым-Бекенбауэром? Тут перед нами открывались заманчивые перспективы. Во время первой же беседы с Яковлевым Иванов-Бекенбауэр исповедовался полностью. Русский язык он знал с детства. В годы Мировой войны был переводчиком в одной из дивизий. Во время Брусиловского прорыва попал в плен. Работал в Мариуполе на заводе «Провиданс». Упала на ногу медная чушка — очутился в госпитале. Врач-австриец, тоже военнопленный, помог бежать. Бекенбауэр добрался до родного города. В соответствии с Версальским договором проигравшая войну бывшая кайзеровская Германия стала выплачивать большую контрибуцию. Страну поразил голод. Бывшие солдаты, вроде Бекенбауэра, не имевшие ни средств к существованию, ни гражданской специальности, стали на родине лишними. Бекенбауэр было уже совсем отчаялся, когда его нашли бывшие сослуживцы-офицеры и один из них предложил вернуться в Россию. — Я даже обрадовался возможности избавиться от кошмара, который меня окружал, — откровенничал Бекенбауэр. — Во время плена я привязался к России, она не оставляет человека равнодушным. Ее можно любить по-дружески или ненавидеть как сильного врага. Ненависти у меня не было… Так он очутился в Советской России. Имея документы одного из умерших в фашистском плену — Иванова Ивана Степановича, — довольно легко внедрился. Женился, жил полнокровной жизнью обычного советского человека. Родился сын, в котором Бекенбауэр не чаял души. Безмятежная жизнь продолжалась до тридцать шестого года, пока к нему не явился Селиверстов. — Мне Россия дала все, о чем может мечтать простой смертный: образование, специальность, достаток, семью, хорошую перспективу. Я уже стал забывать, что я немец. Даже говорить по-немецки мне было труднее, чем по-русски. И вот приходит этот Николай Николаевич… Он мог легко отнять у меня все, и я струсил, спасовал. Меня вполне можно судить как изменника Родины. Россия стала мне матерью, а я ее предал. Яковлев без обиняков предложил Бекенбауэру переориентироваться и помочь нам ввести в заблуждение гитлеровскую контрразведку. — Если это хоть в какой-то степени искупит мою безграничную вину… — устало согласился Бекенбауэр. — Могу я надеяться, что мой сын останется Ивановым и никогда не узнает, кем в действительности был его отец? Просьба была выполнимая, продиктована любовью и заботой отца. Яковлев пообещал поговорить об этом с вышестоящими товарищами. Я считал, что нам уже удалось вернуть Родине Надежду Сугонюк. Хотелось думать, что Прохор Сугонюк тоже станет настоящим патриотом… Поможем и сыну Иванова-Бекенбауэра, хорошему комсомольцу, рвущемуся на фронт, не потерять Родину. Время заставляло действовать без особых проволочек. Пора было отправлять в гитлеровский разведцентр первое донесение о том, как развивается операция «Есаул». (Может, на этом пути удастся встретиться с фон Креслером?) Рация Переселенца находилась в Ростове. Что ж, все пути пока вели туда. У игры, которую мы затевали с помощью Переселенца, к сожалению, не было перспективы. Как только Богач «сбежит», так в немецком разведцентре узнают, что Иванов-Бекенбауэр ведет двойную игру. Но даже этот факт, если его умно обыграть, может сослужить свою добрую службу. Князеву я отдал свою машину, пусть доставляет пленного фашистского контрразведчика с комфортом и ведет с ним по дороге душещипательные беседы. О том, что в дальнейшем Богачу предстоит побег, Князев пока не знал. Я считал, что, непосвященный в эту часть плана, он лучше справится с первой: даст Богачу почувствовать, что того «перевербовывают». Молодой, горячий, не очень-то поднаторевший в анализе человеческих характеров, Иннокентий пойдет к цели по кратчайшей прямой и тем самым выявит свои намерения раньше времени. Но именно это нам и надо — пусть немецкий капитан Богач думает, что с ним работает крайне неопытный контрразведчик. Он будет чувствовать свое превосходство перед зеленым юнцом, а это и помешает ему рассмотреть ловушку, какую мы ставим. Яковлев с Бекенбауэром и Крутым отправились в Ростов попутным санитарным поездом. Необходимо было ввести гитлеровскую контрразведку в заблуждение «нелогичностью» наших поступков и «противоречивостью» фактов, которые станут потом известны. К примеру, вдруг выяснится, что… на Светловском кладбище похоронен Селиверстов. Есть могила под соответствующим номером, она вписана в книгу регистраций кладбища. А в бывшей Чертопхаевке, у себя на родине, погребен Чухлай. Но гитлеровская контрразведка знает, что Селиверстов, Чухлай и майор Хауфер — одна и та же личность. Гитлеровская контрразведка начнет искать разъяснения такому факту и придет к выводу: у Чухлая в биографии были неизвестные ранее абверу моменты, которые заставляют по-новому оценить службу этого человека в рядах гитлеровской контрразведки. На долю капитана Копейки досталось самое деликатное дело: внести в кладбищенскую книгу номер могилы гражданина Селиверстова, а затем отправиться на родину Чухлая — бывшую Чертопхаевку, найти там его родственников и провести с ними такую работу, чтобы они приехали в Светлово, забрали труп (брата, племянника или дяди — кем Чухлай будет им доводиться), перевезли его к себе и похоронили на сельском кладбище. Скромно, просто, с достоинством. Идеи в голове капитана Копейки рождались на ходу. — Попрошу помощи у Николая Лаврентьевича, он отзовет кладбищенскую книгу на контроль в райисполком, а уж мы решим, что к чему. Госпитальных хоронят, может, к ним присоединимся? Он отправился претворять свой план, а я, воспользовавшись его полуторкой, поспешил в Александровку. С Надеждой, Прохором Сугонюком и Истоминым мне необходимо было решить несколько вопросов. Главным свидетелем в затеянной игре оставалась Надежда. Бывшая невеста Чухлая, вне сомнения, знала, сколько раз приезжал в банду на свидание с атаманом гэпэушник Петр Дубов. Как говорится: не гора к Магомету, так Магомет к горе. Мне позвонил Белоконь, которого я перед этим тщательно разыскивал. — Петр Ильич, как у вас дела? Особенно по второму пункту. Это волнует меня и не только меня. — Есть положительные новости, — отвечаю. — Приезжайте, жду, — заключил он. Я отправился в областной центр на машине секретаря райкома партии. Белоконь с нескрываемым удовлетворением и заинтересованностью выслушал мое сообщение о том, что мы с Яковлевым, Истоминым, Копейкой и Князевым успели проделать. — Как это все вовремя! — воскликнул он. — Если бы Крутой остался неразоблаченным, наломал бы он дров во время оккупации! Как подумаю об этом, волосы встают дыбом! Но… враг есть враг, чему тут удивляться. Жаль, что фон Креслер ускользнул. Впрочем, может быть, еще успеете где-то перехватить. — Будем надеяться и стараться, — ответил я. — Как вы, Петр Ильич, расцениваете возможности фон Креслера организовать массовые саботажи на наших предприятиях и подбить на необдуманное выступление недовольных общими трудностями, вызванными войной? — Эти задачи ставились руководителями гитлеровской контрразведки перед группой «Есаул» в расчете на возможности, которыми обладали давно внедрившиеся в нашу действительность Чухлай-Хауфер и Бекенбауэр-Иванов. Но оба они исключены из игры. Так что выполнением бредовых планов теперь некому заниматься. — Ну что ж, я так и доложу Вячеславу Ильичу, — удовлетворенно заметил Белоконь. — А вот насчет диверсий… — продолжал я. — У фон Креслера солидная группа — вместе с ним девять человек. Надеюсь, что местной агентуры у них больше нет, но эти десятеро сложа руки сидеть не станут. Поэтому надо повсеместно усилить бдительность. — Я по своим каналам займусь этим, а вы, Петр Ильич, по своим, — решил Белоконь.