— Но вряд ли весь сыр-бор только из-за того, что Крапп один из наших. Бивен был согласен: нацист, убивающий женщин, — это, конечно, погано. Но еще не конец света. Грюнвальд сделал пару шагов, опустив голову и положив правую руку на гарду своего кинжала. Удачное подражание Пернинкену, который, в свою очередь, вдохновлялся примером обожаемого фюрера. — И каков твой план? — наконец спросил он. — Мы должны объявить его в розыск. Подключить всех наших людей. Предупредить блокляйтеров. Крапп не должен выскользнуть из сетей Черного ордена. Грюнвальда это, кажется, не убедило. Бивен зародил сомнения в его голове. — Если мы его возьмем, — спросил он, — что ты собираешься делать? — Передать его правосудию, чтобы он должным образом предстал перед судом. — Я серьезно говорю. Бивену совершенно не хотелось раскрывать свой план ликвидации на польском фронте. Личное дело. — Прикончить как собаку и молиться, чтобы с нами не поступили так же. Грюнвальд продолжал расхаживать с озадаченным видом. Паркет поскрипывал под его сапогами. — И с самого начала расследования этого дела ты так и не докопался, где там собака зарыта? — Нет. Если только не окажется, что Крапп вовсе не наш убийца. — Что? Озадаченный Грюнвальд вскинул голову. Потом спохватился и снова нахмурился. — И такое возможно, — признал он. — Я сам отрабатываю другие версии. Пришел черед Бивена удивляться: — Какие? — Ты скоро узнаешь. Бивен не мог пропустить мимо ушей такой намек: — Ты только что прочел досье и рассчитываешь отработать другие направления? Вот просто так, за чтением, тебе пришли в голову новые идеи? Улыбка мокрицы стала шире. — А что ты думал? Что мы только сейчас заинтересовались этим делом? Что никто за тобой не приглядывал с тех пор, как ты над ним работаешь? Бивен иногда страдал тугодумием. Ну конечно, с самого начала Грюнвальд и был его Doppelgänger[116] — тень, ходящая за ним по пятам. Бивен сглотнул желчь, обжегшую пищевод. Он подумал о Минне, о Симоне. Что на самом деле было известно этому окопному отребью? — И что у тебя за версии? — решил не сдаваться он. — Мы же должны работать над делом единой командой. Этого ждет от нас Пернинкен. — Я сообщу тебе в нужное время, — загадочно заверил Грюнвальд. Бивен глянул на часы: он терял время с этим кретином. Пусть делает, что хочет… — Я пошел к себе в кабинет, — бросил он, щелкнув каблуками. — Если решишь высказаться яснее, ты знаешь, где меня найти. 70 Бивен дал Минне слово и должен был его сдержать. Поэтому он надавил на Динамо, чтобы тот добыл досье «Эрнст Менгерхаузен». — Из самых первых нацистов, — пустился в объяснения Хёлм. — Он всем демонстрирует свой партийный билет за номером шестнадцать. Сечешь, что за тип. — Он практикует как врач? — Нет. Он скорее исследователь. И если я правильно понял, совершенно блистательный. — Расскажи больше. Хёлм, сидя по другую сторону стола Бивена, хлопнул пачкой листов. — Ему пятьдесят два года. Настоящий Volksdeutsch[117]. Уроженец Карлсруэ, изучал медицину в университете Гейдельберга. Изначально получил специальность гинеколога-акушера, но больше не работает ни в одном из госпиталей. Преподавал в университете при «Шарите» и вел исследования по гормонам в сотрудничестве с фармацевтической компанией «Шеринг-Кальбаум» в начале тридцатых годов. В результате этих исследований появились… — Динамо был вынужден остановиться и прочитать, водя пальцем по буквам, — «Прогинон» и «Пролютон». — Что это такое? — Средства для борьбы с женским бесплодием. Кажется, зарекомендовали себя как очень эффективные. Эти ребята стали пионерами в своем деле. Значит, Менгерхаузен, так спешащий избавиться от «лишних ртов», сначала работал над тем, чтобы давать жизнь. В этом не было такого уж противоречия: все зависит от того, о какой жизни речь. — На сегодняшний день он вроде призрака в мире СС. Появляется то тут, то там на своей мотоциклетке, но никто не знает, чем именно он занят. — К какому отделу он приписан? — Скорее всего, к KdF[118], но даже это неточно. — Какое у него сейчас звание? — Опять-таки никто понятия не имеет. Говорят, он стоял у истоков программы Gnadentod. — А это что такое? — «Смерть из жалости» или «Милосердная смерть». Нацисты хотят покончить с инвалидами и душевнобольными. Бивен застыл. Минна. Список. Замок Графенек. Значит, все это уже было (или вот-вот станет) общеизвестно. — Существует официальная программа? — Ты же знаешь СС. Кое-какие имена негласно упоминаются, но Эрнст Менгерхаузен, без сомнения, задействован в проекте. — Это все, что ты о нем собрал? — Нет. Еще до этой истории с милосердной смертью он много работал над стерилизацией душевнобольных и цыган. Он настоящий псих. После принятия Нюрнбергских законов он провел множество операций… — Динамо снова уткнулся в свои записи. — Перевязка труб, вазэктомия, кастрация, удаление матки… Но любимая его штука — это, похоже, радиация. Воздействовать на неудачные экземпляры гамма-лучами, радием и выжечь им все опасные генитальные органы. Говорю ж, он чокнутый. Очередной безумец в общем пейзаже, не из-за чего огород городить и выщипывать перышки у эсэсовского орла, но данный маньяк рыщет вокруг Минны, вокруг отца… — У него есть какая-нибудь контора? Динамо выудил из кармана сложенный листок: — Держи адрес. Какой-то консультативный комитет, хрень, короче. Как всегда, с трескучим названием: Комитет рейха по научному учету серьезных наследственных и врожденных заболеваний. Но для близких просто Комитет рейха. На самом деле официально его вроде бы и не существует, но штаб-квартира по этому адресу. Говорят, у него там кабинет. Бивен развернул листок и прочел: 13, Энкирхерштрассе, Фронау. Северный пригород Берлина. Чуть больше двенадцати километров. У него уйдет минимум два часа на поездку туда-обратно, но делать нечего — обещание есть обещание. Он сунул адрес в карман. — Оставляю хозяйство на тебя. Глянь, что еще найдется о Краппе и его привычках. — Без проблем. — У тебя есть приятели в команде Грюнвальда? — Такие приятели, какими только могут быть два гестаповца. — Он идет по какому-то следу в адлонском деле. Постарайся выяснить, о чем речь. Бивен уже открывал дверь, когда Хёлм его окликнул: — И еще одно.