— Ступай за нами. Бивен с изумлением увидел, что она направила на мальчишку люгер. Где она прятала оружие? Методы баронессы не слишком отличались от его собственных. На небольшом пригорке возвышалось одинокое дерево, нависавшее над длинным домом. Липа с пепельным стволом и светлыми листьями. Они направились к ней. Бивен ждал, что в любой момент из другой двери появится мать с ружьем в руках. Но нет: она, видимо, была занята дойкой коров в хлеву. — Сядь там. Ганс повиновался, рухнув к подножию дерева. — Кто вы? — спросил он наконец дрожащим голосом. — Что… что вы со мной сделаете? Он все время бросал испуганные взгляды на Бивена — кривой громила молчал, но явно готов был при необходимости размазать его по земле. Потом он глянул на Минну и окончательно впал в панику: та достала из сумки стерилизатор и готовила шприц. Вебер заплакал как ребенок. Хрупкий и деликатный, шофер-крестьянин наверняка уютней себя чувствовал под одеялом Гюнтера Филица, чем за работой. — Что вы со мной сделаете? — повторил он между всхлипами. Минна насадила иголку на шприц и отломила кончик ампулы. Очень мягким отточенным движением, полным спокойствия, она погрузила туда иглу и втянула раствор. Потом выдавила несколько капель, чтобы избавиться от малейших пузырьков воздуха в шприце. Бивен следил за ее манипуляциями. Опаловая жидкость была густой, как масло, и красной, как мякоть плода. — Закатай ему рукав, — велела Минна. На этот раз Бивен не смог сдержать любопытство: — Что это? — То, что избавит тебя от необходимости его бить. Парень почти не сопротивлялся, когда Бивен обнажил его предплечье, — он отбивался не больше, чем ребенок у дантиста. Бивен терпеть не мог уколы. Игла, пронзающая жировые ткани или входящая в вену, казалась ему куда более жестокой, чем все пытки, которые он практиковал в гестапо. Однако он сосредоточился — ведь он ассистировал Минне, а потому и не подумал отвести глаза. Вебер стучал зубами. Пасторальная атмосфера придавала всей сцене еще большую странность. Пели птички, сверкала роса, шелестели листья. Начинался прекрасный день. Зажав шприц в зубах, Минна перетянула бицепс «пациента» резиновым жгутом. Похлопав по сгибу локтя, чтобы проявилась вена, она приказала: — Считай. — Но что вы собираетесь мне вколоть? Она погрузила иглу во вздувшуюся под кожей синюю вену. — Считай. Вебер глухо застонал. Тело от боли выгнулось, затылок ударился о кору липы. Его начала бить крупная дрожь, и он затрясся в траве, как двигатель внутреннего сгорания. Бивен держал его, пока Минна по-прежнему нажимала на поршень. По мере того как жидкость исчезала в голубоватой бороздке, Бивен представлял себе, как она распространяется по телу Вебера, проникая в кровеносную систему. Вдруг затылок молодого человека совершенно закаменел, а торс застыл. На его сведенном судорогой лице выступил пот, такой же обильный, как безостановочно льющиеся слезы. Его грудью словно завладела некая внутренняя сила, постепенно поднимаясь к голове. Бивен видел, как эта токсичная мощь продвигается по горлу, потом по лицу, подобно расползающейся по тканям тела вязкой змее, решившей удушить его. Минна вытащила иглу и приложила ватку к сгибу локтя. — Считай, — повторила она еще раз, вроде бы не обращая внимания на страдания Вебера. Взгляд мальчишки затуманился. Глаза обратились вверх и закатились под полуопущенные веки. — Считай! — приказала она, берясь за другую руку. Она снова сжала шприц губами и с молниеносной скоростью затянула жгут. Секунду спустя игла нашла новую вену. Того снова начала бить дрожь. Бивен сказал себе, что пара оплеух была бы куда милосерднее этой затянувшейся химической пытке, но Минна, казалось, ничуть не сомневалась в правильности выбранного пути. Наконец Вебер расслабился. — Считай, — бросила она в последний раз. Загробным голосом тот начал: — Eins, zwei, drei…[142] Бивен зачарованно наблюдал за происходящей метаморфозой. Раскинув руки в траве и обратив ладони к небу, Вебер словно растворялся в дневном свете. — Vier, fünf, sechs…[143] На этом счет прервался: он заснул. — Черт возьми, — пробормотал Бивен, — что ты ему вколола? — Тиопентал натрия, тебе это о чем-то говорит? — Нет. — Пентотал? — Тоже нет. — Это анестетик. В определенной дозировке он угнетает центральную нервную систему и нейтрализует силу воли. Его называют «сывороткой правды». Странно, что вы не используете его в гестапо. Он не осмелился сказать ей, что их методы более… незамысловаты. Тем не менее в Geheime Staatspolizei поговаривали об использовании химических препаратов, если требуется сломать наиболее строптивых. Минна могла бы стать первоклассным консультантом на Принц-Альбрехтштрассе, 8. Она отвесила Гансу Веберу пощечину и заговорила с ним мягко, как если бы их связывала многолетняя доверительная дружба. Парень, казалось, был почти без сознания. По его лицу катились слезы. В трепещущих глазах разливалось глубокое успокоение. — Все хорошо? Ноль ответа. Тело Вебера по-прежнему растекалось в свете, превращаясь в лужицу вялой, томной, красноватой энергии. — Все хорошо? — Да, — наконец пробормотал он. — Мы твои друзья. Мы здесь, чтобы помочь тебе. Вебер сделал усилие, пытаясь разглядеть их, но, кажется, так и не увидел. — Ты расскажешь нам все, что знаешь? — Да… 99 — Как тебя зовут? — Ганс Вебер. — Кем ты работаешь? — Шофером. Минна не успела задать следующий вопрос, Вебер во внезапном приступе словоохотливости снова заговорил: — Главное знать правила дорожного движения. Правила надо знать назубок! — Но ты-то их знаешь? — Лучше всех. — Какую машину ты водишь?