Вебер не ответил. Ему словно не хватало воздуха, он открывал рот, подобно выброшенной на сушу рыбе. В уголках рта сохли струйки слюны. — Это правила дорожного движения, — чуть тише повторил он. — Конечно. Расскажи мне о Грете Филиц. Перед его глазами роились мухи. Некоторые даже садились на липкое от пота лицо. — А еще рефлексы… — продолжил он, будто не услышав Минну. — На дороге рефлексы — это основной… Его голос затих. Бивен выжидал момент, когда бедный парень окончательно растечется по траве, как перевернутое ведро. — Ганс. Вебер снова заснул. — Ганс! Новая пощечина. Тот пришел в себя. Его зрачки, снова было исчезнувшие, показались из-под век и уставились на горизонт. — Расскажи мне о Грете Филиц. — Моя хозяйка. — Что ты можешь о ней сказать? — Она умерла. Ее убили. Значит, шофер был доверенным лицом — очевидно, из-за «особых» отношений с ее мужем. Черт ногу сломит в этом деле! — Ты возил ее повсюду в Берлине? — Повсюду. — У нее были друзья? — Полно. — Женщины или мужчины? Вебер хихикнул. Его легкий, рассеянный смешок, казалось, исходил из листвы липы, из наливающегося синевой неба. — И те и те… — Где она встречалась с ними? — В отеле «Адлон», в кафе «Циглер»… Он продолжил вполголоса перечислять места. Язык у него так заплетался, что иногда было почти невозможно разобрать, что он говорил. — Она иногда ходила к ним в гости? — Иногда. — У нее были любовники? — Нет, любовников не было. — Ты уверен? — Совершенно. — Почему ты так уверен? Ганс Вебер запрокинул голову. Издалека можно было подумать, что он вспоминает стихотворение, едва шевеля губами и воздев глаза к залитой солнцем кроне липы. Бивен чувствовал в зарождающейся жаре грядущее оцепенение. Воистину странная сцена. Расслабленный допрос под открытым небом, в час, когда природа просыпается. Ничего общего с силовыми сеансами у него в кабинете. — Запрещено… — Ее мужем? Тот опять хихикнул и вяло вытянул правую руку, пародируя гитлеровское приветствие: — Фюрером! Психиатр не дрогнула: не следовало препятствовать человеку нести любой бред, оставалось только выуживать по ходу нужные ответы. Бивен догадывался, что Минна эксперт в такого рода дознаниях. С помощью этого барбитурата она наверняка выявляла случаи давнего травматизма, симптомы, скрытые в подсознании своих пациентов. Ганс воздел указательный палец и добавил: — А наш фюрер, он человек очень серьезный… — А если я тебе скажу, что Грета была беременна? Парень повернул голову и посмотрел на Минну. Он казался разочарованным. Ее невежеством. Глупостью. Или просто ее наивностью. — Вы ничего не знаете. Гитлер хочет, чтобы у всех женщин были дети. Нужно иметь детей. — Мы с тобой оба знаем, что отцом был не Гюнтер Филиц. — Конечно нет. — И ты знаешь кто? — Нет. — А среди ее друзей был мужчина, которого она видела чаще остальных? Ты не помнишь, отвозил ты ее в какое-нибудь особое место? На Вебера напал дикий смех. Минна прикусила изнутри губу. Даже она начала терять терпение. О Бивене и говорить нечего. Слушать бред обколотого шофера — занятие не для слабонервных. Кулаками он добился бы результатов куда быстрее. Ганс не унимался со своими ужимками. Он поднес указательный палец к губам. — Ш-ш-ш, — прошипел он, — это секрет. — У Греты был любовник? Ты знаешь имя этого любовника? — Никакого любовника. Сегодня в Германии не нужно ни любовника, ни мужа, чтобы сделать ребенка. Минна бросила быстрый взгляд на Бивена. Они не поняли смысла этих слов, но интуитивно почувствовали, что их ждет некое откровение. На этот раз Ганс прошептал: — Достаточно произнести волшебное слово… — Какое слово? — Lebensborn…[144] 100 Перед Генрихом Гиммлером стояла проблема. Война 1914–1918 годов значительно сократила население Германии, затем, во времена Веймарской республики, пришла нищета, условия жизни стали ужасающими, воцарившийся пессимизм вызвал настоящее падение рождаемости — супружеские пары отказывались обзаводиться детьми, количество абортов никогда еще не достигало таких цифр… С пришествием Третьего рейха нации стала угрожать иная опасность: война. Не считая бесчисленных убийств, совершаемых самим режимом, грядущие конфликты повлекут за собой миллионы смертей. А потому Тысячелетний рейх должен был найти способ пополнить свои ряды. Нацистское доминирование никак невозможно без главного козыря: численности. Чтобы заполонить Европу, а то и весь мир, немцы должны быть многочисленны, это же очевидно. Начиная с 1933 года Генрих Гиммлер запустил пропагандистскую кампанию, призванную поощрить размножение. Плакаты, передачи по радио, фильмы, но также законы, льготы, пособия… Поставленная цель: четыре ребенка на семью, один из которых должен быть зачат специально для Адольфа Гитлера. Führerdienst, «служба фюреру». Этой стратегии оказалось недостаточно. После кровопускания на Большой войне в Германии тридцатых годов женщин было намного больше, чем мужчин. А эти потенциальные Mütter должны были рожать. Гиммлер отмел все буржуазные и христианские священные ценности: супружество, верность, семейный очаг и прочие эгоистические и антипатриотичные бредни. Рейхсфюрер СС отныне проповедовал адюльтер, полигамию, обмен партнерами. Трахайтесь, Mensch Meier![145] Только это и важно. Особые сложности возникали с забеременевшими незамужними девицами, брошенными производителем: они не успокаивались, пока не избавлялись от плода своей ошибки. Следовало срочно прекратить эти аборты. И тогда у Гиммлера возникла идея создания сети «Лебенсборн» — название ассоциировалось с «Leben» (жизнь) и «Born», старинным словом, обозначающим «источник» или «фонтан». Эти «источники жизни» были задуманы, чтобы помочь матерям-одиночкам, женщинам, совершившим адюльтер, и всем прочим, кого могла посетить дурная мысль прервать беременность. Созданные в 1935 году под эгидой Центрального управления расовых исследований и народонаселения, эти клиники обеспечивали одновременно и дородовой уход, и родовспоможение, и поддержку после рождения ребенка. Таким образом эти «Лебенсборн» предлагали серьезную альтернативу женщинам, которые не желали ни растить, ни признавать ребенка, — рейх готов был помочь им, вернее, не им, а малышам без родителей: он давал им официальный статус и превращал в прямом смысле слова в «детей нации».