— О «Лебенсборн»? — удивленно повторил он. — Ты, по крайней мере, не наделала глупостей? — Это для подруги. — Так всегда говорят, когда делают глупости. — Клянусь, речь не обо мне. Моя подруга связалась с клиникой «Цеертхофер», недалеко от Берлина. Я хочу быть уверена, что она ничем не рискует. Об этих заведениях рассказывают бог знает что. Я уверена, что уж ты-то знаешь правду. — Ты мне льстишь, дорогая. Он тяжело опустился в кресло напротив. Тона его костюма — коричневые, бутылочные, шоколадные — вызывали желание примоститься к нему и заснуть. Добрый асфальтовый дядюшка, в меру теплый и опасный. — Ты, конечно же, предполагаешь, что я финансирую эти добрые дела, и правильно предполагаешь. Фактически все члены СС обязаны делать взносы на «Лебенсборн». От этого зависит будущее отечества, понимаешь? Его вечный ироничный тон. На отвороте воротника он носил овальную серебряную булавку. Шесть дубовых листьев, перехваченных надписью: «Благодарность от СС за верную помощь в годы сражений». Знак отличия, предназначенный для дарителей, которые жертвовали еще до 1933 года. В те времена фон Хассели наверняка финансировали как нацистов, так и коммунистов. На всякий случай… — И с чего прикажешь начинать? — Было бы неплохо с самого начала. Он отпил глоток коньяка и начал своим звучным баритоном: — Вначале это были простые роддома, созданные по инициативе СС. Центры, помогавшие матерям-одиночкам родить, не привлекая никакого внимания. Можно сказать, альтернатива абортам, слишком многочисленным в те времена. Специфика «Лебенсборн» заключалась в том, что в случае надобности они предлагали оставить у себя ребенка. Детей затем передавали в проверенные немецкие семьи, у которых были проблемы с зачатием. И все оставались довольны. — И всё? — Не совсем. Эти центры стали бурно развиваться, когда Гиммлер начал пропагандистскую кампанию по поводу Führerdienst. Тебе известно, что Германия — страна, где трахаются больше, чем где бы то ни было? Минна, желая сохранить трезвую голову, заставляла себе не прикасаться к своему бокалу. Но по пальцам бегали мурашки. — В стране всегда царила настоящая сексуальная истерия. Трахаются в Hitlerjugend. Трахаются в Bund Deutscher Mädel[148]. Каждое собрание Reichsarbeitsdienst[149] превращается в оргию. И все это в самом прекрасном расположении духа! Как сама понимаешь, чего только не сделаешь, лишь бы доставить удовольствие нашему фюреру… Трудно сказать, где тут объективная правда, а где пристрастие дядюшки к провокациям. Минна по-прежнему не шевелилась. Бокал ей подмигивал, а губы пересохли так, что почти слиплись. — На сегодняшний день «Лебенсборн» в расцвете. Полагаю, клиник сейчас около двадцати. В Баварии, в Саксонии, в Бранденбурге… Нацисты поставили цель: пятьсот родов в год на каждую клинику. Гиммлер, который мыслит скорее военными категориями, уже видит Германию через двадцать лет, заполучившую шестьсот полков. Согласно его подсчетам, в восьмидесятые годы сто двадцать миллионов немцев будут править миром! Минна наконец позволила себе глоток. Мягкость алкоголя, жгучая и в то же время обволакивающая, откликнулась волной дрожи, пробежавшей от головы до ног. — Иногда эти «Лебенсборн» оставляют детей у себя, верно? — Да, и в последнее время все чаще. — Думаю, эти дети проходят… особое обучение? — Конечно. Все было задумано для воспроизводства славных нацистиков. Между прочим, процесс начинается еще раньше, в момент отбора будущих мамаш. Там не берут кого попало. Следует быть блондинкой с голубыми глазами и соответствовать еще куче физических параметров. Гиммлер всегда цеплялся за свою идею об арийской расе. Восстановить и увеличить население Германии — да, конечно, но за счет светловолосых гигантов и атлетических фройляйн! — Как осуществляется отбор? — Специалисты по расовой принадлежности осматривают беременных. Их измеряют, обследуют, расспрашивают. Изучают и их происхождение, и отцов будущих детей (их всегда устанавливают). Принимают только в тех случаях, когда у ребенка твердые шансы принадлежать к нордической расе. — Значит, многим отказывают, так? Герхард насмешливо хмыкнул: — Особенно в Баварии, где все немцы невысокие и темноволосые! Гиммлер не желает понимать, что его идеальный образчик скорее шведский или польский. На мой взгляд, когда Германия захватит эти страны, то начнет черпать материал оттуда. Какая ирония. Подпитывать кровь победителей кровью побежденных. — А само воспитание? — Гиммлер подумал обо всем. Он вникает во все детали, следит за всем, что будет внушаться детям, за книгами, которые им следует читать. Ты в курсе, что до того, как стать руководителем СС, он занимался разведением кур? Все это выглядело бы смехотворно, не будь оно так… трагично. Позиция самого Герхарда всегда оставалась весьма гибкой. В узком семейном кругу он демонстрировал глубокое презрение к нацистам, но вел с ними переговоры и с энтузиазмом строил для них автострады. — Ты провел собственное расследование? — подтолкнула его она. Он снова наполнил бокалы. Алкоголизм Минны дядюшку не смущал. В его глазах он был частью «оригинальности» племянницы. — Люблю знать, куда идут мои деньги. Я нанял детективов, чтобы они немного в этом покопались. — Довольно рискованно. — Им и платили соответственно. — Что ты еще узнал? Герхард скрестил ноги, так же уютно чувствуя себя в кресле, обтянутом кожей питона, как и в своем костюме, кажется, из твида, потом рассмеялся. — Что все это лишь показуха. На самом же деле, как и все, что делают нацисты, эти «Лебенсборн» — сплошной хаос. Из-за того, что они выгнали всех врачей-евреев и оттолкнули тех, кто остался верен клятве Гиппократа, они не могут найти никого, кто смог бы руководить их «источниками жизни». Иногда главврачом клиники становится простой дантист. Мамаши тоже те еще. Большинство — блаженные фанатички. Некоторые, когда рожают, не сводят глаз с портрета Гитлера, как если бы он был богом. У других на нервной почве наступает ложная беременность, вызванная навязчивой идеей «послужить» фюреру. Третьим же, напротив, плевать на правила игры. Едва родив, они мчатся с младенцем под мышкой в ближайшую церковь, чтобы его окрестить. Или же приходят в клинику только для того, чтобы воспользоваться режимом максимального благоприятствования, который им там предоставляется. Кофе и шоколад — хоть залейся… Со своей стороны санитарки и детские медсестры воруют медикаменты, простыни, расхищают запасы, крадут чулки пациенток и их украшения… Мои парни просто обалдели. За видимостью порядка и строгих правил полный бардак. Путают младенцев в момент регистрации рождения. Обнаруживают гвозди в каше и крыс под кроватью. Сторожа пытаются трахнуть мамаш до или после родов. Их собаки готовы рехнуться, когда у женщин снова начинаются месячные. Мне говорили о забытых на солнцепеке новорожденных, задохнувшихся в собственных кроватках, или же об эпидемиях, уносивших целые выводки малышни… В этом весь нацизм: бредовый проект, осуществленный шайкой безграмотного сброда. Как бы люди рейха ни красовались в своих роскошных мундирах и ни раздавали друг другу медали, они никогда не поднимутся выше тех прогорклых пивных, откуда выползли. Этим все было сказано. Оставался главный вопрос. — Ходят слухи, — снова заговорила Минна, — что «Лебенсборн» — это дома терпимости для офицеров СС. Заведения, куда женщины добровольно приходят, чтобы отдаться арийским гигантам. Что ты об этом думаешь? Герхард вытащил из нагрудного кармана сигару размером со снаряд. Ее раскуривание заняло больше минуты. Минна была готова к этому ритуалу с самого прихода. Она всегда помнила дядю окруженным густым облаком дыма. — Вечно эти слухи… — буркнул он из голубоватого ореола. — И ничего с ними не поделаешь. — И это все выдумки? — Мои детективы ничего подобного не нарыли, но нельзя исключать некое «направленное зачатие». Фон Хассель выдохнул клуб дыма вместе с очередным раскатом смеха. — Гиммлер вполне способен выдумать нечто подобное. Этакое человеководство, скотный двор, куда женщины будут приходить, чтобы их обрюхатили Zuchtbullen, быки-производители… Вообще-то, я думаю, что это его мечта, тайная страсть. Создать сверхрасу! Герхард встал и развел руками — немного театральности не помешает изложению. — Но в конечном счете почему бы и нет? Если все согласны… — Я хочу, чтобы ты предложил мою кандидатуру. Фраза вылетела, прежде чем она успела задуматься. — Что, прости? — Я хочу вызваться добровольцем, чтобы встретиться с производителем-арийцем. — Что на тебя нашло, дорогая? Ты застоялась? В таком случае я могу предложить тебе целый легион молодых наследников, упакованных по самую макушку, — это хоть послужит разнообразием после твоих чахоточных художников… — Нет. Я хочу связаться с секретным бюро этих «Лебенсборн». Герхард задергал руками, как будто размахивал стягами синего дыма. — Я же сказал тебе, что это всего лишь предположение! — Такое бюро существует, и ты это знаешь не хуже моего. Я хочу увидеться с людьми, которые отвечают за… это скотоводство. И хочу предложить себя для оплодотворения. Брови аристократа поползли к переносице. — Что ты надумала? Хочешь сделать себе ребенка с одним из их тупых эсэсовцев? Как-то на тебя не похоже. — Я не пойду до конца, но хочу узнать, как там все устроено. — Зачем? — Затем, что моя подруга прошла этим путем. Ее мысли начали выстраиваться в нужном порядке. Грете не понадобился ни муж, ни ребенок, чтобы забеременеть. Она прибегла к «Лебенсборн». В один прекрасный мартовский день она отправилась в клинику в предместье Берлина и предложила себя в качестве кандидатуры для вынашивания «ребенка Гитлера». Подобная гипотеза не очень соответствовала образу Греты. Однако Минна чувствовала, что нащупала истину. Фрау Филиц желала содействовать восстановлению населения Германии… — Я не понимаю, — заговорил Герхард, снова усаживаясь. — Если ты думаешь, что так поступила твоя подруга, почему бы тебе у нее и не спросить? — Потому что она мертва. Ее убили. Сквозь клубы дыма на лице барона проступило недовольное выражение. — Смотри себе под ноги, малышка. Берлин стал очень опасным городом. Умереть здесь ничего не стоит.