— Я сейчас подъеду, только вышел из участка. Передай всем… — Мама наверху с Феликсом, она постоянно плачет. Дедушка и Джудит были здесь, но сейчас уехали в больницу. Ханна ночует у подруги. Так что тут больше никого нет. — Десять минут, Сэм. — Ты на своей машине? — Да. — А. Без сирен… — Без. Но я буду визжать шинами на поворотах. — Круто, — сказал Сэм и положил трубку. Он уже стоял в дверях, когда Саймон подъехал. Он выглядел внезапно повзрослевшим: ноги стали длиннее, лицо изменилось, детская мягкость заменилась на твердость и остроту. Его сходство с Крисом стало очевиднее. Не так давно он бы побежал навстречу Саймону, протянув к нему руки, чтобы тот поднял и закружил его. Теперь он стоял и ждал, и его лицо оставалось серьезным. — Привет, Сэм. — Мама все еще наверху. Как продвигается расследование со стрельбой? — Мы разберемся. — Я видел тебя по телевизору. Сколько тебе должно быть лет, чтобы пойти на стажировку в уголовный розыск? — Шестнадцать. — Несправедливо. Саймон услышал шаги Кэт на лестнице. — В мире много несправедливого, — сказал он. Сэму вручили новую книжку Алекса Райдера, но ему не хотелось оставаться одному, он без конца задавал вопросы про Криса и нервно и бессмысленно болтал о том, могут ли собаки видеть в темноте, или будет ли его брат, когда вырастет, получать оценки по математике лучше, чем он. Его взгляд метался от Саймона к Кэт в поисках поддержки. Они сидели с ним, разговаривали, отвечали на вопросы. В конце концов он просто открыл книгу, отвернулся и сказал: «Теперь я почитаю». Феликс спал, уткнувшись головой в подушку и подобрав под себя ноги так, как будто собирался уползти. Саймон рассмеялся. — Да, — сказала Кэт, — только они и держат меня на плаву. Сэм слишком сообразительный, он слишком много до чего догадывается. — Но ты сказала им? — То, о чем им стоит знать. То есть фактически все. Саймон подошел к холодильнику и достал бутылку белого вина. — Нет, — сказала Кэт. — Я не буду. Не сейчас. Он поставил бутылку обратно и пошел ставить чайник. — На них нельзя вываливать все, но на меня можно, ты же знаешь, — сказал он. Кэт откинула голову назад и закрыла глаза. Она выглядела старше, подумал Саймон. Как и Сэм. Ее лицо тоже изменилось. Когда такое происходит, мы опускаемся на несколько ступенек ниже. И можем уже никогда не вернуться. Саймону захотелось нарисовать ее. — Чай с мятой, — сказала она. — В синей банке. — Как прошла операция? — Они удалили достаточно большую часть опухоли, но, естественно, не всю — это слишком опасно. Потом сделали биопсию. У него астроцитома в третьей стадии. Ему назначили курс радиотерапии. — И она поможет? Кэт посмотрела на него, когда он отдавал ей чай. — Временно. Он сел рядом с ней. Ему нечего было сказать. Он не мог позволить себе сыпать банальностями. — Ты уйдешь с работы? — Да, придется. Он вернется домой через неделю, и потом я буду ему нужна все время. Хотя его останется не так уж много. Знаешь, когда пациенты раньше говорили мне, что не могут осознать, что я им говорю, я на самом деле не понимала, что они имеют в виду. Но когда сегодня днем нейрохирург сидел и все мне объяснял, он как будто говорил на древнегреческом. Я просто не могла ничего понять. Это не проникало в мое сознание. Когда я вышла из кабинета, я встала посреди коридора и повторила то, что он мне только что сказал: «У вашего мужа астроцитома в третьей стадии, я удалил все, что мог. Это на некоторое время уменьшит давление, и мы назначили ему десятидневный курс радиотерапии. Это выиграет ему немного времени. Но, как вы понимаете, это паллиативные меры…» Я действительно произнесла это громко, вслух. Пара человек прошла мимо меня и… Кэт аккуратно поставила свою чашку чая на стол и заплакала. Кэт. Плачет. Саймон помнил, как она плакала после того, как упала с лошади и сломала руку, и на похоронах: мамы, Марты. Но эти слезы были не такие, эти слезы брали свой источник там, куда он не мог добраться, это были слезы отчаяния, боли и безысходности. Он сел и положил руку ей на спину, а она согнулась и, всхлипывая, спрятала лицо в своих ладонях. Крис умрет. Кэт останется здесь, будет растить детей, рано или поздно вернется на работу. Планета будет продолжать крутиться. Ничего не изменится. Все изменится. Крис. Он любил своего зятя, всегда хорошо с ним ладил и воспринимал его как нечто само собой разумеющееся целых тринадцать лет. Крис не был сложным человеком. Ему нравилась его жизнь, он любил свою семью, делал свою работу, иногда любил поспорить. Обычный человек. А теперь — обычный человек, чей мозг что-то пожирает. Который лежит сейчас в больнице после того, как ему вскрыли череп. Пласты земной коры как будто раскрылись перед Саймоном, обнажая бездонный кратер. Тридцать восемь Ее голос звучал странно. Не похоже на нее. Но что именно было не так, он понять не мог. — Мы можем пойти в другой раз? — спросила она. — Что случилось? Ты плохо себя чувствуешь? — Нет. Да. Я имею в виду — я не больна, просто я бы лучше сходила в другой раз. Или просто выпила. — Но я уже зарезервировал места. Она вздохнула. Повисла тишина. — Да ладно, порадуй себя, ты почувствуешь себя лучше. — А где это будет? — Там, где тебе понравится. — Мне не нравятся сюрпризы. — Этот понравится. Молчание. Слишком долгое молчание. Он не выдержал. — Элисон? — Да, да, я здесь. Извини. Хорошо, ладно, конечно, пойдем. — Ты уверена? — Я же сказала. — Я хочу, чтобы тебе понравилось. Я хочу, чтобы тебе было хорошо. Это кое-что особенное. — Так и будет. Извини. Во сколько ты хочешь идти? — Заберу тебя в семь. — Так рано? — Там есть на что посмотреть, а потом мы выпьем и поедим.