«Второе сообщение». Послышалась пауза. Вздох. «Ох… Саймон. Здравствуйте. Это Джейн. Джейн Фитцрой. Я только что услышала новости. Я не предполагала, что вы будете дома, это очевидно, но… Я просто хотела сказать, что это ужасно. И мои мысли и молитвы сейчас вместе со всеми. И, в общем… это все, и я… Я думаю, я с вами увижусь. И это Джейн. Если вы не расслышали. Спасибо. Спокойной ночи, Саймон». Пятьдесят семь Он сидел за рулем и хохотал. Он поехал в объезд, не через город, а по окружной дороге в четыре мили, так что выехал на шоссе в сторону Болот с дальнего конца. Так было надо. Никакого риска. Там его никто не знал. И он хохотал. Иногда широко улыбался. Иногда просто посмеивался. Но в основном громко хохотал. Это было прекрасно. Лучше, чем прекрасно. Они все собрались там, при полном параде, на маленьком клочке земли, и стали поджидать его, надеяться на его приход. Серьезно? Они действительно серьезно ожидали, что он хотя бы из детского водяного пистолета выстрелит на этой ярмарке? Он даже в тире не попробовал пострелять, хотя пару раз проходил мимо него, глядя на идиотов, которые и в ворота сарая с десяти футов не попадут. Неважно. Он получил удовольствие. И они тоже. Насколько, интересно, дорого ловить снайпера, который даже не собирался стрелять? Это было не в его духе — палить по толпе без разбора. Так поступают сумасшедшие люди, а таких он презирал. Подростки из Америки, которые приходят на школьный двор и заваливают дюжину невинных детишек, мальчишки из колледжа, которые с автоматом нападают на своих одногруппников. Они больные. Они не в себе. Таких надо запирать до конца жизни, но только немногие из них снова видят свет, ведь они используют свое же оружие против себя. Почти всегда. И как раз этого он бы никогда в жизни не сделал, потому что он был не больной, не сумасшедший, не шизик и не наркоман. У него была идея и план, цели и методы. Он был другим. Было приятно понимать, что он мог находиться на ярмарке и при этом быть уверенным, абсолютно уверенным, что ничего не случится. Он рассмеялся. Но потом, когда он прибавил скорость на коротком прямом участке пути, он вспомнил, что восемь человек погибли и десятки были ранены из-за какого-то выродка. Он снова слышал крики. Слышал мольбы о помощи, раздававшиеся из глубины обрушившегося аттракциона. Точно такие же бойни оставались после обезумевших подростков, которые врывались в церкви, на баскетбольные стадионы и в школы. Им всем была дорога на электрический стул, и он презирал их за то, что они успевали пристрелиться, находя такой простой выход. И все-таки. Он снова улыбнулся своим воспоминаниям. Сегодня он выбрал правильное время. Было холодно и ясно, ни тумана, ни ветра. Светло. Он оставил свой мотоцикл у канавы, в незаметном месте, достал сумку из багажника и остаток пути прошел пешком, поднимаясь по отвесному склону. Добравшись до вершины, он осмотрел окрестности. Пара ястребов парила в вышине, крепко и прямо раскинув крылья, похожие на лопасти ветряной мельницы. Далекий город превратился в тонкую голубоватую бледную линию на горизонте. Он подумал, что тоже мог бы улететь отсюда, просто раскинуть руки и парить, поймав встречный поток. Он расстегнул сумку и достал жестяной портсигар и табак. Папиросную бумагу. Лизнул. Скрутил. Поджег спичку. Запах дыма и вкус сигареты ни с чем не могли сравниться. Покурить на открытом воздухе. Съесть что-нибудь, приготовленное на открытом воздухе. Это ни с чем не сравнится. Он никогда не курил в помещении. Он лег на спину и выпустил кольцо дыма в воздух. Он ни о чем не думал, но он чувствовал: чувствовал, как растекаются по телу и наполняют разум тепло и удовлетворение. Он был счастлив. Дела шли отлично. Он хорошо разрабатывал планы, и тому были свои доказательства. Только идиоты пытаются делать что-то подобное без разработанного плана, и у них все разваливается, потому что они не продумывают все возможные ошибки. Ничего не оставляй на волю случая. Он не оставлял. Было приятно лежать здесь и знать, что каждый раз, когда он вынашивал очередную деталь своего плана, он делал это, потому что его вынудила Элис. Он не был жестоким человеком. Ему не нужна была какая-то глупая месть. Это для неудачников. Но то, что с ним сделала Элис, стало причиной всего этого. Элисон была ответственна. Если когда-нибудь ему придется об этом говорить, именно это он и скажет, он четко им все объяснит, во всех деталях и подробностях, чтобы им стало совершенно понятно. Если его когда-нибудь поймают… Он сел. Вынул изо рта самокрутку и улыбнулся. Рассмеялся. Он все смеялся, смеялся и смеялся. Он аккуратно затушил сигарету и поднял свою сумку. В этой рощице было очень красиво. Свет проникал между деревьями и падал вниз, на опавшую листву, хотя пока еще не было тех сильных осенних порывов ветра, что могли бы поднять ее ворох в воздух. Он знал это место. Ничего не изменилось. Он расстегнул сумку, достал оттуда маленькие, выкрашенные белой краской банки и выставил их в ряд на поваленном дереве. Потом он отошел на тридцать шагов, взяв с собой сумку. Через минуту он лежал на животе в выверенной позе. Белые банки ярко светились на солнце. Он прицелился. Выждал. Огонь! Огонь! Огонь! Огонь! Огонь! Огонь! Огонь! Огонь! Все до единой. Он улыбнулся. Встал, снова выставил банки и зашагал в обратную сторону. На этот раз сорок шагов. Листья мягко захрустели под ним, когда он лег. Рядом со своей рукой он увидел каштан в колючей ярко-зеленой кожуре. Он улыбнулся. Снова прицелился. Банки улыбались ему в ответ. Прекрасные. Белые. Огонь! Пятьдесят восемь Единственным уроком в понедельник была статистика. Они освободились в половине одиннадцатого. — Поехали в город? Том засомневался, стоя рядом со своей «Ямахой». — Давай, взбодришься хоть, тебе это сейчас нужно. Посмотри на себя. Слушай, с твоей мамой все будет в порядке. — Я знаю. — Ну и что тогда? Оставь мотоцикл здесь, поехали в город. У тебя есть деньги? Том отмахнулся. Деньги у него были. В больнице мать заставила его взять двадцатку у себя из сумки. Он хотел отказаться, когда перед ним возник Фил и спросил, не против ли он взять денег у него. Наглый хрен. Том взял двадцатифунтовую банкноту и ушел, ничего не сказав. Какое Расселлу вообще было дело? — А куда ты хочешь? — «Раттлерс»? Том понимал, что происходит. Люк всегда присматривал за ним, еще с первого класса. Единственной проблемой было то, что Люк в последнее время постоянно подкалывал его по поводу его Иисусьей банды. Когда он летом был в лагере, Люк не переставая слал ему неприличные сообщения. Правда, они были очень, очень смешные. Но три дня назад именно Люк позвонил ему, именно Люк приютил его у себя, именно папа Люка отвез его в больницу, дождался и забрал обратно к ним, именно мама Люка накормила его и подала чистую салфетку, в которую он уткнулся, когда не выдержал и расплакался. И обняла его. Они все его обняли. Он не знал, будет ли она жива или умрет завтрашним утром. «Раттлерс» находился в переулке рядом с автобусной остановкой и подавал пироги с фасолью, пироги с жареной картошкой, пироги с пюре и пироги с яйцами. Там было тесно, грязновато и всегда полно народу. — Ты опять будешь домогаться до Бога в эти выходные? — спросил Люк, когда они взяли по чашке чая и заказали еду. — Не называй это так. Люк дружески пихнул его плечом и улыбнулся. Они встали у стойки, дожидаясь, пока двое работяг освободят стол. — Что-то я не заметил Бога в субботу вечером. Может, у него был выходной? — Ну, моя мама могла и погибнуть. — Ну да. — Что? — Ну да, ее пронесло, а восьмерых других — нет. — Давай не будем об этом. Люк растолкал локтями стоявших перед ними в очереди и успел занять стол. Том сел и уставился в окно на граффити, нарисованное на автобусной остановке и гласившее: «ВЕРНИТЕ ПОВИШИНЬЕ»[8]. — Твоя мама собирается выйти за этого парня, Расселла? Том пожал плечами. — Нормально. Он нормальный. — Нет, не нормально, и он не нормальный. Он странный. — Интересно, конечно. — Что? — Что это за учитель, который знакомится в интернете. Том вспыхнул. — Кто это сказал? — Ты и сказал. — Нет. Никогда не говорил. Я никогда и никому об этом не рассказывал. — Ладно. Тогда не знаю. Не знал, что это был секрет. Джесси Коул говорил, что мистер Расселл сам им рассказал.