Хелен полулежала на диване в комнате с французскими окнами, выходящими в сад. «Это был прекрасный день, чтобы выйти из больницы, — подумала она, — прекрасный день, чтобы еще раз поблагодарить судьбу за то, что она была жива, хотя вполне могла бы быть…» — Лиззи, сколько сейчас человек погибших? — Это что-то нездоровое. — Нет. Я хочу знать. Мне невероятно повезло — и насколько повезло? — Девять человек, и у четверых серьезные ранения. Но опасности для жизни нет. Так что да, повезло. Что правда, то правда. По ветвям ясеня в глубине сада прыгала белка. Вскоре она шустро спустилась вниз по стволу и поскакала по траве. «Как красиво», — подумала Хелен. Это была самая красивая белка, что она видела в своей жизни, и самое красивое дерево, и солнце светило красивее, чем когда-либо раньше. «Я не сделала ничего, чтобы заслужить жизнь. Как другие не сделали ничего, чтобы заслужить смерть. Но я буду упиваться ею, и в каждый момент бодрствования я буду испытывать за нее благодарность». У нее болели ребра. У нее болели плечи. Ее шею пронзала чудовищная боль каждый раз, когда она пыталась повернуть ее хотя бы на миллиметр, но все это не имело значения, все это было выносимо. Это была боль, обещающая улучшение, и как, наверное, она отличалась от другой боли — от той, которая предвещала ухудшение. Она очень мало помнила про аварию. В ее голове как будто мигали кадры из кинофильма, некоторые моменты которого были удалены, а некоторые накладывались друг на друга, так что временная линия была нарушена и отдельные сцены теряли всякий смысл. Она помнила крики. Помнила, как все покачнулось, когда они опрокинулись и стали падать. Она помнила ощущение крепкой мужской руки на своем запястье, когда ее нашли, а потом его лицо. «Все в порядке, милая, — повторял он, — ты в порядке». То, что Фил просто выполз из-под обломков и практически без единой царапины ушел оттуда на своих ногах, было очередным непостижимым чудом, хотя она не знала об этом до тех пор, пока не оказалась в больнице, куда он пришел вместе с Лиззи. Он даже не стал брать выходной и, как обычно, с раннего утра уже был в школе. Она немного подвинулась, пытаясь устроиться поудобней. Белка вернулась и теперь грызла каштан среди опавших листьев, которые Том обещал, но так и не удосужился подмести. Но это было неважно. Такие мелочи теперь никогда не будут хоть сколько-нибудь важными. Она закрыла глаза и задремала, но проснулась оттого, что кто-то закрыл дверь. Фил обернулся. — Спи спокойно, — сказал Фил. — Лиззи там хлопочет в соседней комнате. Как ты себя чувствуешь? — Задеревеневшей. Помятой. Очень счастливой. Он подошел к ней и сел рядом. — Ты сможешь потом сама без проблем подняться наверх? — Да, конечно. Не могу же я спать на диване, это для инвалидов. Как прошел твой день? — Напряженно. Мне пришлось сегодня побегать. — Они не должны нагружать тебя работой — я говорила, тебе нужно было взять неделю отгула. — Я знаю. — И почему пришлось побегать? — Надо было съездить в город. В магазин. Купил тебе это. Дверь открылась, и появилась Лиззи с подносом в руках, так что она отложила завернутый подарок, пока они стелили скатерть, накрывали на стол и усаживали ее. Принимать вертикальное положение было очень болезненно, и у нее даже перехватило дыхание. За спиной — четыре подушки, левая рука — в слинге. Есть у нее получалось очень медленно, но рыба оказалась самым вкусным, что она ела в своей жизни, овощи были приготовлены идеально, а хлеб с маслом казался манной небесной. Она даже задумалась, не была ли она под кайфом от болеутоляющих, но потом поняла, что это было облегчение, кайф оттого, что она обманула смерть. Она произнесла молитвы благодарности про себя несколько раз. Фил бы посмеялся. «Чудес не существует», — говорил он. Наверное, это было и неважно. Ей казалось, что она очень голодная, а Лиззи положила ей только маленький кусочек рыбы, но она не могла управиться даже с ним. Какой-то рефлекс заставлял ее горло сжиматься, когда она пыталась глотать, хотя она знала, что с ней все в порядке. Она пила чай, ела хлеб с маслом, бурно выражала восхищение и вынуждена была отказаться от десерта из фиников. Она чувствовала, что слабеет от усталости. А потом Фил снова протянул ей свой подарок. Он был размером с коробку шоколадных конфет. Она надеялась, что это не она. Шоколад ей был не нужен. Но внутри коробки из-под шоколада оказалась еще одна коробка, а внутри ее еще одна, и еще, и в конце концов осталась совсем маленькая коробочка. — Ты выйдешь за меня? — спросил Фил. Хелен начала плакать. Час спустя она все еще плакала, но уже наверху, в своей постели. Фил ушел домой. Лиззи лежала на одеяле рядом с ней. — Не могу перестать улыбаться, — сказала она. — Да, я вижу. — Если бы я тогда не заставила тебя пойти в интернет… — Знаю. Тебе придется надеть розовое платье, ты же это понимаешь? Внизу хлопнула входная дверь. — Он точно не наденет, — сказала Лиззи. — Господи, пожалуйста, не смеши меня, очень больно. — Мам? — Мы здесь, разговариваем о розовых платьях. Где ты был? — Раздавал листовки. Лиззи застонала и натянула на голову подушку. Она старалась держаться подальше от того, что сама называла религиозной манией Тома, но когда он отправлялся в кафе, бары и магазины, чтобы раздавать там свои листовки про Иисуса, ей хотелось сгореть от стыда. — Заткнись. Все в порядке, мам? Ты уверена, что им стоило тебя отпускать? — Полностью уверена. Абсолютно уверена. И я в порядке, милый, никогда не чувствовала себя лучше. Хочется спать, и все болит, но никогда не чувствовала себя лучше. Том посмотрел на Лиззи. — Все нормально, это не препараты, она просто выходит замуж. Разве это не здорово? Он купил кольцо и спрятал его в куче коробок, мне кажется, это самый романтичный поступок в мире, я прямо завидую. Том стоял на месте, не заходя в комнату. Он не смотрел на них. Он смотрел прямо перед собой. Казалось, ему было тяжело дышать. — Отличные новости, Том. Ничего. — Том? Не стой так, подойди сюда. Ничего. — О господи, если ты собираешься вести себя как ребенок… — Лиззи вскочила с кровати и направилась к нему. — Если так, то проваливай, пока ты ее не расстроил. Ты серьезно меня злишь, Том. Но когда она приблизилась к нему, он отвернулся. Он ушел по коридору и снова спустился вниз по лестнице. — Лиззи, не надо, оставь его, все в порядке, с ним все будет в порядке. — Придурок! — прокричала Лиззи. Но входная дверь с грохотом захлопнулась, заглушив ее голос. Шестьдесят четыре «Славь, душа, благодать его слова! Завет его крепок, любовь без преград. Славь, душа, величие Бога, Что дети и внуки вовеки узрят!» — Аллилуйя! — Аллилуйя! — Восславим имя Иисуса! — Восславим имя Иисуса Христа!