— Ну да. Отличный был вечерок, мне перепал фунт или даже два. Я думал, что стоит погулять, и я пошел, но все эти огни и шум меня доконали, голова снова начала раскалываться. Я был не в такой хорошей форме, как думал, так что решил вернуться. — Я потерял нить, Мэтти, у меня уже все в голове перемешалось. — Можете мне не рассказывать. — Когда на тебя наехали? — Я этого не говорил. — Слушай сюда, либо ты отвечаешь на вопросы нормально, либо я напишу на тебя заявление, что ты мешаешь работе старшего офицера! — Вы напишете? — Я. А теперь давай сначала. — Я был в ангаре. Тихо спал в уголке, и тут пришел он и стал светить мне фонариком в глаза, я встал, он еще посветил фонариком, я повернулся, и он ударил меня по голове. Понятно? — Вот и все происшествие? — Да, ужасное. Две недели в больнице, и всю дорогу все было как в тумане, а потом меня отправили в этот хостел, и я подумал, что надо бы подышать воздухом; когда надолго застреваешь в таких местах, начинаешь сходить с ума, особенно если привык жить на улице. Ну и вот. Только на ярмарке было не протолкнуться, как будто туда все на свете пришли, а еще мигали огни и был жуткий шум, так что голова стала раскалываться только сильнее. Плохая была идея. Так что я решил — буду возвращаться. Но подумать о том, чтобы вернуться, и вернуться — это разные вещи. Никогда ничего подобного не видел. Не мог сдвинуться с места. Я был прямо у дальнего конца этой штуки. Меня толкали с одной стороны, с другой, пихали то наружу, то внутрь. Череп трещал по швам, скажу я вам. И вот тогда я увидел его. — Увидел? — Его. И тут точно никаких сомнений. Как будто кусок пазла встал на место, кусок памяти вернулся. Как будто светом все залило. Когда я увидел его. В ту самую минуту. Целиком все еще не вернулось, как будто картинка с темнотой по углам, но этот момент я увидел яснее ясного. Он нервно крутил стаканчик в руках и изо всех сил пытался сосредоточиться, как будто хотел снова увидеть эту картинку в голове. — Я знаю, что меня стукнули, но мне не померещилось! Я знаю, что там было темно, но у него был фонарик, и в нем было дело! В фонарике! Когда я снова увидел его на ярмарке, откуда-то падал свет, с карусели или из палаток с едой, которые были увешаны лампочками, — он стоял рядом с чем-то таким. Это был он. Мэтти Лоуэ смотрел на Уайтсайда с триумфом. — Мне нужно имя, мне нужно описание. Может, потом еще вернешься и посмотришь кое-какие фотографии, поглядим, не узнаешь ли его. — Этого не надо. — То есть ты его знаешь? — Нет, я его не знаю. — Ты знаешь его имя? — Не-а. Но только я понял, кто он такой. Когда увидел. Грэм Уайтсайд вздохнул. — Ну тогда выкладывай. Мэтти Лоуэ выложил. Это было быстро. Когда он закончил, Уайтсайд забрал у него пустой стаканчик, выкинул его в мусорное ведро и проводил его к выходу. Сержант бежал вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки и едва сдерживая улыбку. Когда он дошел до офиса уголовного розыска, он уже хохотал в голос. Им тут нужно было немного посмеяться. Он был почти благодарен этому бродяге, что тот явился со своей нелепой историей. Как будто мало у них было дел. Шестьдесят семь — Это тяжело, — сказала Джудит. — Для тебя это очень тяжело. Она прислонила свои костыли к стене, а ее закованная в громоздкий гипс нога покоилась под раковиной. Она чистила морковку, поглядывая в окно загородного дома на осенние листья, которые, кружась, падали на подъездную дорожку. Мясо было нарезано, лук нашинкован, бульон сварен. — У тебя есть тимьян и лавровый лист? — Они у меня растут на грядке напротив кухонной двери. Сейчас принесу. — В это время года всегда бывает окошко в несколько дней, когда погода просто прекрасная — тихая. — Джудит взяла пучок тимьяна у Кэт и поднесла его к лицу, чтобы почувствовать его пряный аромат, пока он еще со стеблями. — Если он хочет остаться дома, здесь, то пусть так и будет, — сказала она. — Ты знаешь, я помогу всем, чем смогу. Как и Ричард, разумеется. — Я бы не справилась без тебя. Еще дети… — Не пытайся все от них скрывать. — Я понимаю. — Извини, Кэт, это звучало покровительственно. Петрушка? — Сейчас принесу. Мефисто пошел за ней, мягко ступая лапами между рядами грядок и тыкаясь мордой в ее вытянутые руки. — То, что два раза в день приходят медсестры, — это просто отлично, но они относятся ко мне как к терапевту Криса, а не как к его жене. Я не хочу быть его врачом, Джудит. Я хочу говорить с ним как с мужем и видеть его как мужа, который умирает, а не как пациента. Я знаю, что могу выполнить все медицинские функции, если придется, в том числе посреди ночи, но я не могу заставить их думать о себе не как о враче. — Он так не думает. — Это правда. У тебя отлично получается видеть картину в целом, ты знаешь об этом? Джудит рассмеялась. — А еще у тебя все отлично получается с папой. — Спасибо, — сказала Джудит приятным тоном, но с интонацией, которая, как поняла Кэт, не предполагала дальнейшего обсуждения этой темы. Ладно, хорошо. Она не собиралась в это углубляться. Джудит была счастлива, отношения, казалось, складывались удачно, ее отец стал менее напряженным и скованным. Больше ей не нужно было ничего знать. Они молча постояли несколько минут: Джудит, неловко опираясь на раковину, Кэт — в открытых дверях — и посмотрели на кружащие листья, ловящие солнечный свет. — Я хочу, чтобы это поскорее закончилось, — сказала Кэт. — Тебе я могу это сказать. Я хочу, чтобы это закончилось для Криса, потому что это ужасно, но я хочу, чтобы это закончилось и для меня. Я никогда не понимала этого раньше — когда семьи пациентов мне такое говорили. Для них было невыносимо то, что их близкий умрет, но они не могли дождаться, когда же он умрет. Теперь я это понимаю. Другое дело, что я никак не могу помолиться об этом — раньше я всегда так делала, а теперь почему-то не могу. — Ничего страшного. Позволь всем нам делать это за тебя. Я думаю, что это, наверное, вполне нормально. — Я не знаю, во что ты веришь… Нечасто люди о таком спрашивают, да? — Ты имеешь в виду, не из пресвитерианцев ли я?[16] — Ну, в том числе. — Я католичка. Не самая ревностная, но католичка. Меня слегка раздражает папа римский. Но папа все-таки не Бог, даже если он думает иначе. Вот, а теперь я, пожалуй, доделаю рагу. Пока Кэт помогала Джудит перебраться за кухонный стол, сверху позвал Крис и проснулся Феликс. — Давай мне Феликса, а ты иди к Крису, — сказала Джудит, прикрывая рагу, чтобы до него не добрался Мефисто. Когда Кэт поднималась в спальню, она знала. Крис лежал на кровати лицом к ней с закрытыми глазами, но когда она дотронулась до него, он открыл их и сказал: — Мне так холодно. На секунду она замерла, но потом легла рядом с ним, накрыла одеялом их обоих и придвинулась поближе, чтобы прижать его к себе так крепко, как могла. Он дрожал. — Я люблю тебя, — сказала Кэт. — Я люблю детей, но прежде я полюбила тебя. Внезапно он закашлял, сделал несколько коротких, быстрых вдохов и закашлял снова. — Холодно. — Я знаю. Холодает. Скоро зима. Дорогой, Сэм и Ханна вернутся из школы с минуты на минуту. Ты хочешь, чтобы они зашли повидаться с тобой? Он что-то пробормотал, но она не разобрала. — Папа поехал их забрать. Его конечности начали судорожно дергаться. Потом он снова застыл. Несколько раз покашлял. Перестал кашлять. — Крис?