Леденец был огромный, отвратительный и липкий. Он заполнял весь рот. Артём явственно почувствовал, что у него кусок мыла во рту. * * * Его подняли ночью — стук в дверь был ужасным, Артём никогда бы не подумал, что по?том можно покрыться так быстро. Или он спал уже мокрым? Только присев на кровать, понял, что, если б пришли за ним, вести под размах, никто б так бережно, хоть и настойчиво, стучаться не стал — дверь же не запиралась. — Кто там? — ссохшимся со сна голосом спросил Артём. Осип спал как ни в чём не бывало. Он на ночь съел все леденцы, которые Артём ему с удовольствием отдал. — Это я, — отозвались из-за дверей, не называя имени, но Артём и так догадался: Борис Лукьянович. Поскорей открыл. — Артём, извините, бога ради, но я ничего не могу поделать. Нам надо идти. Собирайтесь немедленно. — Что такое? — Мало того что Артём был весь взмокший, у него ещё и сердце поскакало, как мяч, больно задевая о все рёбра. — Там приехали какие-то чекисты то ли из Кеми, то ли даже из Москвы к Эйхманису в гости, — шёпотом сказал Борис Лукьянович, поглядывая на Осипа; «…в такую минуту — и боится разбудить этого… сластолюбца…» — мельком подумал Артём, сам ещё не зная, в какую именно минуту и что его ждёт. — Видимо, начлагеря хвалился им спартакиадой, и они потребовали немедленного развлечения, — объяснил Борис Лукьянович. — Вам придётся участвовать в поединке. — С кем? — спросил Артём, перестав натягивать штаны. — С чемпионом Одессы? — Хотя сам успел обрадоваться: «…Ну, хоть не расстрел…» Борис Лукьянович только кивнул. Дальше Артём одевался молча. В окошко светило ночное соловецкое солнце, замешенное на свете фонарей. Солнце было как творог, который мать подвешивала в марле — и он отекал бледной жидкостью в подставленную кастрюльку. Цвет этой жидкости был цветом соловецкой ночи. На улице оказалось свежо, тихо, просторно. Артём подумал, что никогда не видел монастырь ночью. Чаек не было вовсе. С интересом выбежала посмотреть, кто идёт, собака Блэк. Повиляла хвостом. Следом появился олень Мишка, стоявший под рябиной. «Наверное, гости разбудили наше зверьё, — догадался Артём. — Надо было оставить леденцов олешке. А то скормил всё Осипу…» — Куда мы идём? — спросил Бориса Лукьяновича. — В театр, — ответил он. — Там все… Театр располагался в части бывшего Поваренного корпуса. Артёма сразу провели в гримёрку. Он услышал шум на сцене. — Кто там? — спросил Бориса Лукьяновича. — Борцы, — коротко сказал он. В углу гримёрки, закрыв глаза, сидел чемпион Одессы. Лицо у него было бледно и губы плотно сжаты. На челюсти иногда вздувался желвак. «Он меня убьёт сейчас безо всякого „Розмага“», — спокойно и обречённо подумал Артём. У зеркала стоял знакомый Артёму гиревик, весь потный и пахнущий. Судя по всему, отработал уже и теперь огорчался тому, как исхудал в последнее время, — таких больших зеркал он давно не видел. На полу, несколько неуместный, стоял канделябр. «Реквизит, — понял Артём. — Интересно, если сейчас ударить чемпиона Одессы канделябром по затылку, это может как-то повлиять на исход поединка?» Привели ещё одного артиста — на этот раз циркача. Он появился в спортсекции только сегодня утром и пообещал подготовить особый номер: разбивание дикого камня на груди атлета. «А что без камня? — подумал Артём, попытавшись присесть, но сидеть совсем не хотелось. — И без атлета? Чекиста из зала попросит прилечь на минутку? И как охерачит молотом по груди…» Хотелось пить. Да и то не очень. — Может, размяться? — предложил Артёму Борис Лукьянович без особого энтузиазма. — Пожалуй, — сказал Артём и решительно встал. В темноте закулисья он пошёл на шум и полосу противного света: хоть посмотреть, что там. Там свистели чекисты, а вскоре Артём увидел и борцов: они были голые по пояс и грязные, как чёрт знает что. Один лежал на животе, поджав под себя ноги и выставив огромный зад, второй силился поднять его, запустив руки под грудь. Сделав шаг вперёд, Артём увидел и гостей. Они поставили стол возле сцены. На столе стояли многочисленные бутылки, виднелась нарезанная снедь: зелень, огурцы, колбаса, хлеб. Человек шесть сидели на стульях. Эйхманис и ещё один, Артёму неизвестный, стояли возле стола со стаканами в руках. Эйхманис был в форме, но распаренный и с расстёгнутым воротником. Второй — вообще без кителя и заметно более пьяный. Все были при оружии. «Господи, зачем я всё это затеял? — затосковал Артём. — Как было просто всё решить, проще не придумаешь — отдавать посылки Ксиве, и всё! Нужны тебе эти посылки? Не сдох бы с голода! Зачем ты сюда вызвался? Ты что, умеешь этот бокс? Ты же ни черта не умеешь!» — Замолкни! — ответил сам себе вслух. Пошёл куда-то — надо было куда-то идти, не стоять же на месте. Только идти оказалось некуда и очень темно к тому же — Артём немедленно налетел на стул, сам едва не упал вместе с ним. Выпрямился, отряхнулся, почувствовал, как сильно дрожат ноги. Как передвигаться на этих ногах? Поднял стул, сел на него. Кажется, так было лучше — в темноте тебя вроде бы и нет, остался один рассудок, но если его погасить, то совсем будет просто. Попытался вспомнить сегодняшнее, верней, уже вчерашнее стихотворение — ту строчку из него, что какое-то время повторял. Что-то там было про ржавчину и про ноги. Про ржавчину и про ноги. Про ноги и про ржавчину. «Как это, интересно, может сочетаться? — напряжённо думал Артём. — В одной строчке? Ноги! И ржавчина! И, главное, это нисколько меня не удивляло! Но это же кошмар какой-то! Какая-то ерунда! Господи, напомни, что это была за строка! Это ужасно важно! Ничего не получится, если я её не вспомню!» — Чёрт! — снова окликнул себя вслух Артём. — Чёрт, да перестань же ты наконец. Поднявшись со стула, он корил себя молча и злобно. «А тому, — думал он, — кого застрелили в башку, пока ты ел леденцы, — ему было проще? Ему было легче? Он совсем не волновался? Тебе всего лишь надо выйти на сцену и получить кулаком в морду! Но тебя не убьют! Тебя не расстреляют!» — Артём! — звал в темноте Борис Лукьянович. — Артём, вы где? Пора! Снова уронив стул на пол, Артём спешно пошёл на голос. — Перчаток нет, — суетился Борис Лукьянович рядом со снимающим рубашку Артёмом. — И не привезут. Вот сшили из шинельного сукна, попробуйте. Артём попробовал. То, что он сам будет бить такими, — ему нравилось. А то, что его, — нет. Чемпион натянул перчатки совершенно равнодушно. На Артёма он по-прежнему ни разу не посмотрел. — Выхода нет. Держитесь. Я буду вместо рефери, — шептал Борис Лукьянович, пока спешили к сцене. — Постараюсь вам подыграть. — Ну да, — ответил Артём. — Врежьте ему по печени, что ли, когда никто не видит.