– Полезным может оказаться все, – ответила Барбара. – Письма, счета, телефонные звонки, гости. Да все, что угодно. Лицо Тревеса засияло. – И вот что, сержант… – Он повел глазами вокруг. Рядом никого не было. Телевизор в холле передавал утренние новости Би-би-си так громко, что наверняка заглушил бы Паваротти в «Паяцах»[44], но Тревес, невзирая на это, проявлял бдительность. – За две недели до его смерти у нас был гость. Я не придал этому значения, ведь они были помолвлены… так почему бы ей?.. Хотя мне такое поведение… такая решимость с ее стороны показалась несколько необычной. Я хочу сказать, что для нее не было привычным… вести себя… ну, так открыто. Ведь в ее семье это не принято, верно? Из чего я должен заключить, что этот случай показался мне не совсем обычным. – Мистер Тревес, вы не могли бы выражаться яснее и короче? – Та женщина, которая приходила к Хайтаму Кураши, – многозначительно начал Тревес. Похоже, он обиделся на то, что Барбара недостаточно внимательно следила за тяжеловесным составом его мысли, медленно и с пыхтением ползущим к еле различимой вдали станции назначения. – За две недели до смерти к нему приходила женщина. Она была одета так, как принято у них. Одному богу известно, как она, должно быть, парилась подо всем, что было на ней надето. Да еще на такой жаре. – На ней был чадор? Вы это хотели сказать? – Не знаю, как они это называют. Она была вся от макушки до пят закутана в черное – правда, для глаз были прорези. Она пришла и спросила Кураши. Он в это время пил кофе. Они немного пошептались у двери возле стойки для зонтиков, вон там. Потом поднялись наверх. – Он на секунду остановился словно для того, чтобы натянуть на лицо ханжескую маску, и продолжал: – Но вот зачем они поднялись к нему в комнату, сказать не могу. – И сколько времени они провели у него в номере? – Я вообще-то не засекал время, сержант, – с лукавой миной ответил Тревес, – но не побоюсь сказать, что пробыли они в его номере довольно долго. Юмн вяло потянулась и повернулась на бок. Прямо перед глазами был затылок мужа. Внизу в доме, под их спальней, слышались голоса, а значит, и им обоим пора было уже встать и приниматься за дела, но ей доставляло удовольствие то, что все уже погрузились в дневные заботы, а она и Муханнад лежат под одеялом, не думая и не тревожась ни о чем, кроме как друг о друге. Она подняла вялую руку, провела ладонью по длинным волосам мужа – сейчас они не были собраны в хвост – и запустила в них всю пятерню. – Мери-джан, – промурлыкала она. Ей не надо было брать с прикроватного столика календарик, чтобы узнать, что сегодня за день. Она вела строгое наблюдение за своим женским циклом и знала, какое значение имела прошедшая ночь. Близость с мужем могла привести к очередной беременности. Именно этого больше всего – даже больше, чем показать Сале ее пожизненное место, – хотелось Юмн. Уже через два месяца после рождения Бишра ей снова захотелось иметь ребенка. И она принялась постоянно ластиться к мужу, возбуждая его посеять семя, которое может дать жизнь еще одному сыну, на благодатную почву ее изнемогающего в ожидании тела. Только бы забеременеть, это непременно опять будет сын. Стоило Юмн коснуться Муханнада, как она почувствовала сильное желание. Как он хорош. Как изменилась ее жизнь после замужества с таким человеком. Старшая из сестер, самая некрасивая, по мнению родителей, самая непривлекательная для женихов, и вдруг она, Юмн – свиноматка в сравнении со своими кроткими и стройными, как косули, сестрами – вдруг превращается в почтенную супругу своего почтенного супруга. Кто мог предвидеть такое? У такого мужчины, как Муханнад, был огромный выбор женщин с куда более богатым приданым, чем то, которое собрал ее отец и на которое клюнули он и его родители. Будучи единственным сыном у отца, с нетерпением ожидающего внуков, Муханнад мог быть абсолютно уверен в том, что любые его желания и требования к спутнице жизни воплотятся в женщине, которую он согласится взять в жены. Он мог бы изложить свои требования отцу, и тот никогда бы не осмелился ему перечить. Поступая так, Муханнад мог бы оценить каждую из невест, представленных ему родителями, и отвергнуть тех, кто не соответствовал его требованиям. Но он без единого вопроса согласился с выбором, который сделал вместо него отец, и в их первую ночь скрепил их брачный договор тем, что грубо овладел ею в темном углу сада, от чего она сразу забеременела и подарила мужу первого сына. – Какая мы с тобой прекрасная пара, мери-джан, – мурлыкала Юмн, прижимаясь к нему. – Мы так подходим друг другу. – Она прижалась губами к его шее. Запах его тела еще больше разжег ее желание. Кожа его была чуть соленой, а волосы пахли дымом сигарет, которые он курил втайне от отца. Она провела рукой по его голой, лежащей вдоль тела руке, чувствуя, как его жесткие волосы щекочут ей ладонь. Она сжала его руку, а затем зарылась пальцами в густые волосы, как мехом покрывающие низ его живота. – Муни, ты так поздно лег вчера, – прошептала она, не отрывая губ от его шеи. – А я так хотела тебя. О чем ты так долго говорил со своим двоюродным братом? Накануне она слышала их голоса далеко за полночь; вся родня улеглась спать, а они все говорили. Она лежала и с нетерпением ждала, когда муж ляжет рядом с ней; временами она задумывалась над тем, во что может обойтись Муханнаду приглашение в дом человека, отринутого семьей, а значит, открытое неповиновение воле отца. Позапрошлой ночью Муханнад посвятил ее в свои планы, которые осуществил прошлым вечером. Она мыла его в ванне. А потом, когда она натирала его лосьоном, он полушепотом рассказал ей про Таймуллу Ажара. Ему плевать на то, как отнесется к этому старый пердун. Он, Муханнад, призвал своего двоюродного брата, чтобы помочь распутать дело, связанное со смертью Хайтама. Ажар действовал очень активно, когда дело касалось защиты гражданских прав пакистанских иммигрантов. Об этом Муханнад узнал от одного из членов «Джама», который слышал его выступление на собрании пакистанцев в Лондоне. Он говорил о законодательстве, о ловушках для иммигрантов – легальных и нелегальных, – расставленных с учетом их национальных традиций, о предвзятом отношении к людям иного цвета кожи со стороны полиции, адвокатов, судей и присяжных. Муханнад и сам знал об этом. И как только полиция признала, что смерть Хайтама произошла не в результат несчастного случая, он сразу же обратился за помощью к кузену. Ажар может помочь, сказал он Юмн, когда она закончила расчесывать его обильно смоченные лосьоном волосы, Ажар поможет. – Поможет в чем, Муни? – спросила она, чувствуя внезапное беспокойство от того, что этот неожиданный помощник может расстроить ее собственные планы. Ей так не хотелось, чтобы время и голова Муханнада были заняты смертью Хайтама Кураши. – Проследить за тем, как эта чертова полиция ищет убийц, – ответил Муханнад. – Они, конечно, попытаются повесить это дело на кого-нибудь из азиатов. А у меня нет желания оставаться безучастным зрителем. Слова мужа обрадовали Юмн. Его решимость всегда приводила ее в восторг. Она и сама была такой же: и словами, и жестами выражала свою покорность свекрови, как того требовал обычай, и в то же время эта, послушная с виду, невестка с величайшим удовольствием и исподтишка делала Варнах такие пакости, на которые только могла быть способна. От ее цепких глаз не укрылась гримаса черной зависти, исказившая лицо Варнах, когда Юмн с гордостью объявила о своей второй беременности, спустя всего двенадцать недель после рождения своего первого сына. И она не упускала ни единого случая с гордостью похвастаться перед свекровью своей плодовитостью. – А у твоего кузена такая же голова, как у тебя, мери-джан? – шепотом спросила она. – Мне кажется, у него нет ничего, что есть у тебя. Такой невзрачный, такой маленький человечек… Ее пальцы двинулись дальше, зарылись в густые вьющиеся завитки; чуть зажав их в ладони, она медленно поднимала вверх руку, разжимая при этом пальцы. Юмн чувствовала, как ее желание разгорается все сильнее. Оно стало настолько сильным, что справиться с ним можно было только одним способом. Но ей хотелось, чтобы он первым пожелал ее. Юмн знала, что если она не возбудит его сегодня утром, он будет искать возбуждение в другом месте. Такое уже случалось, и не однажды. Юмн не знала имени этой женщины – а может, и женщин, – с которыми вынуждена была делить своего мужа. Она знала лишь то, что они существуют. Юмн всегда притворялась спящей, когда Муханнад покидал по ночам их кровать, но когда он, уходя, закрывал дверь спальни, она приникала к окну. Юмн прислушивалась к звуку заводимого мотора его машины, доносившегося с конца их улицы, куда Муханнад, чтобы не нарушать тишину, отгонял ее, толкая руками. Иногда она слышала звук мотора. Иногда не слышала. Но в те ночи, когда Муханнад покидал ее, она лежала без сна, всматриваясь в темноту и медленно считая про себя, чтобы как-то отвлечься от мыслей, а заодно и убить время. А когда он перед рассветом возвращался и осторожно укладывался под одеяло, она потихоньку вдыхала воздух, стараясь учуять запах секса, сознавая, что запах его измены причинит ей такие же муки, как если бы она увидела все своими глазами. Но Муханнад был достаточно благоразумен, чтобы не захватывать в супружескую постель запах секса с другой женщиной. Он не давал ей конкретного повода для упреков. Поэтому она могла использовать в борьбе с неизвестной соперницей только то, единственное оружие, которое у нее было. Юмн провела языком по его плечу и прошептала: «Какой мужчина». Она нащупала его член – твердый, готовый к работе. Обхватив его, она начала ритмично сжимать и разжимать пальцы. Ее груди прижимались к его спине. Губы ритмично двигались. Она шептала его имя. Наконец, он пошевелился, вытянув вперед руку, обхватил ее и привлек к себе. Вторая рука сжала ее руку, державшую его член. Их сцепленные руки задвигались быстрее. В спальне слышалось лишь учащенное дыхание, а дом между тем наполнялся звуками. Захныкал младший сын. Послышалось шлепанье сандалий – кто-то шел по коридору второго этажа. Из кухни донесся голос Вардах, призывающий кого-то. Сале с отцом говорили о чем-то вполголоса. Из сада слышалось пение птиц, а откуда-то издалека, с улицы, доносился лай собак. Вардах, конечно, разозлится из-за того, что жена сына не встала раньше и не встречает Муханнада завтраком. Эта старуха уже никогда не поймет того, что есть другие дела, куда более важные, чем завтрак. Бедра Муханнада начали двигаться непроизвольно, в судорожном ритме. – Не надо так резко, – прошептала она, не отрывая губ от его спины. Сбросила с себя простыню, которой они укрывались, подняла ночную сорочку и, широко расставив ноги, села на него. Муханнад открыл глаза. Он крепко сжал ее руки. Юмн смотрела на него. Часто и прерывисто дыша, она спросила: «Муни, мери-джан, тебе нравится так?» Она привстала, давая ему возможность войти в нее. Но он вдруг проворно вынырнул из-под нее. – Муни, ты что… Его рука накрыла ее рот, заставив замолчать. Пальцы с силой впились ей в щеки. Юмн пронизала такая боль, будто кто-то приложил к ее лицу горсть раскаленных углей. Повернувшись, Муханнад оказался у нее за спиной, навалился на нее, запрокинул ее голову назад. Его вторая рука шарила по ее телу, нащупывая грудь. Внезапно он с такой силой сжал ее сосок между большим и указательным пальцами, что она всем телом дернулась от боли. Она ощутила его зубы на своей шее; его рука, отпустив грудь, скользнула по животу и накрыла пучок волос на лобке. Сжав кулак, он резко рванул руку, а она едва не закричала от боли. Вдруг таким же резким движением Муханнад пригнул ее, и она, согнув ноги и руки, опустилась на колени и на локти. Не отнимая руки от ее рта, он прильнул ляжками к ее ягодицам и вошел в нее. Ему потребовалось не больше двадцати секунд, чтобы дойти до конца и получить желаемое удовольствие. Когда Муханнад выпустил ее из рук, она упала на бок. Он, не меняя позы, несколько секунд простоял над ней на коленях; глаза его были закрыты, голова поднята к потолку, грудная клетка часто поднималась и опадала. Тряхнув головой, он отбросил назад волосы и пригладил их пятерней. Его тело блестело от пота. Муханнад слез с кровати и взял футболку, которую сбросил с себя, ложась спать. Она лежала на полу среди прочих вещей; он обтерся ею и снова бросил туда, откуда только что поднял. Взяв с пола джинсы, просунул в штанины ноги и, потянув за пояс, стал натягивать брюки на свои влажные ягодицы. Застегнув молнию на гульфике, босой и голый до пояса, вышел из спальни. Юмн смотрела ему в спину; смотрела, как закрывается дверь, и чувствуя, как липкая тягучая жидкость, впрыснутая им в ее тело, медленно вытекает из нее. Она поспешно взяла салфетку, накрыла ею подушку и подложила ее себе под ягодицы. Юмн старалась расслабиться, мысленно представляя себе бурное течение его спермы и одинокую яйцеклетку, лежащую в нетерпеливом ожидании. Это должно произойти сегодня утром, думала она. Ведь ее Муни был настоящим мужчиной. Глава 7 Барбара, войдя в офис начальника оперативно-следственной группы, застала его хозяйку стоящей на карачках под компьютерным столом. Эмили Барлоу пыталась включить вилку качающегося вентилятора в настенную розетку. Еще не переступив порога, Барбара бросила взгляд на светящийся экран монитора: на нем была заставка программы ХОЛМС, сообщающей о ходе криминальных расследований по всей стране. В офисе уже было жарко, как в сауне; не помогало даже раскрытое во всю ширь одностворчатое окно. Три пустые бутылки из-под воды «Эвиан» свидетельствовали о том, что Эмили уже начала бороться с жарой. – Проклятое здание, в нем даже после ночи не становится прохладнее, – произнесла она, вылезая из-под стола, и нажала на пусковую клавишу вентилятора. Ничего не произошло. – Да что это… Господи! – Эмили, подойдя к раскрытой двери, закричала: – Билли, если я не ошибаюсь, ты сказал, что эта чертова штука работает! – Шеф, я сказал: «Попробуйте, может, заработает», – но я ничего не гарантировал. – Прекрасно. – Эмили склонилась над вентилятором, нажала выключающую клавишу, потом стала поочередно нажимать на все клавиши, устанавливающие режимы работы. Стукнула кулаком по пластмассовому кожуху мотора. Наконец лопасти вентилятора начали вяло вращаться. Это апатичное вращение оказывало такое же воздействие на убийственную атмосферу в помещении, какое массаж оказывает на покойника. Эмили раздраженно покачала головой, отряхнула пыль с колен серых хлопковых брюк и сказала, кивком головы указав на пачку бумажек в руке у Барбары: – Ну, что мы имеем? – Все входящие телефонные звонки Кураши за последние шесть недель. Сегодня утром мне передал это Базил Тревес. – Что-нибудь интересное для нас есть? – Да их тут целая куча. Я просмотрела от силы три. – Господи, да мы же могли получить эти данные два дня назад, если бы Фергюсон был хоть чуть порасторопнее и не думал только о том, как посадить меня в галошу… Ну-ка покажи. – Эмили взяла у Барбары пачку листков и, повернув голову в сторону раскрытой двери, закричала: «Белинда Уорнер!» Через секунду сотрудница отдела обработки документов была уже в офисе. Ее форменная блуза была покрыта влажными пятнами, пряди мягких волос свешивались на лоб. Коротко представив ее Барбаре, Эмили велела ей просмотреть записи, разобрать их, систематизировать, сверить и доложить. Затем снова повернулась к Барбаре и, глядя в глаза подруги пристальным, испытующим взглядом, сказала: – Милостивый Бог. Случилось страшное. Пошли со мной. Эмили поспешно преодолела пролет узкой лестницы, задержавшись на мгновение на площадке, чтобы пошире раскрыть окно. Барбара шла за ней. В тыльной части этого неоднократно перестраиваемого здания викторианской эпохи находилось помещение, бывшее первоначально гостиной или столовой, а сейчас представляющее собой тренировочный зал, совмещенный с раздевалкой. В центре располагалось некое подобие фитнес-центра – там стояли велотренажеры, гребные тренажеры и сложные четырехпозиционные устройства для накачивания мышц. Вдоль одной стены стояли шкафчики для одежды, две душевые кабины, три умывальника; у противоположной стены стоял туалетный столик с зеркалом. На гребном тренажере пыхтел упитанный рыжеволосый тип в насквозь пропотевшем свитере – явный кандидат в палату кардиореанимации. Кроме него, в зале никого не было. – Франк, – отрывисто окликнула его Эмили. – Смотри, не переусердствуй. – Решил до свадьбы сбросить два стоуна[45], – прохрипел он. – Да? Ты бы лучше соблюдал меру за обеденным столом. Откажись от рыбы с картошкой. – Не могу, шеф. – Парень прибавил темп. – Ведь это Марша готовит. Я же не могу огорчать ее. – Для нее будет куда большим огорчением, если ты отдашь концы прежде, чем ей удастся затащить тебя к алтарю, – бросила через плечо Эмили, направляясь к одному из шкафчиков. Покрутив диски висячего цифрового замка, она открыла дверцу и, вынув из шкафчика мешок с принадлежностями для мытья и гигиены, направилась к умывальникам. Барбара нехотя последовала за ней. Она догадалась о намерениях Эмили, и они пришлись ей явно не по душе. – Эм, я не думаю… – нерешительно начала она. – Да что тут думать, – резко прервала ее Эмили и, дернув молнию на мешке, принялась изучать его содержимое. Достав из мешка флакон с жидкой пудрой, две плоских баночки величиной с ладонь и набор макияжных кистей, она поставила весь этот косметический арсенал на край умывальника. – Ты что, хочешь…