– Ну сколько еще времени тебе нужно, куши? – спросил он. – Я считаю, что ты в безвыходном положении и твое размышление лишь продлевает предсмертные муки твоего короля. – Папа, ведь я же думаю. – Хадия заерзала на стуле, а потом залезла на стол и уперевшись в него локтями и коленками, согнулась над доской, отставив попку. Девочка пристально смотрела на поле шахматного сражения. Сперва ее пальчики потянулись к королю, затем к единственной ладье. Ферзя, как заметила Барбара, у нее уже не было, но она не сдавалась, собираясь предпринять атаку против более чем превосходящих сил противника. Поразмыслив, она взялась за ладью и стала двигать ее вперед. – Ага, – произнес отец, словно ожидая именно этого хода. Девочка отдернула руку. – Не считается, – торопливо произнесла она. – Не считается. Чур, не считается. – Хадия. – В том, как отец произнес ее имя, чувствовалось, что его терпение на исходе. – Когда ты принимаешь решение, то будь добра, делай так, как решила. – Хорошее наставление для жизни, – сказала Барбара, подходя к ним. – Барбара! – Маленькое тельце Хадии взметнулось над стулом, и она сразу же встала на коленки. – Вы здесь! А я все время высматривала вас, когда мы ужинали. Я ужинала с миссис Портер, потому что папы не было, а мне так хотелось поужинать с вами. А что вы сделали с лицом? – Ее собственное личико сморщилось, а затем просияло, когда она поняла, в чем дело. – Вы накрасились! Вы закрасили синяки! Вы отлично выглядите. Папа, правда Барбара отлично выглядит? Ажар, вставший со стула, вежливо кивнул. Хадия продолжала щебетать: – Садитесь, ну прошу вас, садитесь. Ажар встал и принес еще один стул, чтобы Барбара присоединилась к ним. Он протянул ей пачку сигарет и, когда она взяла одну, так же молча протянул к ней горящую зажигалку. – Моя мама тоже делала макияж, – доверительно сообщила Хадия, когда Барбара усаживалась на стул. – Она и меня хочет научить делать это, как надо, но только когда я вырасту. Она делает самые красивые глаза, какие только могут быть. Они становятся такими большими-большими. Они вообще и так большие, мамины глаза. У нее очень красивые глаза, правда папа? – Правда, – ответил Ажар, не сводя своих глаз с дочери. Интересно, о чем он думает, глядя на девочку, размышляла Барбара: о ее матери? о живом символе их любви? На этот вопрос ответить она не могла, да и Таймулла тоже, наверное, не мог бы. Она перевела взгляд на шахматную доску. – Положение отчаянное, – сказала Барбара, оглядывая редкий строй фигур, которыми Хадия намеревалась противостоять отцовскому натиску. – Похоже, девочка, пора выбрасывать белый флаг. – Да ну их, эти шахматы, – с веселой улыбкой махнула рукой Хадия. – Мы и так не собирались доигрывать. Давайте лучше поболтаем. – Она поудобнее расположилась на стуле, подобрав под себя обутые в сандалии ноги. – Сегодня мы с миссис Портер складывали составную картинку про Белоснежку. Она спит, принц целует ее, а гномы вокруг плачут, потому что думают, что она умерла. А ведь она и не выглядела мертвой. Лучше бы им подумать о том, почему у нее такие розовые щеки, тогда бы они поняли, что она спит. Но они об этом не подумали и не знали, что она может проснуться, если ее поцелуют. Именно потому, что они этого не знали, она и встретила настоящего принца, и они в конце концов зажили счастливо. – К этому и надо стремиться, – с улыбкой сказала Барбара. – И еще мы рисовали красками. Миссис Портер умеет рисовать акварельными красками, и сейчас она меня учит. Я уже нарисовала три картины: море, пирс и еще… – Хадия, – негромко произнес отец. Та, втянув голову в плечи, сразу умолкла. – А ты знаешь, я ведь разбираюсь в акварельной живописи, – обратилась Барбара к девочке. – И с удовольствием посмотрела бы твои рисунки, если ты, конечно, не против. Где ты их хранишь? Хадия просияла. – В нашем номере. Принести их? Барбара, я могу хоть сейчас принести их. Хейверс утвердительно кивнула, и Ажар полез в карман за ключом от номера. Хадия слезла со стула и со всех ног бросилась в отель; через мгновение ленты в ее косичках мелькнули и скрылись в проеме двери. Несколько секунд Барбара и Ажар сидели молча, прислушиваясь к стуку ее сандалий по деревянным ступеням лестницы. – Вы не ужинали сегодня? – нарушила молчание Барбара. – Были кое-какие дела после нашей встречи, – ответил Ажар, стряхивая пепел с сигареты и поднося ко рту стоявший на столе стакан, в котором плавал кубик льда, долька лайма, а со дна к поверхности поднимались редкие пузырьки. Наверное, минеральная вода, предположила Барбара. Несмотря на жару, она не могла представить себе Ажара, пьющего, к примеру, джин с тоником. Он поставил стакан в точности на влажный кружок на столе, где тот стоял до этого, а затем устремил на Барбару такой пристальный и изучающий взгляд, что у нее не осталось сомнений в том, что тушь с ресниц потекла и замазала щеки. – Вы отлично сработали, – произнес он после паузы. – Мы, конечно, узнали кое-что на этой встрече, но, как мне кажется, вам известно куда больше, чем вы сказали нам. И именно поэтому он не вернулся в отель и не поужинал вместе с дочерью, решила про себя Барбара. Без сомнения, Таймулла и его кузен обсуждали свои следующие шаги. Интересно, к чему они пришли, размышляла Хейверс: устроить митинг азиатской общины, организовать уличное шествие, просить вмешаться депутата парламента, избранного от их округа, предпринять что-то, что вновь усилило бы интерес СМИ к убийству и проводимому расследованию. Что именно они решили, она не знала и не могла высказать своего мнения об этом решении. Но почти не сомневалась в том, что Ажар и Муханнад Малик приняли решение о том, что они предпримут в следующие несколько дней. – Я хотела бы воспользоваться вашим знанием ислама, – обратилась к нему Барбара. – Баш на баш, – ответил Ажар. – В обмен на…? – Ажар, в эту игру мы играть не будем. Я могу говорить вам только то, что позволяет мне говорить руководитель следственной группы Барлоу. – Так вам удобнее. – Нет. На этих условиях я допущена к участию в расследовании. – Барбара глубоко затянулась и прикинула, как лучше использовать его согласие сотрудничать. Выдохнув дым, она сказала: – Как мне видится ситуация, мое участие в расследовании выгодно всем. У меня нет никаких корыстных целей и никакого личного интереса в том, что кто-то будет либо обвинен, либо оправдан. Если вы думаете, что те, кто проводит расследование, руководствуются каким бы то ни было предвзятым мнением, то скажу вам откровенно: самое лучшее, что вы можете сделать, это выбросить подобные мысли из головы. – А это предвзятое мнение существует? – спросил он. – Откуда мне знать? Ажар, я здесь всего двадцать четыре часа. Хотелось бы думать, что я все делаю хорошо, но сомневаюсь в том, что это действительно хорошо. Так что давайте объединим наши усилия, согласны? Теперь настала его очередь призадуматься, и он, казалось, пытался выяснить по ее лицу, какая доля правды присутствует в ее словах. – Ведь вам же известно, как была сломана его шея, – наконец спросил он. – Да. Нам известно. А как еще, по-вашему, мы можем заключить, что это было явным убийством? – И это в самом деле убийство? – Да, и мы это знаем. – Она стряхнула пепел на плиты пола и снова затянулась сигаретой. – Скажите, Ажар, – обратилась она к нему, – как гомосексуализм уживается с исламом? Она видела, что ее вопрос удивил его донельзя. Когда она сказала, что хочет поговорить об исламе, он был уверен, что речь снова пойдет о браках по договоренности; возможно, она уточнит что-нибудь, о чем они говорили утром. А тут совершенно неожиданный поворот… Но и он соображает достаточно для того, чтобы выяснить, какое отношение имеет этот вопрос к расследованию. – Хайтам Кураши? – спросил Ажар. Она пожала плечами. – Пока что у нас есть только показания, указывающие на возможность этого. Репутация человека, давшего эти показания, отнюдь не безупречна, поэтому мы и хотим тщательно их проверить, так что, возможно, это просто «пустышка». Но мне необходимо знать, как относятся мусульмане к гомосексуализму, и мне бы не хотелось обращаться за этим в Лондон. – Эти показания дал кто-то из подозреваемых, – задумчиво произнес Ажар. – Этот подозреваемый англичанин? Барбара вздохнула и выпустила изрядный клуб дыма. – Ажар, мы можем не въезжать глубоко в эту тему? Какая разница, англичанин он или азиат? Вы хотите, чтобы это убийство было раскрыто, независимо от того, кто убийца? Или только в том случае, если убийца – англичанин? Кстати, один из подозреваемых – англичанин. И вывел нас на него тоже англичанин. Если они говорили правду, то у нас цепочка из трех элементов, и все они англичане. Так, может быть, оставим эту тему и вы ответите на мой вопрос? Он улыбнулся и вдавил свою сигарету в пепельницу. – Если бы вы, Барбара, продемонстрировали такую горячность во время нашей сегодняшней встречи, то тревога и опасения моего кузена наверняка бы рассеялись. Так почему вы были такой сдержанно холодной во время встречи? – Да потому, если уж говорить начистоту, что мне по большому счету наплевать на тревоги и опасения вашего кузена. Да скажи я ему, что у нас три дюжины англичан подозреваемых, он вряд ли поверит моим словам и будет настаивать на том, чтобы узнать их имена. Ведь так? – Вполне возможно. – Ажар сделал глоток из своего стакана и снова сумел поставить его точно на тот же влажный круг на столешнице. – Ну? – Барбара вопросительно посмотрела на него. Таймулла чуть повременил с ответом. В течение этой молчаливой паузы до слуха Барбары донеслось кудахтанье Базила Тревеса – хозяина отеля развеселила чья-то шутка. Его смех был настолько деланым и ненатуральным, что Ажар невольно поморщился. – Гомосексуализм строго и категорически запрещен, – ответил он. – А что бывает, если мужчина гомосексуалист? – Он должен держать это строго в себе. – Потому что?.. Ажар держал в руке ферзя, взятого у дочери. Его темные пальцы перекатывали фигуру по ладони, от запястья к большому пальцу и обратно. – Если он станет открыто проявлять свою гомосексуальность, это будет означать, что он не верит мусульманскому вероучению. Это святотатство. За это – в конечном счете, за свой гомосексуализм – он будет изгнан из семьи, а также и отлучен ото всех мусульман. – Из этого следует, – задумчиво заключила Барбара, – что ему нужно вершить свои дела потихоньку. Возможно, он даже захочет жениться, чтобы создать над собой завесу и отвести подозрения. – Это серьезное обвинение, Барбара. Будьте осторожны, сделайте все, чтобы не осквернить память такого человека, как Хайтам. Очерняя его, вы тем самым наносите оскорбление семье, с которой он был связан несостоявшимся браком по договоренности. – Я пока никого и ни в чем не обвинила, – ответила Барбара. – Но если кто-то или что-то наводит на новые обстоятельства, дело полиции их расследовать. Это наша работа. А о каком оскорблении семьи может идти речь, если Хайтам оказался гомосексуалистом? Ведь он согласился на брак, скрыв правду о себе, не так ли? А если человек поступает таким образом по отношению к такому семейству, как Малики, то какого наказания он заслуживает? – Женитьба – это своего рода контракт между двумя семьями, а не только между двумя людьми. – Господи боже мой, Ажар. Только не говорите мне, что семья Кураши попросту направила бы другого брата в мужья Сале Малик, словно она горячая, только что испеченная булочка, ожидающая, когда в нее положат подходящую сосиску. Ажар улыбнулся, но, как показалось Барбаре, через силу. – Вы проявляете чудеса героизма, сержант, защищая свой пол. – Что вы говорите? Ну, спасибо. Итак… – Я имею в виду вот что, – перебил ее Ажар. – Обман Хайтама навсегда рассорил бы обе семьи. И эта ссора – а значит, и ее причина – стали бы известны всей общине. – То есть, в дополнение к изгнанию из семьи он лишил бы ее еще и шансов на иммиграцию, так? Потому что, как мне думается, никто не горел бы желанием породниться с ними после того, как они, образно говоря, пытались сбыть гнилой товар, выдавая его за качественный. – Все правильно, – согласился Ажар. Барбара почувствовала, что они наконец-то сдвинулись с мертвой точки.