– Мы можем поговорить? – спросила Рейчел. – Я хотела сказать… – Она уперлась взглядом в дверь, ведущую в офисы администрации. – Может, лучше выйдем на улицу? Как ты? Сале поднялась и вышла следом за подругой на залитый солнцем двор. Несмотря на жару, она ощущала какой-то тревожный холод, пробегавший волнами под кожей, словно ее вены ссорились с тем, что творилось сейчас в ее сознании. Рейчел нашла затененное место у фабричной стены, отбрасывающей тень под лучами предзакатного солнца. Она стояла напротив Сале, но смотрела не на нее, а на строения промышленной зоны; смотрела с таким вниманием, словно матрасная мастерская таила в себе какое-то невероятное очарование и привлекательность, к которым необходимо было немедленно приобщиться. Когда Сале начала уже волноваться, боясь, что подруга так никогда и не заговорит, Рейчел, наконец, заговорила. – Я не могу, – произнесла она. Холод, плавающий под кожей Сале, казалось, заполнил ее легкие. – Не можешь что? – Ты знаешь что. – Не знаю. Скажи. Рейчел перевела взгляд с матрасной мастерской на лицо Сале. Та подивилась про себя, как могла она никогда не замечать того, насколько уродливыми были эти глаза – один ниже другого, посажены так широко, что даже косметическая операция не придала им нормального положения. Это была одна из черт лица Рейчел, которую Сале приучила себя не замечать. Рейчел была не виновата, такой она родилась. И винить тут некого. – Я все время думала, – сказала Рейчел. – Всю прошлую ночь. Я совсем не спала. Я не могу допустить, чтобы ты… ты понимаешь… ну то, о чем ты просила. Сперва Сале не могла заставить себя поверить в то, что Рейчел говорит об аборте. Но неумолимая решимость, написанная на причудливо уродливом лице подруги, заставила ее поверить в это. Единственно, что могла в ответ произнести Сале, было: – Ты не можешь. – Сале, я говорила с Тео, – торопясь объявила Рейчел. – Я знаю, знаю. Ты была против этого, но ведь у тебя мысли направлены не в ту сторону, потому что ты в положении. Ведь Тео не может оставаться безучастным в такой ситуации. Ты должна это понять. – Тео это не касается. – Сале сама подивилась, насколько строго и чопорно прозвучала эта фраза. – Скажи это Тео, – осадила ее Рейчел. – Его стошнило в урну, когда я рассказала ему о том, что ты намерена делать. Не смотри на меня так, Сале. Я знаю, о чем ты думаешь. Раз его стошнило, значит, он не думает о том, как помочь тебе. И мне это поначалу пришло в голову. Но я думала об этом всю прошлую ночь, и знаю, что если ты подождешь и дашь возможность расставить все по местам, а Тео дашь шанс поступить правильно… – Ты ведь не слушала меня, – решительно прервала ее Сале. Все ее тело напряглось от желания действовать и действовать немедленно. Она поняла, что сейчас ее охватила паника, но осознание этого ее не успокоило. – Ты не слышала хоть что-нибудь из того, что я говорила тебе вчера. Рейчел? Я не могу выйти замуж за Тео, я не могу быть с Тео, я не могу даже говорить с Тео на публике. Ну как ты этого не понимаешь? – Почему, я понимаю, – возразила Рейчел. – Возможно, ты не сможешь говорить с ним еще некоторое время. Возможно, ты не сможешь говорить с ним до тех пор, пока не родится ребенок. Но когда ребенок родится… пойми, Сале, он же человек. Не чудовище. Он достойный мужчина, который все правильно понимает. Другие парни, возможно, рассуждают иначе, но Тео Шоу не из таких. Тео не откажется от своего ребенка. Ты сама в этом убедишься. Сале показалось, что ее ноги погружаются в горячую, бурлящую толщу земли, накрытую асфальтом. – А как, по-твоему, мне скрыть все это от моей семьи? То, что я беременна? То, что я жду ребенка? – Этого ты сделать не сможешь, – ответила Рейчел с серьезным лицом и таким голосом, словно она ни сном, ни духом не ведает о том, что ждет женщину, ожидающую рождения внебрачного ребенка в типичной азиатской семье. – Ты должна будешь рассказать все матери и отцу. – Рейчел. – В мозгу Сале одна за другой лихорадочно прокручивались мысли о том, что и как делать, и каждая новая мысль оказывалась еще более нереальной, чем предыдущая. – Ведь ты и вправду не слушала меня. Ты же должна была хотя бы попытаться меня понять. – Но ведь и так ясно, как день, что хорошо для тебя, для ребенка и для Тео, – судейским тоном изрекла Рейчел. – Я размышляла об этом всю ночь напролет и поняла, что так будет лучше для всех, в том числе и для меня. – А ты-то здесь при чем? Ведь мне ничего, кроме информации, от тебя не надо. Ну, может быть, еще немного помочь добраться отсюда – или из дома – до врача и пробыть там столько времени, сколько будет нужно. – По-твоему, Сале, это все равно, что сходить на рынок? Ты же не можешь просто войти и сказать первому встречному: «У меня внутри ребенок, и я хочу от него избавиться». Ведь нам с тобой придется побывать там не один раз, и… – Я же не просила тебя ходить со мной, – перебила ее Сале. – Я просто попросила тебя узнать, куда мне идти. А пойти туда я могу и одна. И я пойду туда сама. А когда я договорюсь об этом, мне потребуется от тебя лишь одно: позвонить ко мне домой и попросить меня о чем-либо – о чем угодно, – а я под этим предлогом уйду из дому на то время, которое потребуется на то, чтобы добраться до клиники или до другого места, где это сделают. – Да ты взгляни на себя, – взмолилась Рейчел. – Ты даже не можешь произнести слово, которым это называется. Ты употребляешь слово это. Ты только представь себе, что ты будешь чувствовать, когда избавишься от ребенка. – Я знаю, как я буду себя чувствовать. Я буду чувствовать облегчение. Буду чувствовать себя так, словно опять начала жить. Буду знать, что не разрушила доверия моих родителей их детям, не расколола мою семью, не довела отца до смертельного приступа, и пусть все… – Да ничего этого не случится, – возразила Рейчел. – Даже если и случится, то продлится не больше чем один день, неделя, в крайнем случае месяц, а потом все они прибегут. Все прибегут. Тео, твои родители… Даже Муханнад. – Муханнад, – с ужасом произнесла Сале, – убьет меня. Пойми, Рейчел, как только я не смогу больше скрывать свое состояние, мой брат убьет меня. – Все это чушь, – отмахнулась Рейчел. – Ты и сама знаешь, что это чушь. Он взбесится, может быть, даже подерется с Тео, но тебя он никогда и пальцем не тронет. Ты же, божьей милостью, его сестра. – Рейчел, прекрати. Ты же его не знаешь. Ты не знаешь моей семьи. Ты видишь то, что снаружи – то, что видят все, – но ты не знаешь всей сути. Ты не знаешь, на что они способны. Они увидят мой позор… – Ничего, они это переживут, – изрекла Рейчел с такой окончательной решимостью в голосе, от которой на Сале накатилась волна отчаяния. – А до этого момента я позабочусь о тебе. Ты же знаешь, я никогда тебя не бросала и не брошу. Перед мысленным взором Сале промелькнули все события последних дней: то, что произошло днем в воскресенье; их разговор накануне; их встреча в «Приюте на утесе» – все было так ясно, словно она сидела перед экраном. – К тому же, – объявила Рейчел таким тоном, словно хотела показать, что следующая фраза будет заключительной, – я должна считаться и с собственной совестью. Как, по-твоему, я должна себя чувствовать, сознавая, что участвую в деле, которое считаю неправильным? Я не могу не думать об этом. – Конечно, – беззвучно шевеля губами произнесла Сале, чувствуя, что Рейчел своим присутствием да еще здесь, в промышленной зоне, высосала из нее все силы. Какая-то невидимая сила, подхватив ее, уносила сейчас прочь отсюда. Земли под собой она не ощущала, а все вокруг стало вдруг таким, словно раскаленное солнце сожгло само себя, и теперь здесь царят холод и нескончаемый мороз. И, оказавшись теперь далеко от Рейчел, Сале слышала приглушенные расстоянием слова прощания: – Тебе не из-за чего волноваться, Сале. Все будет хорошо. Вот увидишь. Глава 18 Барбара сперва передала Тревора дактилоскопистам, а потом привела в комнату для допросов. По его просьбе она дала ему пачку сигарет, а затем принесла бутылку кока-колы, пепельницу и коробку спичек. Посоветовала ему хорошо и спокойно обдумать, что он делал в пятницу вечером и кто – из его несомненно многочисленных друзей и знакомых – мог бы подтвердить алиби, которое он предъявит полиции. Закрывая за собой дверь, Барбара еще раз убедилась, что он не сможет воспользоваться телефоном и договориться о подтверждении алиби, и пошла по своим делам. Эмили, как сказала ей Белинда Уорнер, также доставила в управление своего подозреваемого. – Того самого цветного из Клактона, – так описала его Белинда. – Помните, его имя встречалось в списках тех, кто звонил в отель. Кумара, догадалась Барбара. То, что Эмили оставила в Клактоне детектива для слежки, дало результат, и даже более скорый, чем она ожидала. Барбара нашла Эмили, когда та готовила к отправке в Лондон отпечатки пальцев Кумара. Эти отпечатки следовало также отправить и в патологоанатомическую лабораторию в Питерборо, чтобы сравнить их с отпечатками пальцев, обнаруженных на «Ниссане» Кураши. Барбара напомнила о том, чтобы вместе с отпечатками Кумара направить в оба адреса и отпечатки пальцев Тревора Раддока. Так или иначе, казалось, что они постепенно подбираются к истине. – Его английский ни к черту, – поморщившись, бросила Эмили, когда они вошли в ее офис и, достав из кармана бумажное кухонное полотенце, промокнула им влажное лицо. Скомкав полотенце, она ловко метнула его в корзину для бумаг. – А может, он притворяется. Мы не смогли ничего добиться от него в Клактоне. Он все время бормочет про свои бумаги, будто мы собираемся тащить его в ближайший порт для депортации. – Он отрицает, что знал Кураши? – Я вообще не смогла добиться от него чего-либо. Только черту известно, что он признаёт, что отрицает, а о чем явно врет; а может, он просто читает на память стихи… Упорно несет какую-то тарабарщину, и невозможно понять о чем. – Нам надо пригласить кого-нибудь в качестве переводчика, – предложила Барбара. – Это будет не так уж трудно, верно? Я думаю, стоит обратиться в местную азиатскую общину, и дело решится. Лицо Эмили скривилось в улыбке. – Ты только представь себе, насколько сильно мы будем зависеть от точности перевода, который обеспечит нам этот местный доморощенный переводчик. Нет уж, к черту. Барбара не могла не согласиться с мнением руководителя следственной группы. Разве могли бы они довериться кому-то из азиатской общины в том, что его перевод будет подробным, точным и объективным, особенно сейчас, на фоне расовой напряженности в Балфорде-ле-Нец? – Мы можем пригласить кого-нибудь из Лондона. Кто-либо из детективов съездит и привезет сюда этого университетского парня, который перевел пассаж из Корана. Кстати, как его зовут? – Сиддики. – Точно. Профессор Сиддики. А ты знаешь, я могу позвонить в Ярд и попросить кого-нибудь из наших парней разыскать его и доставить сюда. – Похоже, это наша единственная возможность, – согласилась Эмили. Они вошли в офис, в котором, казалось, было еще жарче, чем в остальных помещениях управления. Прямые лучи послеполуденного солнца легко пробивали наволочку, которой Эмили занавесила окно, создавая в комнате какое-то особое освещение, попадая в которое, человек начинал чувствовать себя так, словно переселился в аквариум, сохранив при этом свой человеческий облик. – Так мне позвонить? – спросила Барбара. Эмили в изнеможении плюхнулась на свой стул. – Не сейчас. Я распорядилась поместить Кумара в камеру. Хочу дать ему почувствовать, каково находиться в заключении. Я чувствую, что необходимо дать ему хорошую смазку, чтобы пробудить в нем желание сотрудничать со следствием. Он пока еще новичок в Англии и не в состоянии осыпать меня цитатами из ПАСЕ[99], ссылаясь на главы и статьи. Пока что кнут у меня в руке, и мне до смерти хочется им воспользоваться. – Но если он не говорит по-английски, Эм… – неуверенно возразила Барбара. Барлоу, казалось, не заметила скрытого смысла только что произнесенных слов: разве они не тратят попусту время, держа его под замком в камере и не пытаясь найти заслуживающего доверия человека, говорящего на его языке? – Это, я уверена, мы выясним через несколько часов. – Эмили повернула голову к двери, в проеме которой показалась Белинда Уорнер с опечатанным пакетом с вещественными доказательствами. – Он уже описан и зарегистрирован, – объявила та. – И снят с регистрации в связи с передачей вам. В пакете содержимое банковской ячейки Кураши. Из банка «Барклайз». Эмили, не вставая из-за стола, протянула руку и взяла пакет. Как бы желая успокоить Барбару и рассеять ее невысказанные опасения, она попросила помощницу позвонить профессору Сиддики в Лондон и выяснить, возможно ли будет в случае необходимости пригласить его в качестве переводчика на допрос подозреваемого пакистанца. – Попроси его быть наготове, – велела Эмили. – Если он понадобится, мы быстро доставим его сюда.