Конечно, хотела сказать Барбара. А Муханнад Малик, без сомнения, сгорал в эту минуту от нетерпения поскорее впиться зубами в жаренный на решетке кебаб, приготовленный из следователя сержанта Барбары Хейверс. – Кузен Муханнад, – кричала Хадия. – Познакомься с моей подругой Барбарой. Наша квартира на первом этаже, как я тебе рассказывала, а Барбара живет в маленьком красивом домике за нашим домом. Мы с ней познакомились, когда ее холодильник по ошибке привезли в нашу квартиру. Папа перевез его к ней. Он тогда посадил на рубашку жирное пятно. Мы его почти полностью смыли, но папа больше не хочет надевать эту рубашку, когда идет в университет. Муханнад подошел к ним. Хадия сразу же схватила его за руку. Теперь она стояла между ними, держа за руки обоих – Барбару и своего кузена, – и лицо ее светилось такой радостью, словно ей удалось устроить счастливый брачный союз. Лицо Муханнада свидетельствовало об активной мыслительной работе, происходящей в голове, словно там, в мозгу, трудился компьютер, обрабатывающий информацию и классифицирующий ее по определенным категориям. Барбара без труда могла представить, что это были за категории: предательство, скрытность, обман. Муханнад говорил с Хадией, но смотрел на ее отца. – Как я рад, что встретился с твоей подругой, моя маленькая кузина. А ты давно с ней знакома? – О, много, много, много недель, – весело отвечала Хадия. – Мы ходим кушать мороженное на Чок-Фарм-роуд, мы ходили в кино, Барбара приходила даже на мой день рождения. Иногда мы ездим проведать ее маму в Гринфорде. Нам всегда так весело, правда, Барбара? – Какое приятное совпадение, что вы оказались в одном отеле в Балфорде-ле-Нец, – многозначительно заметил Муханнад. – Хадия, – обратился к дочери Ажар, – Барбара только что вернулась в отель, и, мне кажется, ты перехватила ее по дороге в номер. Если вы… – Мы сказали ей, что едем в Эссекс, ты понимаешь? – Хадия дружески сообщала кузену все подробности. – Мы должны были сказать ей об этом потому, что я оставила ей сообщение на автоответчике. Я пригласила ее покушать мороженое и не хотела, чтобы она решила, будто я забыла об этом. Поэтому я пошла к ней в домик и объяснила ей все, а когда за мной пришел папа, мы сказали, что едем на море. Но только папа не сказал мне, что вы живете здесь, кузен Муханнад. Он приготовил мне сюрприз. А вот теперь ты можешь познакомиться с моей подругой Барбарой, а она может познакомиться с тобой. – Знакомство уже состоялось, – сказал Ажар. – Да, но, по-моему, не так скоро, как могло бы состояться, – заметил Муханнад. – Послушайте, мистер Малик… – решилась заговорить Барбара, но сразу замолчала, увидев приближающегося Базила Тревеса. Он шел из бара своей обычной вихляющей походкой, сжимая в руке кипу заказов на ужин и, как всегда, что-то мурлыкая на ходу. Однако, увидев Барбару в обществе пакистанцев, он мгновенно смолк, и в его вокальной партии наступила пауза, подобная той, что наступает после пятой ноты в мелодии заглавной песни к фильму «Звуки музыки»[109]. – А! Сержант Хейверс, – радостно воскликнул он. – Вам звонили. Три раза, один и тот же мужчина. – Он как-то по-особому посмотрел сперва на Муханнада, затем на Ажара, а затем добавил таинственно, но с непререкаемо важным видом, который подчеркивал, что его обладатель является соотечественником, помощником и лучшим другом скотленд-ярдовского детектива: – Послушайте, сержант. Этот маленький немец, наша головная боль… Он оставил номера двух своих телефонов, домашнего и прямого в его офисе. Я записал их и оставил в ящике стола в вашем номере. Если вы подождете минуту, то я… Он со всех ног понесся за своим листком, а Муханнад снова заговорил: – Кузен, надеюсь, мы поговорим позже. Хорошего вечера, Хадия. Мне было… – Его лицо распрямилось и стало мягче от правдивости этих слов; он бережно и нежно обнял ладонью затылок девочки, нагнулся и поцеловал ее в темя. – Я очень рад, что мы наконец-то встретились. – А ты еще придешь? А я смогу увидеть твою жену и мальчиков? – Всех, – улыбнулся Муханнад, – в свое время. Простившись со всеми общим поклоном, он направился к выходу, и Ажар, бросив быстрый взгляд на Барбару, последовал за ним. Барбара слышала, как он, уже стоя в дверях, настойчиво окликнул своего кузена: – Муханнад, постой. Интересно, какие объяснения он собирается дать Муханнаду, подумала Барбара. Да это и не важно, кто и как видит сложившуюся ситуацию, хорошей ее не назовешь. – Вот и я. – Базил Тревес вернулся и трясущейся рукой протянул Барбаре листок. – Он исключительно вежливо общался со мной по телефону. Для немца это просто удивительно. Вы отужинаете у нас, сержант? Она ответила, что отужинает. – Садитесь с нами, садитесь с нами! – закричала обрадованная Хадия. При этих словах девочки вид у Тревеса стал еще менее радостным, чем утром в понедельник во время завтрака, когда Барбара без всякого напряга перешла тот невидимый барьер, который хозяин отеля воздвиг между белыми и цветными постояльцами. Базил потрепал Хадию по голове. Он смотрел на девочку каким-то особым добрым и ласковым взглядом; так обычно смотрят на маленьких животных, которые при близком общении вызывают острый приступ аллергии. – Ну конечно, дорогая моя, если она захочет, – с готовностью объявил он, подавляя при этом отвращение во взгляде. – Она может сесть, где захочет. – Ну и отлично! Ну и отлично! – Преисполненная радости Хадия запрыгала куда-то в сторону, и через несколько мгновений Барбара услышала, как она щебечет с миссис Портер, сидевшей в баре. – Это полиция, – таинственным полушепотом произнес Тревес, кивком головы указывая на листок в руке у Барбары. – Я не хотел говорить обо всем при… этих двоих. С иностранцами надо всегда быть настороже. – Вы правы, – согласилась Барбара. Она с трудом сдерживала себя, подавляя непреодолимое желание треснуть Тревеса по роже, да так, чтобы тот слетел с катушек. Вместо этого она быстро пошла по лестнице к себе в номер. Сняв с плеч рюкзачок, Барбара бросила его на одну из сдвоенных кроватей и подошла ко второй. Улегшись на нее, она принялась изучать телефонные сообщения. Все сообщения были оставлены одним и тем же человеком по имени Гельмут Кройцхаге. Он звонил в три часа, затем в пять и последний раз в шесть пятнадцать. Посмотрев на часы, она решила сначала попробовать позвонить к нему в офис. Барбара набрала немецкий номер и в ожидании соединения стала обмахиваться пластиковым подносом, взятым с чайного столика. – Hier ist Kriminalhauptkommisar Kreuzhage. Повезло, подумала Барбара. Она представилась, медленно и четко выговаривая английские слова, помня об Ингрид и ее более чем скромном знании родного языка Барбары. Немец на другом конце провода, мгновенно переключившись на другой язык, произнес: – Да, сержант Хейверс. Я тот самый человек, который здесь, в Гамбурге, разговаривал по телефону с мистером Хайтамом Кураши. Он говорил с едва ощутимым акцентом. Голос его был приятным и располагающим. Этот голос, должно быть, довел Базила Тревеса до сумасшествия, потому что был совсем не похож на манеру речи киноэкранных нацистов в послевоенных фильмах. – Отлично, – с горячностью произнесла Барбара и поблагодарила его за звонок, а затем вкратце рассказала ему об обстоятельствах, которые заставили ее обратиться к нему. Когда она рассказала о проволоке и старых бетонных ступенях, с которых произошло роковое падение Хайтама Кураши, на другом конце линии раздался какой-то квакающий звук. – Я наткнулась на номер телефона полиции Гамбурга, когда просматривала список телефонных звонков, сделанных убитым из отеля. Мы проверяем все его контакты. И я надеюсь, что вы нам в этом поможете. – Боюсь, что моя помощь окажется очень незначительной, – ответил Кройцхаге. – Но вы помните, о чем говорили с Кураши? Он не один раз обращался в полицию Гамбурга. – О, да, я все отлично помню, – заверил ее Кройцхаге. – Он хотел сообщить некоторую информацию о делах, которые на основании его данных делались по адресу в Вандсбеке. – В Вандсбеке? – Да. Это район в западной части города. – И что это за дела? – Дела, о которых этот джентльмен говорил весьма туманно. Он лишь называл эти дела незаконной деятельностью, в которую вовлечены Гамбург и порт города Паркестона в Англии. Барбара почувствовала покалывание в кончиках пальцев. Черт возьми, неужели Эмили Барлоу оказалась права? – Возможно, это какая-либо контрабанда, – предположила она. Кройцхаге смачно откашлял мокроту. Собрат-курильщик, подумала Барбара, подсевший на табак еще основательнее, чем я. Он убрал трубку от лица и сплюнул. Ее всю передернуло, и она мысленно дала клятву не так сильно налегать на курево. – Я бы не спешил с выводами о контрабанде, – сказал немец. – Почему? – Потому что, когда этот джентльмен упомянул порт Паркестона, я тоже пришел к подобному заключению. Я предложил ему позвонить в Davidwache an der Reeperbahn. Это полицейское управление Гамбургского порта. Именно они и занимаются делами, связанными с контрабандой. Но этого, как мне кажется, он делать не хотел. Даже не согласился с моим предположением, что эти дела могут быть связаны с контрабандой. – Так что он все-таки сказал вам? – Он говорил только, что располагает информацией о преступной деятельности, осуществляемой по адресу в Вандсбеке, хотя, конечно, он не знал, что это происходит именно в Вандсбеке. Он знал, что это происходит в Гамбурге. – На Оскарштрассе, 15? – спросила Барбара. – Вы нашли этот адрес в его вещах? У меня он тоже есть. Да, это там. И мы там были, но ничего не нашли. – Выходит, он пошел по ложному следу? А может быть, он перепутал город в Германии? – Сейчас это выяснить невозможно, – ответил Кройцхаге. – Возможно, он был прав, говоря о незаконных делах, но Оскарштрассе, 15 – это большой многоквартирный дом, примерно на восемьдесят квартир с замком на входной двери. У нас не было повода осматривать квартиры, да мы и не смогли бы сделать этого на основании необоснованных подозрений джентльмена, звонившего из-за границы. – Необоснованных подозрений? – У мистера Кураши не было никаких реальных фактов, сержант Хейверс. А если и были, то он не желал поделиться ими со мной. Но, принимая во внимание его убежденность и искренность, я на два дня установил наблюдение за домом. Он расположен рядом с Eichtalpark, поэтому было легко разместить моих людей незаметными. Но у меня не было людей на то, чтобы… как вы это называете… сидеть у дома? – Взять дом под наблюдение? – Так говорят в Америке. Да, это так. У меня не было финансовых средств для того, чтобы взять под наблюдение такой большой дом, как Оскарштрассе, 15, на время, достаточное, чтобы выяснить, происходит ли там какая-либо противоправная деятельность. Нет, боюсь, у меня практически не было перспектив. Позиция не такая уж неразумная, подумала Барбара. Несомненно, врываться в частные дома и квартиры людей считается в послевоенной Германии делом невозможным. Но тут она неожиданно вспомнила. – Клаус Рохлайн, – быстро произнесла она. – Да? Он кто?.. – Кройцхаге сделал вежливую паузу. – Это один человек, живущий в Гамбурге, – пояснила Барбара. – У меня нет его адреса, но есть номер телефона. Интересно, не проживает ли он на Оскарштрассе, 15? – Это, – ответил Кройцхаге, – вполне допустимо. Но помимо этого… Он достаточно хорошо владел искусством придавать своему голосу печальные интонации и продолжал говорить ей – печальным голосом человека, отлично информированного о том, на что способны другие люди, – о том, что там, у них, есть множество мест, где процветает противоправная деятельность, которая, возможно, захватывает и страны вокруг Северного моря, связывая Англию с Германией. Проституция, выпуск контрафактной продукции, торговля оружием, терроризм, экстремизм, промышленный шпионаж, ограбление банков, воровство… Опытный полицейский не ограничивает свои подозрения контрабандой в делах, связывающих криминальным образом две страны. – Это я пытался внушить мистеру Кураши, – добавил он, – так что он, возможно, понял, насколько трудна задача, которую он просил меня выполнить. Но он настаивал на том, что расследование дел на Оскарштрассе, 15, дает нам информацию, достаточную для ареста. Но увы, сам мистер Кураши никогда не был на Оскарштрассе, 15. – Барбара слышала, как он вздохнул. – Расследование? Некоторые люди не понимают, как законодательство регулирует то, что полицейский может и чего он не может. Истинная правда. Барбара вспомнила полицейские телесериалы и программы, в которых копы выбивают признания из подозреваемых, превращая их максимум в течение часа из дерзких жлобов в жалобных придурков. Она издала горлом звук, означающий ее согласие с услышанным, и спросила, проверял ли он связи Клауса Рохлайна. – Я сама тоже звонила ему, – объяснила Барбара, – но чувствую, что мне он не позвонит.