Кройцхаге заверил ее, что сделает все, что сможет. Она повесила трубку. А потом некоторое время просто лежала на кровати, чувствуя, как отвратительное покрывало впитывает влагу с ее спины и с ног. Почувствовав, что силы начали возвращаться к ней, она прошла в ванную и встала под душ, слишком горячий даже для того, чтобы она могла развеселить себя пением попурри из старых рок-н-роллов. Глава 20 Вечер после ужина закончился для Барбары прогулкой на Балфордский пирс. Очередное приглашение последовало со стороны Хадии. В обычной для нее импульсивной манере девочка объявила: – Вы должны пойти с нами, Барбара. Мы идем на пирс, папа и я, и вы тоже должны пойти с нами. Папа, ведь правда, Барбара должна пойти с нами? Будет же намного веселее, если Барбара пойдет с нами. Она прижалась головой к отцу, который с серьезным лицом слушал приглашение дочери. В обеденном зале, кроме них, уже никого не было, а они заканчивали sorbet-du-jour. В этот вечер подали лимонное мороженое, и они старались покончить с ним как можно скорее, пока жара не превратила его в жидкое месиво. Хадия, разговаривая, размахивала в воздухе ложкой, отчего вся клеенка на столе была заляпана кляксами лимонного цвета. Барбара предпочла бы посидеть спокойно на газоне и посмотреть на море. Смешаться с потной толпой искателей развлечений, вдыхать неприятный запах их тел и чувствовать, как собственное тело вновь покрывается патиной пота – без всего этого Барбара могла бы обойтись. Но Ажар был погружен в течение всего ужина в глубокие раздумья, а потому позволил своей дочери беззаботно говорить о чем угодно и столько времени, сколько та пожелает. Такое поведение было ему совершенно не свойственно, и Барбара была уверена, что оно связано с новостью, которую узнал Муханнад перед уходом из отеля, и с тем, о чем они говорили в машине перед расставанием. Поэтому она решила прогуляться на пирс с Ажаром и его дочкой и постараться выведать у отца, что произошло между ним и его кузеном. В десять часов они добрались до пирса и сразу смешались с толпой шумных загорелых людей. Ноздри Барбары сразу защекотала едкая смесь запахов солнечного лосьона, пота, жареной рыбы, гамбургеров, попкорна. Шум был еще более оглушительный, чем днем, – возможно, потому, что близился час закрытия аттракционов, и зазывалы во всю мочь старались завлечь посетителей к себе. Привлекая к себе внимание, они громко кричали, соблазняя прохожих на то, чтобы покидать шары, кольца или пострелять в уток. Чтобы быть услышанными, зазывалам приходилось перекрикивать каллиопу, играющую у каруселей, не говоря уже о свистках, хлопках выстрелов, грохоте сталкивающихся электромобилей, трелях и звонах игровых автоматов, установленных в павильоне. Хадия, держа своих спутников за руки, направилась именно в этот павильон. – Как весело, как весело! – щебетала она и, казалось, совершенно не обращала внимания на то, что ее отец и подруга не обмолвились ни единым словом. По обеим сторонам павильона стояли лоснящиеся от пота люди: одни, вцепившись руками в джойстики, другие, приникнув к автоматам для игры в пинбол. Никто, казалось, не замечал царившего вокруг оглушительного шума и грохота. Маленькие дети со смехом и криками сновали среди игральных автоматов. Группа подростков, ободряемых восхищенными криками своих подружек, соревновалась в виртуальных автогонках. Пожилые дамы, сидевшие в ряд за столом, играли в бинго[110]. Номера выкрикивал в микрофон человек в клоунском облачении и с гримом на лице, который расплылся от жары так, что превратил ведущего игру в урода из страшной сказки. Барбаре бросилось в глаза, что среди находящихся в павильоне людей не было ни одного азиата. Хадия, казалось, не обращала внимания ни на что: ни на шум, ни на запахи, ни на жару, ни на толпу, ни на то, что она принадлежала к той части общества, которая именуется национальным меньшинством. Она, отпустив руки отца и Барбары, сновала, пританцовывая, из стороны в сторону. – Крановый захват! Папа, смотри, крановый захват! – с восторгом закричала она и тут же бросилась к стенду, на котором стояло это заинтересовавшее ее устройство. Когда они подошли к ней, девочка стояла вплотную к корпусу машины, прижав нос к стеклу и стараясь получше рассмотреть содержимое ящика с призами, наполненного мягкими игрушками: розовыми поросятами, пятнистыми коровами, жирафами, львами, слонами. – Жираф, жираф, – напевала она, показывая пальчиком на игрушку, которую отец должен был выиграть для нее. – Папа, ты можешь выиграть жирафа? Он так ловко управляет крановым захватом, Барбара. Вы сейчас сами увидите. – Прыгая на одной ножке, она схватила отца за руку и потащила к устройству. – А когда ты выиграешь для меня жирафа, выиграй что-нибудь для Барбары. Папа, выиграй для Барбары слона. Помнишь, ты выиграл слона для мамы? Помнишь, я еще разрезала его? Я сделала это нечаянно, Барбара. Мне тогда было пять лет, и я играла в ветеринара. Ему надо было сделать операцию, но из него вылезла вся набивка, когда я его разрезала. Мама так разозлилась на меня из-за этого. Она долго кричала. Ты помнишь, папа? Ажар не ответил. Он сосредоточил все внимание и все усилия на крановом захвате. И делал это так, как, по мнению Барбары, должен был делать: с таким упорством и так сосредоточенно, как обычно делал все свои дела. Он не захватил ничего ни в первую, ни во вторую попытки. Но хладнокровие не изменило ни ему, ни его дочери. – Это он разминается, – таинственным шепотом сообщила Барбаре Хадия. – Он всегда вначале разминается. Верно ведь, папа? Ажар начал следующую попытку. На третий раз он быстро вывел кран в нужное положение, ловко выбросил захват и сжал им жирафа, которого ждала дочь. Хадия издала восторженный крик и схватила маленькую мягкую игрушку с такой радостью, словно это был подарок, о котором она мечтала все восемь лет своей жизни. – Спасибо, спасибо! – закричала она и обхватила отца за талию. – Это будет моим сувениром из Балфорда. Он будет напоминать мне о том, как славно мы здесь отдыхали. Папа, попытайся еще раз. Ну пожалуйста, папа, ну попытайся. Захвати слона, это будет сувенир для Барбары. – В другой раз, малыш, – торопливо сказала Барбара. Сама мысль о том, чтобы принять в дар от Ажара мягкую игрушку, не укладывалась у нее в голове. – Не стоит тратить все деньги в одном месте, как ты думаешь? Может, сыграем в пинбол? Или пойдем на карусели? Хадия мгновенно просияла. Она бросилась к двери из павильона, продираясь сквозь толпу и не оглядываясь на них. На пути к выходу ей надо было пройти мимо виртуальных автогонок, и она, спеша к следующим развлечениям, прошла, орудуя локтями, через скопление подростков, толпящихся возле автоматов. Все произошло быстро, почти мгновенно, так что нельзя было определить, была ли это случайность или преднамеренное действие. В один момент Хадия затерялась в массе тел подростков, прикрытых бедной заношенной одеждой. В следующий момент она уже лежала плашмя на полу. Кто-то загоготал, этот звук был едва различим на фоне царившего в павильоне шума, но он был достаточно громким для того, чтобы Барбара услышала его и, не раздумывая, врезалась в группу подростков. – Черт возьми. Проклятые паки, – чертыхнулся кто-то. – Ты посмотри на ее платье. – Новинка из Оксфама[111]. – Она, наверное, думала, что встретит здесь королеву. Барбара схватила мягкую пропотевшую футболку стоявшего рядом мальчишки. Сжала ее и рывком притянула подростка к себе так, что его лицо оказалось почти вплотную с ее лицом. – Моей маленькой подружке, – произнесла она спокойным голосом, – кажется, кто-то подставил подножку. Я уверена, что вы все, как один, захотите помочь девочке, так как же? – Отвали от меня, сука, – огрызнулся он. – Даже и не мечтай об этом, – ответила она. – Барбара, – произнес Ажар, стоявший позади нее, и голос его звучал как всегда, спокойно и убедительно. Прямо перед ней Хадия старалась подняться с пола. Барбара наблюдала за девочкой сквозь мелькающую завесу из ботинок «Док Мартенс»[112], сандалий, кроссовок. Ее шелковое платьице было в грязных пятнах, шов под мышкой разошелся. Она осматривалась по сторонам, ее личико было сконфуженным. Барбара поворотом руки еще сильнее сжала футболку. – Подумай над тем, что я сказала, идиот, – спокойным голосом посоветовала она. – Я сказала, что моей маленькой подружке надо помочь. – Да наплюй на нее, Шон. Их двое, а нас десять, – посоветовал кто-то из дружков, стоящий слева от Барбары. – Все правильно, – любезно подтвердила Барбара, обращаясь к Шону, а не к советчику. – Но я не думаю, что у кого-либо из вас есть вот это. – Свободной рукой она выудила из заплечного рюкзачка полицейское удостоверение и, раскрыв его, с размаху поднесла его к самому лицу Шона. С этого расстояния он мог прочитать, что там написано, но читать удостоверение ему, по мнению Барбары, было незачем. – А ну помоги ей, – сказала она. – Я ничего ей не сделал. – Барбара, – снова обратился к ней Ажар. Хейверс посмотрела на него уголком глаза. Он шел к Хадии. – Оставьте ее, – сказала Барбара. – Одному из этих придурков, – еще один поворот кисти руки с зажатой футболкой, – не терпится доказать, что он может быть джентльменом. Шон, учти, если ни один из этих придурков, – еще один поворот руки с зажатой в ней футболкой, – не сумеет доказать то, что требуется сейчас доказать, то вся ваша заводная компания озаботится сегодня вечером тем, что придется звонить родителям из кутузки. Ажар, однако, не обратил внимания на слова Барбары. Он подошел к дочери и помог ей подняться. Подростки подались назад, чтобы не стеснять его движений. – Ты не ушиблась, Хадия? – Он потянулся, чтобы поднять жирафа, выпавшего при падении из рук девочки. – Нет, нет! – сдерживая слезы ответила Хадия. – Папа, смотри, что с ним стало! Не выпуская из руки футболку Шона, Барбара посмотрела в их сторону. Жираф, непонятно как, оказался перемазанным кетчупом, а его голову расплющил чей-то башмак. Парень, стоявший сбоку, вне зоны видимости Барбары, тупо захихикал. Но, прежде чем Барбара занялась им, Ажар сказал: – Это очень легко исправить. – Он произнес эти слова голосом человека, который отлично знал в жизни все, что не поддается исправлению. Подростки расступились, давая ему дорогу, и он, положив руки на плечи дочери, шагавшей впереди него, направился к Барбаре. Горестно склоненная головка Хадии повергла Барбару в уныние. Ее так и подмывало ударить Шона головой в зубы и заехать коленкой ему по яйцам, однако, совладав с собой, она выпустила его футболку и обтерла ладонь о брюки. – Надо быть законченным дерьмом, чтобы связаться с восьмилетней девочкой, – презрительно поморщившись, сказала она. – Неужто вы не можете отметить свои успехи где-нибудь в другом месте? Пройдя через их поникший строй, Барбара последовала за Ажаром и его дочерью, выходившими из павильона. На мгновение она потеряла их из виду, поскольку число искателей развлечений значительно увеличилось. По обе стороны от нее двигалась масса людей в черных кожаных брюках; с блестящими кнопками, торчащими из носов; с кольцами, свешивающимися с сосков; в собачьих ошейниках и цепях. Ей показалась, что она попала в толпу участников встречи садистов и мазохистов. Наконец Хейверс увидела своих спутников. Справа от нее Ажар вел дочь прочь от павильона на открытую часть пирса. Барбара поспешила к ним. – …проявление людского страха, – говорил Ажар, стараясь заглянуть в опущенное книзу лицо Хадии. – Хадия, когда люди не понимают, они боятся. Их действиями руководит страх. – Но ведь я же ничего им не сделала, – возразила Хадия. – Да и что я, такая маленькая, могу им сделать? – Ой, да они боятся не того, что им что-то сделают, пойми, куши. Они боятся того, что останутся неизвестными… А вот и Барбара. Ну что, наш вечер продолжается? Мне кажется не совсем разумным позволять группе незнакомцев решать за нас, хорошо нам здесь или плохо. Хадия подняла голову. Сердце Барбары сжалось при виде поникшего личика ее маленькой подружки. – Мне кажется, эти самолеты машут крыльями, подзывая нас, малыш, – произнесла она бодрым голосом, показывая в сторону аттракциона: там маленькие самолетики с ревом носились вокруг стоящей в центре мачты. – Тебе не кажется? Несколько секунд Хадия молча смотрела на самолеты, сжимая в руках перепачканного и искалеченного жирафа. Потом она отдала его отцу, распрямила плечики и объявила: – Я очень люблю самолеты. Когда они не могли ездить, летать или кружиться все вместе, то наблюдали за Хадией, стоя на земле. Некоторые развлекательно-увеселительные средства имели размеры, рассчитанные на детей: миниатюрные армейские джипы, вагончики поезда, вертолеты и самолеты. Но были и такие, в которые могли усесться взрослые, и тогда они забирались в них втроем, бросаясь из чашеобразных кабинок чертова колеса на американские горки, но всегда умудряясь не делать того, последнего шага, после которого наступает разочарование и пресыщение развлечениями. Так было до того, пока Хадия не настояла на том, чтобы проделать подряд три путешествия на миниатюрных корабликах под парусами. – У меня делается холодно в животе, и он переворачивается вверх ногами, – объяснила она, и у Барбары появился шанс поговорить с Ажаром наедине. – Я сожалею о том, что случилось, – обратилась она к нему. Таймулла вынул пачку сигарет и протянул ей. Барбара взяла сигарету. Он чиркнул зажигалкой, и они закурили. – Как все это некстати. Испортили Хадии праздник, да и вообще… – Я хотел бы защитить ее от всех напастей. – Ажар смотрел на дочь и улыбался, а она заливисто смеялась от того, что у нее делалось холодно в животе: искусно имитируемые волны вздымались и стремительно падали вниз за кормой ее крошечного кораблика. – Это естественное желание каждого любящего родителя, верно ведь? Желание вполне обоснованное, но вместе с тем абсолютно невыполнимое. – Поднеся к губам сигарету, он пристально наблюдал за Хадией. – Но все равно спасибо вам. – За что? Кивком головы он указал в сторону игрового павильона. – Вы пришли ей на помощь. Это очень добрый поступок.