Проклятие, чертыхнулась про себя Барбара. Это был полный провал. – Барбара, – донесся из-за двери тихий голос Ажара. – Какой-то мальчик идет сюда от павильона. Он только что вышел оттуда. Она принялась складывать вещи обратно в рюкзак, стараясь уложить их в том же порядке, в каком они лежали прежде. Ажар снова окликнул ее по имени, на этот раз в его голосе слышалась тревога. – Сейчас, сейчас, – шепотом ответила Хейверс. Уложив рюкзак в сундук, она поспешно вышла на пирс к поджидавшему ее Ажару. Они отошли к перилам и встали за аттракционом с корабликами, где тень была густой, почти черной. Пришелец, выйдя из-за угла сарая, направился прямо к двери, остановившись перед ней, посмотрел налево, затем направо и вошел внутрь. Барбара сразу узнала его, ведь ей уже дважды довелось встречаться с этим парнем. Это был Чарли Раддок, младший брат Тревора. – Кто это, Барбара? – полушепотом спросил Ажар. – Вы его знаете? Хадия спала, положив голову ему на плечо. Вдруг она пробормотала что-то во сне, словно отвечая на его вопрос, заданный Барбаре. – Его зовут Чарли Раддок, – чуть слышно прошептала Барбара. – А зачем мы за ним следим? И что вы искали в этом сарае? – Точно не знаю, – сказала она, но, заметив его скептический взгляд, добавила: – Нет, правда, Ажар, я не знаю. Все по этому же делу. Расовый мотив, как вы надеялись, возможно, присутствует… – Как я надеялся? Нет, Барбара, я не…. – Ладно. Хорошо. Как некоторые люди надеялись. Но, похоже, примешивается кое-что еще. – И что же? – живо спросил он и сразу же почувствовал ее нежелание делиться с ним информацией; почувствовал так ясно, как будто она сказала ему об этом вслух. – Вы больше ничего не скажете, верно? Ей не пришлось отвечать на его вопрос. Чарли Раддок вышел из сарая. За его спиной был тот самый рюкзак, содержимое которого только что обследовала Барбара. Занятно, очень занятно, подумала она. Так что же, черт возьми, происходит? Чарли зашагал назад к павильону. – Пошли, – сказала Барбара и последовала за ним. Фонари, освещавшие аттракционы, погасли, посетители разошлись; кое-где, в темных укромных уголках еще оставались парочки да некоторые семьи искали отставших и заблудившихся перед тем, как всем вместе покинуть пирс. Шум сменился тишиной. Запахи уже не раздражали обоняние. Те, кто трудом на пирсе зарабатывал себе на жизнь, принялись готовить к следующему дню аттракционы, гоночные площадки и аллеи, многочисленные киоски и павильоны быстрой еды, сладостей и напитков. Среди редких посетителей, еще оставшихся на пирсе, но уже спешащих к выходу, не составляло большого труда следить за молодым парнем, тоже идущим к выходу, да еще с большим рюкзаком на спине. Барбара и ее спутник шли вслед за Чарли, который, миновав павильон, направился к берегу. Она не спускала с него глаз и обдумывала все, что видела и слышала в течение этого дня. Хайтам Кураши был вполне уверен, что между Англией и Германией имели место какие-то незаконные махинации. Он звонил в Гамбург и твердо заверял служащего полиции, что криминальные дела начинаются в этом городе. Германские паромы, выходящие из Гамбурга, прибывают в Паркестонский порт, вблизи Харвича. Но сейчас Барбара знала о том, что происходило между двумя странами и кто участвовал в этих криминальных операциях, не больше, чем тогда, когда распотрошенный «Ниссан» и внешний вид трупа Кураши навели ее на мысль о контрабанде. Тот факт, что «Ниссан» был распотрошен, породил немало вопросов и к самому Кураши, а как же иначе? Разве состояние машины не указывало прямо на возможность провоза на ней контрабанды? А если так, то не участвовал ли в этом сам Кураши? А может быть, он, человек глубоко религиозный, звонил все время в Пакистан якобы для того, чтобы обсудить суру Корана, а на самом деле пытался руками своих религиозных наставников остановить криминальный бизнес? Но что бы ни предпринимал Кураши, как, черт возьми, Тревор Раддок впутался в это дело? А его брат Чарли? Барбара знала, как Муханнад Малик – а возможно, и Ажар – ответили бы на два последних вопроса. Ведь братья Раддок были белыми. Для нее самой происшествие сегодняшнего вечера подтвердило то, что ей было уже известно о межрасовых отношениях. Подростки, обидевшие Хадию, и та девушка, попытавшаяcя исправить причиненное зло, представляли человеческие микрокосмосы всего населения и в качестве таковых укрепили уверенность Барбары в том, что некоторые ее соотечественники являются слабоумными ксенофобами, а другие – бесспорно и решительно – нет. Но до какой степени уверенность в этом может повлиять на расследование убийства Кураши, спрашивала она себя. Особенно в ситуации, когда единственные подозреваемые с неподтвержденными алиби оказались белыми? Дойдя до павильона, Чарли Раддок остановился. Барбара и ее спутники сделали то же самое и стали наблюдать за ним. Он, стоя возле перил на южной кромке пирса, усаживался на старый проржавевший велосипед. Позади него хозяева «Омар-бара» закрывали окна своего заведения металлическими щитами. Двери стоявшего рядом кассового домика аттракциона «Воздушные шары Балфорда» уже были закрыты. Ряды покинутых обитателями на ночь прибрежных домиков тянулись от этих заведений вдоль променада на юг и выглядели сейчас, как заброшенная обезлюдевшая деревня. И двери, и окна прибрежных летних домиков были закрыты решетками, и единственным звуком, нарушавшим покой этого места, было эхо от ударов морских волн о берег. – Этот парень в чем-то замешан, верно? – спросил Ажар. – И это имеет отношение к убийству Хайтама? – Я не знаю, Ажар, – призналась Барбара, внимательно следя за тем, как Чарли, усевшись на свой ветхий велосипед, покатил по направлению к видневшемуся вдали Нецу. – Он в чем-то замешан, это очевидно. Но в чем именно, клянусь Господом, я не знаю. – Это говорит сержант или Барбара? – спросил Ажар бесстрастным тоном. Она перевела взгляд с Чарли Раддока на человека, стоявшего рядом. – Между ними нет разницы. Ажар кивнул и слегка повел руками, придавая телу дочери более удобное положение. – Я вижу. Но, возможно, она все-таки должна быть. Глава 21 В десять часов на следующее утро Барбара уже ехала по шоссе в Харвич. До этого, как только прозвенел будильник, она позвонила Эмили; руководитель следственной группы была еще дома. Хейверс рассказала ей все, о чем узнала от Kriminalhaupt-kommisar Кройцхаге из Гамбурга, и о том, что видела прошлой ночью на пирсе. Она не упомянула о том, что наблюдала за Тревором Раддоком, его братом и рюкзаком не одна, а вместе с Таймуллой Ажаром и его дочерью, поскольку посчитала, что долгие объяснения своих взаимоотношений с этими пакистанцами лишь нарушат ту слабую ясность, которая только-только начала появляться в расследовании. Вскоре она поняла, что, упомяни она о своих спутниках в прогулке по пирсу, это никак не повлияло бы на настроение Эмили, все внимание которой сразу же сконцентрировалось на ее беседе с Гельмутом Кройцхаге, а об остальном она, казалось, и не слышала. Руководитель следственной группы вскрикнула, а потом, после краткой паузы, окончательно проснулась. То, чем она и ее безликий Гари занимались для снятия стресса, накопившегося в течение рабочего дня, похоже, дало результаты. – Какие-то противоправные действия? – оживилась она. – В Гамбурге? Молодец, Барб. Я же сказала, Муханнад замешен в чем-то, помнишь? Сейчас мы, похоже, сели ему на хвост. Барбара поспешила предостеречь ее от дальнейших комментариев, зная наперед, о чем пойдет речь. – Но Кураши не сообщил инспектору Кройцхаге ничего о том, что это за противоправные действия. И не упоминал ничьих имен, в том числе и Муханнада. Эм, и на Оскарштрассе, 15, ни сам Кройцхаге, ни его парни не обнаружили ничего подозрительного. – Муханнад заметает следы. Он занимается этим больше десяти лет. И мы знаем, что тот, кто убил Кураши, уничтожил все улики против себя, как это делают профессионалы. Вопрос в том: каким бизнесом, черт возьми, занимается Муханнад? Контрабандой? Проституцией? Международным разбоем? Чем? – У Кройцхаге нет никаких данных. Он и не начинал никакого расследования, а то, что он предпринял, ни на что не вывело. Вот что я думаю: если нет никаких данных о том, что какие-то противоправные действия вершатся в Германии… – То мы должны найти их концы здесь, так ведь? – досказала за нее Эмили. – И фабрика Маликов служит отличным конечным пунктом многих дел: от производства и хранения контрафакта до терроризма. Если существуют какие-то улики, то найдем мы их именно там. Они отправляют товар не реже одного раза в неделю. И кто знает, что, кроме банок с вареньем и горчицей, они пакуют в коробки? – Но, Эм, ведь, кроме семейства Маликов, Кураши общался и с другими людьми, поэтому нельзя только их подозревать в связях с Гамбургом, согласна? Тревор Раддок тоже работал на фабрике. И не забывай о проволоке, которую я обнаружила в его комнате. А еще любовник Кураши, если мы сможем его найти. – Барбара, что бы мы ни нашли, следы приведут к Муханнаду. И сейчас, по дороге в Харвич, Барбара мысленно прокручивала в голове их утренний разговор. Необходимо признать, что умозаключения Эмили относительно Муханнада и горчичной фабрики были логичны. Однако поспешность, с которой руководитель следственной группы сделала эти заключения, внушала ей некоторое беспокойство. Эмили не задумалась над странным поведением братьев Раддок, попросту отмахнувшись от доводов Барбары. «Что ты прицепилась к этим мусорщикам?» – сказала она тогда, а информацию о том, что у бабушки Тео Шоу случилось накануне обширное кровоизлияние в мозг, она восприняла как факт, освобождающий ее внука от всех подозрений в убийстве Кураши. – Я хочу справиться в Лондоне о том, что за птица этот профессор Сиддики, – сообщила она. – Он ведь будет переводчиком, когда я буду допрашивать Кумара. – А Ажар? – спросила Барбара. – Разве это не ускорит дело, если ты используешь его в качестве переводчика? Ты ведь можешь пригласить его одного, без Муханнада. Предложение Барбары ее насмешило. – Ну уж нет. Ни Муханнад, ни этот скользкий тип, его кузен, и близко не подойдут к нему. Кумар – это наш проводник к правде, Барб, и я не хочу рисковать, создавая собственными руками возможность утечки информации во время допросов. Кумар наверняка должен знать о том, что делается на этой фабрике. Муханнад – коммерческий директор компании «Горчица и пряности Малика». А отдел заграничных поставок – в службе коммерческого директора. Как, по твоему мнению, этот сладкий кусочек информации может вписываться в общую схему их бизнеса? Инспектор Линли назвал бы логические заключения Эмили интуитивной полицейской работой, способность к которой приходит с годами и после обретения навыков тщательно анализировать собственные версии, возникшие на основе собранных улик и информации, полученной при допросах подозреваемых. Но Барбара уже прошла тяжкий путь анализа собственных версий, работая в составе следственной группы, и сейчас, после разговора с Эмили, она чувствовала явное неудовлетворение и обеспокоенность. Эту свою обеспокоенность Хейверс рассматривала со всех сторон, на манер того, как ученый рассматривает не виданное ранее существо. Конечно, если Муханнад Малик был центральной фигурой какого-то преступного бизнеса, у него имелся мотив убить Кураши, если тот сделал попытку предать гласности его действия. Но существование такой возможности не должно выводить Тео Шоу и Тревора Раддока из категории подозреваемых. Ведь и у того, и у другого тоже были мотивы избавиться от Кураши, и ни тот, ни другой не имели твердого алиби. Но оказалось, что есть другая версия, существующая пока только в голове Эмили Барлоу. Размышляя о безоговорочном исключении Тревора Раддока и Тео Шоу из числа подозреваемых, Барбара чувствовала, как ее обеспокоенность приобретает форму одного простого и чреватого неприятностями вопроса: полагается ли Эмили сейчас на то, что подсказывает ей собственная интуиция, или на что-либо другое? Инспектор Кройцхаге из Гамбурга однозначно заявил: никаких улик нет. Так на чем же тогда основывает Эмили свое интуитивное заключение? Барбара припомнила, с какой легкостью ее подруга достигала успехов во время их совместного трехгодичного обучения в Мейдстоне, с какой щедростью осыпали ее похвалами преподаватели и с каким восхищением смотрели на нее однокурсники. Барбара была более чем уверена в том, что в интеллектуальном смысле Эмили на несколько голов выше среднего копа. Она не просто хорошо делала свое дело, а делала его превосходно. И то, что она в свои тридцать семь лет дослужилась до чина старшего инспектора, служило тому явным подтверждением. А сейчас Барбара не могла объяснить себе, как и почему у нее мог возникнуть вопрос, ставящий под сомнение компетентность руководителя следственной группы? Долгая совместная работа с инспектором Линли приучила Барбару к тому, чтобы многократно обдумывать не только факты, добытые по ходу расследования, но и свои собственные побуждения, заставляющие выделять один из этих фактов, оставляя другие за пределами рассмотрения. Сейчас, когда она вела машину в Харвич по дороге, петляющей среди полей яровой пшеницы, ее голова решала похожую задачу. Но только сейчас ее мысли были сосредоточены не на том, какие факты необходимо выделить в качестве наиважнейших в проводимом расследовании и по каким причинам. Сейчас Барбара старалась определить причину собственного душевного волнения. Результаты размышлений ее не сильно обрадовали, поскольку она пришла к выводу, что, возможно, сама создает проблему в расследовании смерти Кураши. Разве поиски виновных среди пакистанцев не привели следствие слишком близко к дому сержанта уголовной полиции Барбары Хейверс? А ведь она наверняка не чувствовала бы ни малейшего беспокойства от того, что на Муханнада Малика могут повесить все, от организации уличных беспорядков до сводничества, если бы за кулисами этого расследования не маячили Таймулла Ажар и его милая дочка. Это последнее суждение повергло Барбару в расстройство, что было сейчас совсем некстати. Она поняла, что совершенно не расположена рассуждать о том, у кого следственное мышление ясное, а у кого затемненное. И у нее не было сейчас никакой охоты копаться в своих чувствах к Ажару и Хадие. Хейверс добралась до Харвича преисполненной решимостью добыть объективную информацию. Проехав по Хай-стрит в сторону моря, она обнаружила турагентство «Поездки по всему свету», приткнувшееся между закусочной и винным магазином «Оддвинс», над входом в который висел рекламный плакат, обещающий скидки на амонтильядо[116]. Турагентство размещалось в одной комнате; в ней стояли три письменных стола, за которыми работали две женщины и мужчина. Комната была превосходно декорирована в стиле прошлого времени. Стены были оклеены обоями «под Уильяма Морриса»[117], поверх которых висели картины в золоченых рамах, изображавшие семейства прошлого века в различных ситуациях, связанных с приятным времяпрепровождением во время отдыха. Столы, стулья и полки были из массива красного дерева. Помимо мебели, в комнате стояли пять пальм в горшках, а с потолка свешивалось семь громадных папоротников, листья которых чуть слышно шелестели в потоке гонимого вентилятором воздуха. Дешевая викторианская вычурность давила отовсюду, и Барбара сразу почувствовала жгучее желание смыть все это из пожарного брандспойта. Одна из сидящих в комнате дам спросила у Барбары, не могут ли ей здесь помочь. Другая дама разговаривала в это время по телефону, а их коллега мужского пола, приникнув к экрану монитора, бубнил про себя: «Ну где же, наконец, эта «Люфтганза». Барбара предъявила удостоверение. По бейджику на груди она поняла, что даму, заговорившую с ней, зовут Эдуина. – Полиция? – переспросила Эдуина, приложив три пальца к яремной впадине, а выражение ее лица стало таким, словно она уже ожидала, что ее обвинят в чем-то более серьезном, чем согласие работать в этом безвкусно декорированном офисе, как будто вытащенном из эпохи Чарльза Диккенса. Мужчина – бейджик сообщал, что его зовут Руди, – щелкнул по клавиатуре своего компьютера и повернулся в сторону беседующих. Он, словно был эхом Эдуины, повторил слово, повергшее даму в смятение, и буквально в этот момент вторая дама, закончив разговор, положила трубку. Эта сотрудница – которую, как заметила Барбара, звали Джен – с такой силой вцепилась пальцами в подлокотники своего кресла, словно вот-вот должна была катапультироваться вместе с ним. Появление служителя закона – Барбара в очередной раз убеждалась в этом – всегда выталкивает на поверхность чувство вины, спрятанное в подсознании. – Да, – подтвердила Барбара. – Нью-Скотленд-Ярд. – Скотленд-Ярд? – на этот раз переспросил Руди. – Так вы из Лондона? Надеюсь, ничего страшного не случилось? Как посмотреть, мысленно ответила ему Барбара. Этот коротышка говорил с немецким акцентом. В ее ушах почти явственно слышался прекрасно поставленный голос инспектора Линли, диктующий первую заповедь полицейской работы: ничто не должно считаться совпадением при расследовании убийства. Барбара внимательно оглядела этого молодого человека. Низкорослый, пузатый, как винная бочка; рыжая челка; по виду не скажешь, что он мог быть соучастником этого убийства. Да и никто другой, если судить по виду, не мог быть таковым. Барбара вынула из рюкзачка одну из фотографий Кураши и протянула ее им со словами: – Вы знаете этого мужчину? Вся троица склонилась над столом Эдуины. Они молча смотрели на фотографию, а над их головами шелестели листья папоротника и вращался потолочный вентилятор. Прошла почти минута, прежде чем один из них – и это был Руди – ответил, но обратился он к своим коллегам, а не к Барбаре.