– Я не собираюсь умирать, мистер Вог[123], – объявила она. – Поэтому сотрите со своей физиономии мину лицемерного сочувствия. У вас ко мне сейчас столько же сочувствия, сколько его было бы у меня, окажись вы в подобной ситуации. – Но из ее рта, вылетали лишь отдельные звуки разной высоты тона, ни смысл, ни интонацию которых понять было невозможно. Акрам огляделся и, отступив в сторону, исчез из ее поля зрения. Она запаниковала, решив, что он намеревается выключить аппараты, жужжащие и попискивающие за ее головой. Но Малик вновь возник в поле ее зрения, теперь уже со стулом, и сел на него возле ее койки. Она увидела в его руках букет цветов. Он положил его на столик возле кровати и вынул из кармана маленькую книжку в кожаном переплете. Положил ее на колено, но не открыл. Наклонив голову, несколько мгновений сидел молча, а потом из его рта полился поток пакистанской тарабарщины. «Где же Тео? – в отчаянии подумала Агата. – Почему его нет здесь, и некому прекратить этот балаган?» Голос Акрама Малика был и мирным, и спокойным, но на этом ее не поймаешь. Наверняка он напускал на нее какие-то колдовские чары. Он занимался сейчас черной магией, погружением в шаманство или делал еще что-то, что они используют против своих врагов. Мириться с этим она не собиралась. – Прекратите этот бубнеж! – потребовала она. – Немедленно прекратите! И сейчас же вон из моей палаты! – Но ее слова были так же непонятны ему, как ей то, что говорил он, и его единственным ответом было то, что он положил свою коричневую руку на ее кровать, словно давая ей свое благословение, которого она не желала и не ждала. Наконец, Акрам поднял голову и после короткой паузы снова заговорил, но на этот раз она отлично понимала его. И его голос звучал настолько убедительно, что Агата только и могла, что выдержать его взгляд. Она мрачно подумала, что так поступают с людьми василиски; они словно пронзают вас насквозь своими стальными взглядами. Но она все-таки не отвела своих глаз. – Я только сегодня утром узнал о постигшем вас несчастье, миссис Шоу, – сказал он. – Я вам глубоко сочувствую. Мы с дочерью пришли, чтобы засвидетельствовать вам наше почтение. Она дожидается в коридоре – моя Сале, – потому что нас предупредили, что мы можем заходить к вам в палату по одному. – Он приподнял руку от книжки в кожаном переплете, лежавшей на его колене, и положил ладонь на ее постель. Потом с улыбкой продолжал: – Я хотел прочесть вам кое-что из священной книги, но иногда я замечаю, что мои собственные слова звучат, как молитва. А когда я увидел вас, то слова потекли сами собой без всяких усилий, и я, слушая себя, одновременно удивлялся тому, что слышу, и старался понять великое значение своих слов. Ведь уже давно мне было дано постичь, что пути Аллаха в основном непостижимы моему уму. «О чем он говорит?» – силилась понять Агата. Он пришел сюда с единственной целью, позлорадствовать – в этом она не сомневалась, так почему же он не приступил к намеченному и не выполнил того, что хотел? – Ваш внук Тео явился для меня источником неоценимой помощи в течение всего прошедшего года. Думаю, вам это известно. И все это время я не перестаю думать о том, как бы я мог отблагодарить его за доброту, проявленную к моей семье. – Тео? – усомнилась она. – Нет, только не Тео. Отстань от Тео, ты, мерзкий тип. Вслушиваясь в набор звуков, вылетавших из ее рта, Акрам решил, что она просит его уточнить и пояснить сказанное. – Внедрением компьютеров на фабрике «Горчица Малика» он улучшил и текущее положение дел, и позволил нам сделать шаг в будущее. И именно он был первым, кто вместе со мной работал ради укрепления престижа «Сообщества джентльменов». У нас с вашим внуком Тео общие взгляды. А я воспринимаю ваше несчастье как случай, благодаря которому я наконец-то могу отплатить ему за его доброту. Ваше несчастье, мысленно повторила Агата. Теперь она точно знала, о чем Малик ведет речь. Сейчас он полагает, что настал тот самый момент, когда он может взять верх легко, как хищник, убивающий мелкую добычу. Подобно ястребу, Акрам выбрал время, и сейчас его глаз нацеливается на то, чтобы покончить с жертвой. А она совершенно беззащитна. Да плевать на его злорадство, думала Агата. Плевать на его сальные мерзкие увещевания. Плевать на его ухищрения показаться святошей. Плевать на все… – Я давно знал о том, что вы мечтаете возродить наш город и восстановить его прежнюю красоту. Сейчас, после того, как у вас случился второй инсульт, вы, должно быть, испытываете страх из-за того, что ваши мечты могут не воплотиться в реальность. Акрам снова положил руку на ее кровать. На этот раз его ладонь накрыла ее руку. Не ее здоровую руку, как заметила Агата, которую она могла бы отдернуть, а на ее костлявую, сведенную руку, которой она не могла двигать. Умный шаг, с горечью подумала Агата. Как мудро поступает он, подчеркивая ее слабость и бессилье перед тем, как выложить свои планы ее уничтожения. – Миссис Шоу, – объявил Малик, – я намерен оказать Тео всю возможную поддержку. Реконструкция Балфорда-ле-Нец будет выполняться так, как вы запланировали. Согласно вашему проекту и до мельчайшей детали. Ваш внук и я сделаем так, что этот город родится заново. Я пришел сюда, чтобы сказать вам это. Спокойно отдыхайте и сосредоточьте свои силы на том, чтобы вернуться к нормальной жизни и еще долгие годы жить среди нас. Сказав это, он наклонился и поднес к своим губам ее скрюченную, уродливую, безжизненную руку. Лишенная возможности ответить, Агата могла лишь подумать о том, как хорошо было бы попросить кого-нибудь вымыть ее руку. Барбара прилагала нечеловеческие усилия к тому, чтобы сосредоточиться на главном деле, каковым являлось сейчас расследование. Но мысли то и дело упорно возвращали ее в Лондон, а именно на Чок-фарм и Этон-виллас, а если уж говорить совсем начистоту, то на первый этаж дома эпохи одного из английских королей Эдуардов, но недавно перестроенного и перекрашенного в желтый цвет. Поначалу она уверяла себя, что это, должно быть, ошибка. Либо в Лондоне проживали два Таймуллы Ажара, либо информация, предоставленная отделом SO11, была неточной, неполной, либо неверной от начала до конца. Но основные данные, предоставленные на этого азиата лондонским отделением полицейской разведки, содержали такие факты об Ажаре, которые были ей известны. Когда Барбара сама прочитала сообщение – она изловчилась сделать это, когда вновь вместе с Эмили оказалась в ее офисе, – то вынуждена была признать, что составленная лондонским отделом объективка содержит уже известные ей данные. Домашний адрес тот же самый; возраст ребенка указан правильно; то, что мать ребенка не присутствует в поле зрения, также подтверждало данные объетивки. Ажар был назван в документе профессором микробиологии, что Барбаре было известно; и его контакты с лондонской структурой, называющей себя «Юридическое просвещение и помощь выходцам из Азии», подтверждались глубиной его знаний в подобных делах, которые он успел проявить в течение прошедших нескольких дней. А значит, присланная из Лондона объективка составлена именно на того Ажара, которого она знает. И в то же время Ажар, которого она знала, оказался Ажаром, которого она не знала. А поэтому все, что касалось его, особенно его роли и места в расследовании, ставилось под вопрос. Господи, вздохнула она. Ей до смерти хотелось курить. Все, что угодно, за одну затяжку. И пока Эмили брюзжала о том, что ей предстоит долгий и нудный разговор по телефону со своим шефом, Барбара слиняла в туалет, торопливо зажгла сигарету и жадно присосалась к ней, словно ныряльщик к мундштуку дыхательного аппарата, в котором воздух на исходе. Внезапно все, что касается Таймуллы Ажара и его дочери, стало для нее важным. Среди разрозненных загадочных эпизодов, из которых начала складываться общая картина, был день рождения Хадии, на который в качестве единственного гостя пригласили Барбару; мать девочки якобы уехала в Онтарио, но никогда не напоминала о себе ничем, даже таким пустяком, как поздравительная открытка в день рождения единственной дочери; отец, никогда ни словом не обмолвившийся о жене, никогда не говоривший с девочкой о ее матери, кроме тех случаев, когда дочь заставляла его; отсутствие видимых свидетельств того, что в их квартире на первом этаже проживала в обозримом прошлом взрослая женщина. Ни пилки, ни лака для ногтей, ни косметички, ни шитья, ни вязания, ни журналов «Вог» или «Элль»[124], никаких намеков на хобби типа развешанных по стенам акварелей или цветочных композиций. Да и жила ли Анджела Уэстон – мать Хадии – когда-либо в Эстон-Виллас? – подумала Барбара. А если нет, то сколько времени намерен Ажар внушать дочери, что «мама на отдыхе», вместо того чтобы сказать ей правду, состоящую в том, что «мама давно в бегах»? Барбара подошла к окну туалетной комнаты и посмотрела на расположенную внизу небольшую парковку. Детектив Билли Хониман сопровождал свежевымытого, причесанного и переодетого Фахда Кумара к патрульной полицейской машине. Она увидела, как к ним подошел Ажар. Он заговорил с Кумаром. Хониман попросил его отойти прочь и посадил своего пассажира на заднее сиденье. Ажар пошел к своей машине и, когда Хониман тронулся с места, поехал за ним в открытую, не таясь. Он, как и обещал, пришел, чтобы сопровождать Фахда Кумара до дома. То есть он делал то, что намеревался сделать. Человек слова, подумала Барбара. Фактически, он человек более чем одного слова. Она вдруг вспомнила его ответ на ее вопрос о его национальной традиции. Барбара своими глазами видела, как и с чем они обращаются к нему. Он был изгнан из семьи, как, по его словам, мог бы быть изгнан Кураши, если бы его гомосексуализм перестал быть для его семьи тайной. Таймулла был изгнан из семьи, которая не признает рождение его дочери. Они – отец и дочь – живут, словно на необитаемом острове. Нет ничего удивительного в том, что он очень хорошо понимает и способен объяснить, каково быть изгнанным из семьи. Барбара обдумывала все это, стараясь держаться в рамках рационального мышления. Но она не задумывалась над тем, что информация об этом пакистанце означает лично для нее. Она внушала себе, что лично к ней эта информация не имеет никакого отношения. Ведь у нее, в конце концов, нет никаких личных взаимоотношений с Таймуллой Ажаром. Нет, если говорить правду, но ведь она, считаясь подругой его дочери, играет определенную роль в ее жизни, но вот что касается того, как определить свою роль в его жизни… Тут у нее вообще нет никакой роли. И все-таки она не могла понять, почему сама она, узнав о том, что он бросил жену с двумя детьми, чувствовала себя так, словно ее предали. Возможно, решила Барбара, что именно так чувствовала бы себя Хадия, если бы узнала правду. Да, но такое вряд ли возможно. Дверь туалета внезапно распахнулась, и Эмили, торопливо войдя внутрь, устремилась к одному из умывальников. Барбара поспешно загасила сигарету, ткнув ее в подошву кроссовки и незаметно выбросив окурок в раскрытое окно. Эмили скривилась и сморщила нос. – Господи, Барб, ты все эти годы травишь себя этим поганым дымом? – А я никогда и не отказывалась от этой привычки. Открыв кран, Эмили обильно смочила водой бумажное полотенце и приложила его к затылку и шее, либо намеренно, либо по рассеянности не обращая внимания на то, что струи воды, текущие у нее по спине, насквозь промочили футболку. – Фергюсон, – злобно выдохнула она, словно имя ее шефа было нецензурным ругательством. – Через три дня у него отчет о работе помощнику начальника полиции. Он ожидает, что арест подозреваемого по делу Кураши произойдет еще до того, как его вытащат на ковер. Премного благодарю, ведь он и пальцем не пошевелил, чтобы помочь мне хоть как-то продвинуть расследование. Он только и грозил, что подключит к расследованию этого придурка Ховарда Присли, а сейчас представляет дело так, будто я на каждом шагу опираюсь на его направляющую руку. Спит и видит, как бы сорвать аплодисменты, когда мы арестуем виновника и избежим при этом массовых беспорядков и кровопролития. Черт возьми! Как я презираю этого типа. – Намочив под струей ладонь, Эмили провела ею по волосам, а затем повернулась к Барбаре. Самое время, объявила она, заняться горчичной фабрикой. Она уже обратилась к мировому судье с просьбой выписать ордер на обыск и ждет, что он вот-вот прибудет. По всей вероятности, он, так же как и Фергюсон, обеспокоен тем, чтобы завершить дело, не доводя до новых беспорядков на улице. Однако выявилось еще одно обстоятельство, не связанное с фабрикой. Поскольку Эмили сейчас предстоит заняться противоправной деятельностью, ведущейся там, по ее мнению, Барбара хотела бы расследовать это обстоятельство. Она не может закрывать глаза на тот факт, что Сале беременна, так же как и не может не учитывать важность этого факта для всего дела. – Эмили, давай сделаем остановку на яхтенной пристани? – Зачем? Мы же знаем, что у семейства Маликов нет никаких плавсредств, если ты все еще никак не можешь расстаться с мыслью, что убийца добрался до Неца по воде. – Но у Тео Шоу есть катер, а Сале беременна. У Тео браслет, подаренный Сале. У него был мотив, Эм. Причем мотив ясный и недвусмысленный, независимый от того, что Муханнад и его подельники проворачивают с «Истерн Импортс». Ведь у Тео к тому же нет алиби, а у Муханнада есть, хотела добавить она, но придержала язык. Эмили знала, в чем загвоздка, но ведь она уже решила прижать Муханнада к стенке, и не важно за какое преступление, за то или за это. Эмили нахмурилась, обдумывая предложение Барбары. – Хорошо, давай, – согласилась она после короткой паузы. – Проверим и это. Усевшись в один из «Фордов», не маркированный полицейскими знаками, они вывернули на Хай-стрит, где сразу же встретились с Рейчел Уинфилд, летящей на велосипеде со стороны моря к магазину ювелирных украшений и бижутерии «Рекон». Лицо девушки было красным и выглядело так, словно та все утро участвовала в велогонке на приз Железной дамы[125] и пришла как минимум третьей. Она остановилась, чтобы перевести дыхание рядом с дорожным указателем, показывающим в сторону расположенной чуть севернее Балфордской яхтенной пристани, и радостно помахала рукой проходившему мимо «Форду». Непохоже, будто она чувствовала себя виноватой или обеспокоенной. Балфордская яхтенная пристань находилась примерно в миле езды по дороге, идущей перпендикулярно Хай-стрит. Ее нижний конец захватывал примерно одну четвертую часть небольшой площади, к противоположной стороне которой примыкала Алфред-террас со стоящим на ней запущенным домом семейства Раддоков. Дальше дорога шла по берегу Приливного озера, мимо парка домов-автофургонов, огибала громадный замок Мартелло, который во время Наполеоновских войн использовался для обороны побережья. Другим, дальним концом дорога упиралась в яхтенную пристань. Пристань представляла собой восемь скрепленных друг с другом понтонов, к которым были пришвартованы парусные яхты и прогулочные катера с каютами, застывшие на недвижной воде залива. На дальнем, северном конце виднелось небольшое офисное зданьице; с тыльной стороны к нему примыкало кирпичное строение, в котором располагались туалеты и душевые кабины. Эмили поехала прямо к офисному блоку и остановила машину напротив выстроившихся у причальной стенки строя байдарок, над которым висело на растяжках выцветшее рекламное полотнище «Лодочной станции Западного Эссекса». Хозяин станции исполнял и обязанности смотрителя; столь ограниченное число работающих объяснялось малым размером этой пристани. Эмили и Барбара, приблизившись к офису, застали Чарли Спенсера, погруженного с головой в изучение сводок бегов в Ньюмаркете[126]. – Ну, вы уже кого-нибудь поймали? – Это были первые произнесенные им слова после того, как он, оторвавшись от сводок, поднял голову, осмотрел удостоверение Эмили и сунул за ухо обгрызенный карандаш. – Вы знаете, я не могу сидеть здесь всю ночь с пистолетом. Интересно, чего ради я плачу налоги, если от местной полиции нет никого проку? А может, вы мне объясните? – Усильте меры безопасности, мистер Спенсер, – парировала Эмили. – Я думаю, вы не оставляете двери своего дома открытыми нараспашку, когда не находитесь внутри. – Я завел собаку, которая стережет дом. – Тогда заведите еще одну, чтобы она охраняла пристань. – Какое из плавсредств принадлежит семейству Шоу? – обратилась к нему с вопросом Барбара, указывая на линейку пришвартованных судов, неподвижно стоящих у пирса. На пристани, как она заметила, было всего несколько человек, несмотря на удушающую жару, которая буквально подстегивала к совершению морской прогулки. – «Леди Воительница», – ответил Спенсер. – Самый большой катер у понтона номер шесть. Они не должны вообще-то держать свой здесь, эти Шоу. Но им так удобно, они платят регулярно, и всегда так делали, так что мне нет смысла переживать, верно? Когда они спросили, почему «Леди Воительница» не должна стоять у понтонов Балфордской яхтенной пристани, Спенсер объяснил: – Да все из-за прилива, – и пустился в долгие объяснения, суть которых сводилась к тому, что тот, кто хочет часто пользоваться судном, должен позаботиться о том, чтобы создать для него надлежащие условия причальной стоянки, не подверженные влиянию приливов. Во время высокой воды здесь проблем не бывает. Высокая вода держит большие суда на плаву. Но во время отлива дно катера ложится на грунт, а это нехорошо, поскольку каюта крейсера и двигатель оказывают давление на элементы корпуса. А это сокращает срок службы катера, резюмировал он. – А был ли прилив в пятницу вечером? – спросила Барбара. – К примеру, с десяти вечера и до полуночи. Чарли отложил в сторону сводки забегов и заглянул в небольшую книжицу, лежащую рядом с денежным ящиком. Вода была низкой, сказал он. «Леди Воительница» – так же, как и остальные большие суда, пришвартованные к пристани, – не могла выйти в море вечером в пятницу. – Каждому из этих судов нужно минимум восемь футов глубины для маневра и разворота, – объяснял он. – А как моя жалоба, инспектор?.. – И он пустился в оживленные прения с Эмили о том, как наилучшим образом тренировать сторожевых собак. Барбара, чтобы не мешать им спорить, отошла в сторону и направилась к понтону номер шесть. Узнать «Леди Воительницу» было не трудно – самое большое судно на яхтенной пристани; ее деревянные части и хромированные детали покрыты голубым защитным брезентом. Подойдя ближе к катеру, Барбара поняла, что Тео или тому, кто поведет судно, будет невозможно не только выйти в море по малой воде, но и пристать где-либо к берегу. Вздумай он причалить катер к Нецу, ему надо было бы вплавь добираться до косы, так что было маловероятным, что тот замыслил убийство, начав исполнение задуманного с ныряния в море. По дороге назад к офису Хейверс осмотрела другие суда, стоящие у причала. Несмотря на размеры яхтенной пристани, та служила прибежищем разнообразным плавсредствам. К понтонам было пришвартовано всего понемногу: моторные лодки, дизельные рыбацкие баркасы и даже один щеголеватый «Хок-31», вытащенный из воды, под названием «Морской колдун», который смотрелся так, словно только что приплыл откуда-то с берегов Флориды или из Монако. Рядом с офисом Барбара рассмотрела лодки, которые Чарли давал напрокат любителям гребли. В дополнение к моторным лодкам и байдаркам, притянутым линями к причалу, на понтоне лежали десять каноэ и восемь надувных «Зодиаков». На двух последних сидели чайки. Другие птицы с криками кружились в воздухе. Глядя на эти «Зодиаки», Барбара припомнила тот самый перечень мошеннических действий, выписанных Белиндой Уорнер из полицейских сводок. Раньше ее интересовали несанкционированные проникновения в домики на берегу и то, как они увязывались с поведением Тревора Раддока и его алиби в ночь убийства. Теперь она почувствовала, что эти мошеннические действия вновь возбуждают ее интерес – но интерес уже иного рода. Ступая по узкому понтону, Барбара осматривала «Зодиаки». Каждая из лодок была оснащена комплектом весел, но в то же время все лодки имели приспособления для крепления мотора; ряд двигателей стоял на верстаке рядом с краем понтона. Однако одна надувная лодка с закрепленным мотором стояла на воде, и когда Барбара присмотрелась повнимательнее, то увидела, что мотор, закрепленный на лодке, был электрическим, а не бензиновым, а следовательно, почти бесшумным. Она взглянула на лопасти, скрытые под поверхностью воды. Те были утоплены на глубину не более двух футов от поверхности. – Так, – пробормотала она про себя осмысливая свое открытие. – Так, так, черт возьми. Почувствовав покачивание понтона, Барбара подняла голову. К ней подошла Эмили, прикрывая одной рукой глаза от бьющих напрямую лучей солнца. По выражению ее лица Барбара поняла, что руководитель следственной группы пришла к тому же заключению, что и она. – Так что говорится об этом в полицейском журнале? – риторически спросила Барбара. – Три «Зодиака» были угнаны с пристани без его ведома, – как бы между прочим ответила Эмили. – Все три лодки были потом найдены на Уэйде. – Представь себе, Эм, что это за работа – ночью отцепить «Зодиак» и в темноте выходить на нем? А если тот, кто угнал его, должен был вернуть его к утру, да так, чтобы никто не узнал об этом, то это еще больше усложняет дело. Да и охранная система Чарли навряд ли сильно поможет, согласна? – Конечно, тут и без разговоров все ясно. – Эмили задумчиво поворачивала голову, всматриваясь вдаль до тех пор, пока ее пристальный взгляд, направленный на север, не остановился. – Барб, за этим узким перешейком Балфордский канал, видишь, там, где хижины рыбаков. Даже при слабом приливе глубина будет достаточной, чтобы отойти от пристани и выйти в море. Не для крупного судна, конечно. Но для надувной лодки… Тут проблем не будет. – А куда выходит этот канал? – спросила Барбара. – Он проходит вдоль западной стороны Неца.