Услышав это, мальчики подняли головы, отложили в сторону игрушки и позволили матери взять их на руки. – Вот так-то, – сказала Юмн, весело подмигнув Барбаре, и потащила свои сокровища в ванную комнату. Наполнив ванну водой примерно на один дюйм, она усадила в нее детей и бросила туда же трех желтых утят, две парусные лодки и четыре губки для мытья, затем, перед тем как разрешить детям играть игрушками и губками, обильно полила их жидким мылом из флакона. – Купание должно восприниматься, как веселая игра, – пояснила она Барбаре, стоявшей рядом и наблюдавшей за тем, как мальчики лупят друг друга губками; мыльные пузыри колыхались в воздухе. – Ваша тетя только и знает, что тереть и скрести вас, верно ведь, мои крошки? – спросила мальчиков Юмн. – Какая скучная у вас тетя. А вот ваша амми-ги устраивает вам веселую ванну. Давайте поиграем лодочками? А может быть, положить вам еще уточек? Вы ведь любите свою амми-ги больше всех на свете? Мальчики самозабвенно хлестали друг друга губками по лицу, и потому не обращали на мать внимания. Она, вволю накудахтавшись над ними, начала мыть им головы, одновременно говоря Барбаре: – Я горжусь ими. И их отец тоже. Они вырастут такими же, как он, мужчинами среди мужчин. – Это точно, – подтвердила Барбара. – Я вижу, как они похожи. – Вы серьезно? – искренне обрадовалась Юмн. Отступив на шаг от ванны, она с восхищением, как на произведения искусства, смотрела на своих сыновей. – Да… Смотрите у Анаса глаза точь-в-точь, как у отца. А Бишр… – Она тихонько засмеялась. – Ведь придет время, и мы сможем сказать, что и Бишр унаследовал кое-что от своего отца, разве не так? Твоей жене будет за что держаться и чем дорожить, верно, Бишр? Сперва до Барбары не дошел истинный смысл слов Юмн, и только когда та, покопавшись между ног малыша, вытащила и предъявила Барбаре его крошечную, не больше мизинца на ее ноге, пипиську, она поняла, что именно мать мальчика имела в виду. Ни к чему хорошему это не приведет, решила про себя Барбара, а вот пробудить в ребенке комплексы раньше времени – это у них получится. – Миссис Малик, – сказала она, – я пришла сюда, чтобы повидаться с вашим супругом. Вы не можете сказать мне, где он сейчас? – А скажите на милость, зачем вам понадобился мой Муни? – Она склонилась над ванной и стала водить намыленной губкой по спине Бирша. – Он, что, нарушил правила парковки и не заплатил штраф? – Мне хотелось бы задать ему несколько вопросов, – ответила Барбара. – Вопросов? И о чем же? Что-нибудь случилось? Барбара нахмурила брови. Эта женщина, похоже, только что свалилась с Луны. – Хайтам Кураши, – начала было объяснять Барбара. – Ах, вот оно что. Но вы напрасно собираетесь говорить с Муни о Хайтаме Кураши. Он ведь его почти не знал. Вам надо поговорить с Сале. – Вы уверены? – удивилась Барбара, наблюдая, как Юмн намыливает плечи Анаса. – Конечно. Сале занималась нехорошими делами. Хайтаму стало это известно – уж не знаю как, – и между ними состоялся разговор. И этот разговор привел к… Печально, что разговоры доводят людей до такого, вы согласны?.. Мальчики, постойте. Мы будет пускать лодочки плавать по волнам? – Она, окунув ладони в воду, стала водить ими, делая в ванне волны. Лодочки качались и переворачивались; мальчики, смеясь, колотили по воде кулачками. – И что же это за нехорошие дела? – спросила Барбара. – Она занималась ими по ночам. Она, наша маленькая Сале, занималась этими делами, когда думала, что все в доме спят. Она выходила из дома. И не один раз. И заходила в дом не одна, с кем-то. И этот кто-то шел в ее комнату. Она, конечно же, думала, что никто об этом не знает. И она не знает о том, что, когда мой Муни уходит из дому по вечерам, я не сплю, пока он не вернется в постель. А слух у меня тонкий. Очень тонкий. Верно ведь, мои крошки? – Она, играя, тыкала пальцами в животы мальчиков. Анас, отбиваясь, обрызгал перед ее кофты, а она, весело смеясь, брызгала водой в него. – И кровать нашей маленькой Сале пела: скрип, скрип, скрип, скрип, ведь так, мои мальчики? – Брызги снова полетели в обе стороны. – Вот таким беспокойным сном спала ваша тетушка. Скрип, скрип, скрип, скрип. Хайтаму очень не понравились эти мерзкие скрипы, верно ведь, мальчики? И он говорил об этом с нашей Сале, и не один раз. Ну и кобра, ужаснулась Барбара. Кто-нибудь должен размозжить голову этой несносной бабе, и она была уверена, что желающих сделать это наверняка нашлось бы в этом доме немало, представься им такая возможность. Ладно, пора было переходить от намеков и недомолвок к делу. – Скажите, миссис Малик, – обратилась к Юмн Барбара, – у вас есть чадор? Опущенные в ванну руки Юмн, поливающие водой мальчиков, внезапно замерли. – Чадор? – переспросила она. – Какой странный вопрос. А почему вы этим заинтересовались? – Вы ведь одеваетесь в традиционный наряд. Я просто поинтересовалась, только и всего. Чтобы выйти куда-то, пройтись? Навестить кого-то из знакомых? Зайти куда-то – например, в отель, выпить чашечку кофе? Если вы идете одна? И если вам приходится выходить одной, вы надеваете чадор? В Лондоне женщины постоянно ходят так. Но я не припомню, чтобы видела хоть кого-то в таком наряде здесь, на побережье. Юмн потянулась за большим пластмассовым кувшином, стоявшим на полу у ее ног. Вынув пробку из ванны, она открыла кран и поставила под него кувшин. Когда тот наполнился, она принялась поливать из него мальчиков, а они визжали и колотили друг друга, словно мокрые расшалившиеся щенки. Юмн не отвечала. Она тщательно обмыла детей под струей из кувшина и завернула их в белые полотенца. Прижав каждого к бедру, вышла с ними из ванной, бросив на ходу Барбаре: – Идите за мной. Она понесла мальчиков не в их комнату, а направилась к спальне, расположенной в дальнем конце коридора. Дверь была закрыта, и она, властным толчком отворив ее, кивком головы пригласила Барбару войти. В маленькой комнате у стены стояла кровать, рядом с ней – комод, напротив него, у противоположной стены, – стол. Окно, стекла в котором были вымыты до зеркального блеска, было распахнуто. Из окна, выходившего на задний двор, был виден кусок кирпичного забора с калиткой, ведущей в аккуратный ухоженный сад. – Вот это и есть та самая кровать, – объявила Юмн и поморщилась, словно перед ней и впрямь был предмет, вызывающий ее отвращение. – И Хайтаму было известно, что происходило на ней. Барбара отвернула голову от окна, но посмотрела не на объект, о котором сейчас говорила Юмн. Она почти уже открыла рот, чтобы сказать этой женщине: «Милая моя, нам обоим отлично известно, как информация об этом дошла до ушей Хайтама», когда вдруг увидела, что на столе, стоящем напротив кровати, разложены уже знакомые ей инструменты и материалы. Подойдя к столу, она с любопытством стала рассматривать то, что лежало на столешнице. Юмн тем временем продолжала: – Вы можете представить себе, что чувствовал Хайтам, когда узнал, что его возлюбленная – которую ее отец представил ему, как чистую, непорочную девушку, – немногим отличалась от обычной… ну, возможно, это слово очень обидное. Но мне было еще более обидно за Хайтама. – Хм-м, – озадаченно произнесла Барбара, рассматривая содержимое трех небольших пластмассовых ящиков комода, в которых были аккуратно разложены бусины, монеты, ракушки, камни, куски лазурита и прочие мелкие предметы для поделок. – Женщины во все времена являлись носителями нашей культуры, – продолжала Юмн. – Наша роль не сводится к тому, чтобы быть просто женой и матерью, мы должны быть еще и примером добродетели и благочестия для наших дочерей. – Да. Все, что вы говорите, истинная правда, – рассеянно подтвердила Барбара, внимательно рассматривая содержимое трех следующих ящиков, в которых лежали наборы инструментов: миниатюрные гаечные ключи, длинногубые пассатижи, тюбики с клеем, ножницы и пара кусачек для проволоки. – А если женщина не справляется с этой ролью, она губит себя, своего мужа и свою семью. Она покрывает себя позором. Сале знала это. Она знала, что ждет ее, если Хайтам разорвет помолвку и объявит во всеуслышание о причине, побудившей его к этому. – Понятно. Все понятно, – как бы про себя произнесла Барбара: в одном из ящиков с инструментами стояло несколько больших бобин. – Ни один мужчина после этого не захочет иметь с ней дела. Если ее не изгонят из семьи, то она превратится в пленника своей семьи. Практически в рабыню. Все будут ею командовать. – Мне надо побеседовать с вашим супругом, миссис Малик, – прервала ее Барбара, положив руку на только что обнаруженную ею вещь, которую без натяжки можно было посчитать призом. Между бобинами с тонкими цепочками, струнной проволокой и люрексом стояла еще одна бобина с очень тонкой проволокой. К ней сейчас и был прикован взгляд Барбары, поскольку проволока более чем подходила для растяжки, которая могла погубить ничего не подозревавшего человека в темноте на вершине Неца. Ура, мысленно возликовала Барбара. А ведь, черт возьми, Барлоу-Ищейка была права, причем с самого начала. Эмили разрешила им обоим курить. Как оказалось, это был единственный способ дать Кумару возможность расслабиться и раскрыть свои секреты. И вот поэтому, чувствуя тяжесть в груди, резь в глазах и нарастающий стук в висках, она терпеливо вдыхала воздух, пропитанный дымом его сигарет «Бенсон энд Хеджес». Кумар выкурил три сигареты, пока не начал говорить о том, что можно было принять за правду. Но перед тем он пытался уверить ее, что прошел таможенный досмотр в Хитроу. Потом стал говорить, что в Гатуике. До этого он не мог вспомнить ни номер рейса, ни название авиакомпании, ни даже дату прибытия в страну. Вконец измучив Эмили, он все-таки начал говорить правду. Ажар с безучастным, ничего не выражающим лицом переводил. Однако на Эмили произвел благоприятное впечатление тот факт, что по ходу допроса в его глазах все более отчетливо проглядывали боль и сочувствие. Сама Эмили воспринимала боль в словах Кумара всего лишь как уловку. Она достаточно хорошо знала азиатов для того, чтобы видеть в каждом из них актера. Были люди, начал Кумар, которые помогали. Когда кто-то хотел иммигрировать в Англию, то находились люди в Пакистане, которые знали, как это сделать лучше. Они знали, как сократить время ожидания, обойти разные требования, выправить требуемые бумаги… Все это, конечно, не бесплатно, а за соответствующую цену. – Как он обзавелся нужными бумагами? – спросила Эмили. На этот вопрос Кумар не дал прямого ответа, а объяснил, что сперва рассчитывал въехать в эту чудесную страну законным образом и искал пути осуществления этого. Он искал спонсоров. Даже пытался предложить себя в качестве жениха семье, не осведомленной о его материальном положении, рассчитывая на двоебрачие. Конечно, то, что он планировал, не было бы двоебрачной семьей в полном смысле этого слова, поскольку закон допускает только многоженство, да и то для тех, кто обладает средствами, достаточными для содержания более чем одной жены. Средств у него не было, но кто знает… а вдруг когда-нибудь… – Ладно, не посвящайте меня так подробно в ваши семейные традиции, – махнула рукой Эмили. Да, разумеется. Когда он понял, что эти планы не дают ему возможности оказаться в Англии законным образом, его тесть рассказал ему о некоем агентстве в Карачи, которое специализировалось на… ну, в общем они называли это помощью в решении проблем, связанных с иммиграцией. У них, как он узнал позже, были отделения во всех частях света. – Во всех желательных для них портах пересечения границы, – заметила Эмили, припомнив города, в которых, по сведениям Барбары Хейверс, размещались офисы компании «Поездки по всему свету». – И во всех нежелательных для властей. Каждый смотрит на эти дела по-своему, ответил Кумар. Он побывал в офисе этого агентства в Карачи и объяснил, что ему нужно. За определенную плату о его проблемах позаботились. – Так он оказался в Англии нелегально, – заключила Эмили. Да, но не прямо в Англии. На это у него не хватило денег, поскольку прямой путь был открыт только для тех, кто мог выложить пять тысяч фунтов, необходимых за оплату британского паспорта, водительских прав и медицинской карты. Но кто, кроме очень богатых людей, мог выложить такую кучу денег? На то, что им удалось скопить за пять лет лишений и строжайшей экономии, он мог лишь купить билет на пароход из Пакистана в Германию. – До Гамбурга, – уточнила Эмили. И снова Кумар не дал прямого подтверждения ее предположению. В Германии, продолжал он, пришлось некоторое время ждать – скрываясь на безопасной квартире – переправки в Англию, где – как ему сказали, в свое время и при соответствующих усилиях с его стороны – ему дадут документы, необходимые для того, чтобы остаться в этой стране. – Вы прибыли в Англию через Паркестонский порт, – резюмировала Эмили. – Расскажите, как? На пароме, в кузове грузовика. Иммигранты спрятались среди товаров, отправляемых с континента: шинного корда, пшеницы, кукурузы, картофеля, одежды, узлов машин. Какая разница, в чем прятаться? Все зависело от желания шофера грузовика рисковать ради получения за этот риск соответствующей компенсации. – А ваши документы? Услышав этот вопрос, Кумар залопотал, не желая продолжать рассказывать дальше. Он и Ажар обменялись быстрыми многозначительными взглядами. Эмили, заметив это, закричала: – Стоп, хватит! Переводите, и немедленно. Ажар повернулся к ней. Выражение его лица было замогильным. – Он снова говорит то, что мы уже слышали. Он боится рассказывать о том, что было дальше. – Тогда я расскажу ему это, – ответила Эмили. – Муханнад Малик вовсю занимается подобными делами. Он доставляет сюда нелегалов и, снабжая их фальшивыми документами, превращает в своих заложников. Переводите же, мистер Ажар. – Тот медлил, его глаза потемнели; он, видимо, переваривал в уме все обвинения, выдвинутые Эмили против его кузена, а она, видя это, повторила ледяным тоном: – Переводите. Мистер Кумар, вам хочется быть привлеченным к суду по этому делу? Что ж, вас привлекут. Переведите ему то, что я сказала. Ажар заговорил, но голос его сейчас изменился; как именно, Эмили не могла определить точно, но была почти уверена в том, что это неспроста. Конечно же, неспроста. Ажар хочет отвести подозрения от своего омерзительного кузена. Эти люди во всех делах держатся вместе, как мухи, облепляющие коровью лепеху. Но он не выйдет из управления, пока не выяснится все до конца. А к тому времени они водворят в камеру и Муханнада. Когда Ажар управился с переводом, Кумар зарыдал. Это правда, сказал он. После прибытия в Англию его держали на складе. Там он и другие вновь прибывшие встретились с двумя своими соотечественниками и каким-то немцем. – Одним из них был Муханнад Малик, – сказала Эмили. – Кто был второй? Кумар не знал. Он так и не узнал. Но тот, второй, был с золотыми часами и цепочкой на шее. Хорошо одет. И бегло говорил на урду. На складе он появлялся нечасто, а те двое слушались его. – Ракин Хан, – словно про себя произнесла Эмили. По описанию Кумара, это был именно он. Кумар не знал имени и другого мужчины. Он узнал, что это мистер Малик, только когда они назвали себя – говоря это, он посмотрел сначала на Эмили, потом на Ажара – во время вчерашнего допроса. До этого он, обращаясь к мистеру Малику, называл его Хозяином. – Классная кликуха, – покачала головой Эмили. – Наверняка он сам себя так нарек. Кумар продолжил свой рассказ. Им было сказано следующее: с ними заключат соглашение о том, что они будут работать столько времени, пока не заработают достаточно денег, чтобы заплатить за настоящие бумаги. – И что это была за работа? Некоторых послали на фермы, других – на заводы или мельницы. Их посылали туда, где требовались работники. Обычно среди ночи за ними приезжал грузовик; на нем их и развозили по работам. Они возвращались назад, после того как заканчивали работу, – бывало, что в тот же день ночью, а бывало, что и через несколько дней. Мистер Малик и двое других получали за них заработанные деньги. Из них они вычитали стоимость документов. После того, как документы будут оплачены, иммигранты получат их и могут быть свободны.