В школе следователей, где они учились, Эмили за глаза называли «Барлоу-Ищейка». В мире, где мужчины продвигаются вверх по служебной лестнице лишь потому, что они мужчины, Эмили прокладывала свой путь к чинам в уголовной полиции благодаря тому, что не уступала ни в чем представителям противоположного пола. – Сексизм[25]? – переспросила она однажды вечером, отвечая на связанный с этим вопрос Барбары (в это время Эмили изо всех сил упражнялась на беговой дорожке), и ответила, ничуть не сбавляя темпа бега: «До этого и не доходит. Когда мужики поймут, что ты прищемишь им яйца, если они поведут себя не так, как надо, то они и не рискнут так поступать. Неправильное поведение, вот как это называется, а не сексизм». Она продвигалась по службе, имея перед собой одну цель: получить должность начальника полиции. Поскольку Эмили Барлоу в свои тридцать семь лет уже имела чин старшего инспектора уголовной полиции, Барбара была уверена в том, что та без особого труда достигнет поставленной цели. Барбара торопливо доела свой обед и расплатилась, одарив Сюзи щедрыми чаевыми. Она чувствовала себя намного лучше, чем в предшествующие дни. Снова оказавшись в своем «Мини», повернула ключ в замке зажигания, мотор заурчал. Сейчас она должна во все глаза высматривать Хадию; это необходимо еще и для того, чтобы не дать Таймулле Ажару переступить черту, за которой его могут ждать неприятности. А наградой за эти усилия будет возможность наблюдать, как работает Барлоу-Ищейка, надеясь, что частицы звездной пыли, окружающей блистательного старшего инспектора, возможно, осядут и на ее сержантских погонах. – Инспектор, хотите, я пришлю вам в помощь Присли? Услышав этот каверзный вопрос, старший инспектор уголовной полиции Эмили Барлоу прикинула в уме, как следует ответить на него начальству. Истинный смысл его вопроса был следующим: «Сможете ли вы утихомирить этих пакистанцев? Если нет, то у меня найдется другой инспектор, который сможет вместо вас справиться с этой работой». Дональда Фергюсона должны были назначить на должность заместителя начальника полиции, и он меньше всего хотел, чтобы на его гладкой до сей поры карьерной дороге вдруг появились воронки от взрывов политических страстей. – Я не нуждаюсь ни в чьей помощи, Дон. Ситуация под контролем. Фергюсон усмехнулся лающим смехом. – Двое моих сотрудников в госпитале, а стадо паков вот-вот взбесится. Не надо уверять меня, что все под контролем, Барлоу. Лучше расскажите, как обстоят дела. – Я сказала им правду. – Блестящий шаг, – прозвучал с другого конца провода вкрадчивый голос Фергюсона, умащенный сарказмом. Эмили размышляла, почему в столь поздний час шеф еще на работе, ведь пакистанских демонстрантов давно рассеяли, тем более что ее руководитель был не из тех, кто находит радость в сверхурочной работе. Она знала, что он еще в своем офисе, потому что, разговаривая с ним раньше, запомнила номер; ей тогда уже стало ясно, что ответы на звонки вышестоящих чинов будут частью ее новой работы. – Это поистине блестящий шаг, – продолжал шеф. – Позвольте спросить, как по-вашему, когда он снова выведет своих на улицы? – Если вы дадите мне еще людей, нам не придется волноваться по поводу того, что происходит на улицах, да и в других местах. – Обходитесь теми, кто у вас есть, раз вам не нужен Присли. Еще один надзиратель? Ну уж нет, только не это. – Мне не нужен Присли. Мне необходимо создать видимость присутствия полиции на улицах. Мне нужны полицейские. – Что вам нужно, так это настучать кому следует по голове. Если вам это не под силу… – Обеспечение порядка на улицах не входит в мои обязанности, – резко прервала его Эмили. – Мы здесь для того, чтобы расследовать убийство, и семья убитого… – Позвольте вам напомнить, что семейство Маликов – это не семья Кураши, если быть точным и абстрагироваться от того факта, что все эти люди живут вперемешку. Эмили обтерла пот со лба. Она всегда считала Дональда Фергюсона задницей, к тому же в поросячьем обличье, и каждая произнесенная им фраза служила подтверждением этого. Он хотел заменить ее. И как можно скорее. Малейший промах – и о дальнейшем карьерном продвижении можно забыть. Отвечая ему, Эмили собрала остатки терпения. – Дон, после женитьбы он стал бы членом этого семейства. – И вы поведали им правду. Сегодня днем они учинили черт знает что на улицах, а вы сообщили им правду, которая еще больше распалит их. Вы хотя бы понимаете, как сильно это подорвет ваш авторитет, инспектор? – Какой смысл скрывать от них правду, ведь их-то я и хочу допросить в первую очередь. Будьте любезны, посоветуйте, как мне проводить расследование убийства, не сообщая никому о том, что именно убийство и является предметом расследования? – Не говорите со мной таким тоном, инспектор Барлоу. Что уже успел предпринять Малик? Что, кроме подстрекательства к беспорядкам? А почему, черт возьми, он еще не арестован? Эмили не стала напоминать Фергюсону об обстоятельствах, которые он не мог не знать: толпа рассеялась, как только закончились телевизионные съемки, и никто не смог задержать того, кто бросил кирпич. – Он сделал только то, что намеревался, – сказала она. – Муханнад Малик никогда не угрожал попусту, и я не думаю, что он прибегнет к этому лишь для того, чтобы увидеть нашу реакцию. – Благодарю вас за впечатляющий скетч. А теперь прошу ответить на мой вопрос. – Он сказал, что пригласит кого-то из Лондона, и сейчас этот человек здесь. Какой-то эксперт в том, что он называет «иммиграционная политика». – Господи, помилуй, – пробурчал Фергюсон. – И что вы ему сказали? – Вы хотите, чтобы я повторила все дословно, или просто изложила суть? – Может, уже хватит толочь воду в ступе, инспектор? Если у вас есть что сказать, прошу вас, говорите прямо, а то мы уже и так заговорились. У нее было что сказать, причем немало, но только не сейчас. – Дон, уже поздно, и я чертовски устала. Здесь, наверное, не меньше тридцати градусов. Мне хочется еще до рассвета попасть домой. – Это мы еще согласуем, – ответил Фергюсон. Господи! Ну что это за жалкий мелочный тиран… Как он упивается своим служебным положением! Он просто не может без этого. Эмили была уверена: окажись шеф сейчас в ее офисе, он не колеблясь расстегнул бы молнию на брюках, чтобы доказать, кто из них двоих является мужчиной. – Я сказала Малику, что мы связались по телефону с патологоанатомом министерства внутренних дел и вскрытие будет произведено завтра утром, – ответила она на ранее заданный вопрос. – Я сказала ему и то, что, по всей вероятности, причиной смерти мистера Кураши явилось убийство, как он сам сразу и предположил. Я сказала ему, что у «Стандарта» есть версия и они напечатают ее в завтрашнем номере. Ну как? – Мне нравится оборот «по всей вероятности», – сказал Фергюсон. – Он как бы дает нашим локтям пространство, необходимое для того, чтобы удерживать крышку над котлом, в котором кипят срасти. Следите за тем, чтобы все шло так, как вы наметили. Он закончил разговор в своей обычной манере – бросил трубку на рычаг. Эмили отняла трубку от уха, держа ее двумя пальцами, поднесла к аппарату – и так же, как он, бросила на рычаг. В офисе было нестерпимо душно. Она вытащила из пачки одноразовый платок и, развернув его, прижала к лицу. Тот мгновенно стал влажным. Большой палец ноги отдала бы она сейчас за вентилятор. Всю ступню за кондиционер. Так и есть, у нее осталась только одна жалкая упаковка с теплым томатным соком, но это все-таки лучше, чем не иметь ничего, чем можно хоть как-то утолить жажду, вызванную безжалостной дневной жарой. Эмили потянулась за упаковкой и концом карандаша проткнула фольгу, закрывающую отверстие. Сделав глоток, начала массировать шею ниже затылка. Надо заняться собой, думала она, и вновь осознала, что один из недостатков в ее трудовой деятельности – в дополнение к необходимости общаться с такими свиньями, как Фергюсон, – это менее физически активный образ жизни по сравнению с тем, который ей необходим. Будь Эмили сама себе хозяйкой, она давно бы уже работала веслами на воздухе вместо того, чтобы делать то, что предписывают ей ее должностные обязанности: звонить тем, кто хотел поговорить с ней в течение прошедшего дня. Она бросила в мусорную корзину листок с записью последнего телефонного номера, по которому надо было позвонить; пустая упаковка из-под сока отправилась туда же. Собрав в стопку папки, Эмили засовывала их в объемистую холщовую сумку, когда в дверях вдруг возникла одна из прикомандированных к ней женщин-полицейских, с неразрезанным свитком факсовой бумаги в руках. – Вот данные на Муханнада Малика, которые вы запрашивали, – объявила Белинда Уорнер. – Только что пришли из бюро полицейской разведки в Клактоне. Будете смотреть сейчас или утром? Эмили протянула руку за свитком. – Что-нибудь новое? Белинда пожала плечами. – Как я поняла, он ни с кем не связан. Но это всего лишь предположения. Именно это и предвидела Эмили. Она кивком поблагодарила женщину, и та вышла. Через минуту клацанье ее каблуков по лестничным ступеням разнеслось по всему плохо проветриваемому зданию, в котором располагалось управление полиции Балфорда-ле-Нец. Прежде чем внимательно прочитать сообщение, Эмили по привычке быстро пробежала его глазами. Одно, как ей казалось, важное обстоятельство то и дело приходило ей на ум, не давая сосредоточиться: если абстрагироваться от обычных для ее шефа угроз и собственных карьерных амбиций, необходимо признать, что городу меньше всего нужны серьезные волнения на расовой почве, которые могут вот-вот вспыхнуть из-за этого убийства. Июнь считается началом туристического сезона, и вместе с жаркой погодой, призывающей жителей к морю, в обществе зародились и окрепли надежды на то, что длительный период депрессии наконец-то заканчивается. Но о каком наплыве туристов в Балфорд может идти речь, если на улицах города его жители, конфликтуя друг с другом, будут давать волю своим расовым страстям? Допустить этого город не может, и каждому бизнесмену в Балфорде это понятно. Таким образом, ей предстояло разрешить весьма деликатную проблему: искать убийцу и одновременно не дать вспыхнуть этническому конфликту. А то, что Балфорд находится на грани столкновения англичан с выходцами из Азии, Эмили за прошедший день увидела более чем отчетливо. Муханнад Малик – вместе со своими уличными приспешниками – являлся как бы носителем этой информации. Эмили столкнулась с молодыми пакистанцами еще в первые годы своей службы в полиции. Тогда Муханнад, еще подросток, впервые привлек к себе ее внимание. Эмили, которая выросла на улицах Южного Лондона, еще в ранние годы научилась вести себя в конфликтных ситуациях, часто возникавших на расовой почве и незаметно для конфликтующих перераставших в массовые столкновения из-за того, что кто-то позволил себе отпустить шутку насчет цвета чьей-то кожи. Еще будучи простым полицейским, она обычно не церемонилась с теми, кто использовал расовую принадлежность как козырную карту в любой игре, после хода с которой давал волю рукам. Муханнад Малик как раз и был из тех, и даже в шестнадцать лет вытаскивал эту расовую карту при каждом удобном случае. Эмили привыкла не слишком доверять его словам. Она попросту не позволяла себе верить тому, что все жизненные трудности можно объяснить принадлежностью к той или иной расе. Но сейчас надлежало расследовать смертельный случай, причем не просто смертельный случай, а явное убийство. А убитым был выходец из Азии, считавшийся к тому же еще и женихом родной сестры Муханнада. Совершенно ясно, что Малик, узнав об этом убийстве, тут же увязал его с расизмом, которым, по его утверждению, было пропитано все вокруг него. И если эта взаимосвязь будет установлена, результатом будет все то, чего боится Дональд Фергюсон: конфликт на морском побережье в летнее время, враждебные действия, потоки крови – все, что было обещано во время творившегося днем хаоса. Как только стало известно то, что произошло в здании городского муниципалитета и за его стенами, телефоны в полицейском участке буквально раскалились от панических звонков граждан Балфорда, в сознании которых митинговые лозунги и кирпичи моментально трансформировались в акты экстремизма, в течение последних нескольких лет совершающиеся повсеместно в мире. В массе этих телефонных звонков был и звонок супруги мэра; результатом этого звонка был формальный запрос, обращенный к сотрудникам полиции, в обязанность которых входит сбор данных о тех, кто без долгих размышлений способен преступить закон. На страницах, лежащих сейчас перед Эмили, было представлено то, что отделение полицейской разведки собрало на Муханнада Малика за последние десять лет. Информация была скудной и в основном не связанной с криминалом. При чтении досье невольно возникала мысль о том, что Муханнад в свои двадцать шесть лет, несмотря на свое вчерашнее поведение, образумился и не имел ничего общего с задиристым подростком тех времен, когда впервые попал в поле зрения полиции. У Эмили было и его школьное личное дело, его аттестат с отличными оценками, записи о его учебе в университете, сведения о работе. Он был сыном уважаемого члена муниципального совета города; преданным супругом и отцом, три года живущим в браке и имеющим двух малолетних детей; а также и способным менеджером семейного бизнеса. Все как надо, и если бы не одна мелочь, можно было бы считать его образцовым гражданином. Но Эмили знала, что незначительная мелочь часто скрывает за собой куда более крупные изъяны. Малик был известен как основатель «Джамы», организации, объединяющей молодых пакистанцев. Эта организация объявила своими целями установление более тесных связей между мусульманами, а также подчеркивание и восхваление множества положительных отличий мусульман от европейцев, среди которых они живут. Дважды за прошедший год «Джама» подозревалась в том, что провоцировала столкновения между молодыми азиатами и их английскими сверстниками. Одно из таких столкновений, причиной которого послужил спорный инцидент на дороге, переросло в жестокую драку; другое произошло из-за бутылки коровьей крови, которую бросили в девочку-мусульманку три ее одноклассника. Эти столкновения сопровождались актами насилия с обеих сторон, однако впоследствии никому почему-то не пришло в голову возложить вину за происшедшее на «Джаму». Этого было недостаточно для того, чтобы предъявить хоть что-то этому человеку. То, чем располагала Эмили, не тянуло даже на косвенные улики. И все же экстремистские наклонности Муханнада Малика – накануне он проявил их во все красе – возбуждали у Барлоу неприязнь к этому человеку. Прочитав его досье до конца, она так и не нашла в нем ничего, что могло бы рассеять ее подозрения. Через несколько часов после демонстрации Эмили встречалась с ним и с тем человеком, которого он называл экспертом по «иммиграционной политике». В основном говорил эксперт, но присутствие самого Муханнада накладывало на эту встречу особый отпечаток, на что он, без сомнения, и рассчитывал. Малик, казалось, излучал недоброжелательство. Он даже отказался присесть. Более того, Муханнад, скрестив на груди руки, стоял прислонившись спиной к стене и ни на мгновение не отвел взгляда от ее лица. Придав своему лицу выражение пренебрежительного недоверия, он, казалось, предупреждал Эмили о том, что в деле о смерти Кураши не потерпит никакого вранья. А она и не собиралась этого делать… по крайней мере, в главном. Для того чтобы предупредить какие-либо резкие выходки с его стороны и незаметно подчеркнуть то, что ее согласие встретиться с ними никоим образом не связано с демонстрацией, Эмили в разговоре обращалась к спутнику Муханнада, которого он представил ей как своего двоюродного брата Таймуллу Ажара. В отличие от Муханнада, этот человек был абсолютно спокоен; будучи членом одного с Муханнадом хандана, он, без сомнения, поддерживал все требования, на которых настаивала семья. Поэтому, говоря с ним, Эмили тщательно подбирала слова. – Мы начали с признания того факта, что смерть мистера Кураши кажется нам подозрительной, – сказала она ему. – По этой причине мы пригласили патологоанатома из министерства внутренних дел. Он прибывает завтра утром и произведет вскрытие. – Этот патологоанатом англичанин? – спросил Муханнад. Было ясно, что он имел в виду, спрашивая об этом. – Патологоанатом-англичанин даст такое заключение, которое устроит англичан; едва ли патологоанатом-англичанин посчитает серьезным делом смерть азиата. – Я абсолютно не в курсе, кто он по этническому происхождению. Мы не можем указывать этого в своем заказе. – А на какой стадии находится расследование? – Таймулла Ажар обладал какой-то особой манерой говорить: речь его звучала вежливо, но в ней не проявлялось уважения к собеседнику. Как ему это удается, подумала Эмили. – Поскольку смерть показалась нам подозрительной, на месте, где был обнаружен труп, выставили охранение, – ответила Эмили. – А что это за место? – Дот у подножия скалы в Неце. – И вы уже установили, что он умер в доте? Соображал Ажар на редкость быстро, и это буквально привело Эмили в восхищение. – Пока еще мы ничего не установили окончательно, кроме того, что он мертв и… – И вам потребовалось всего шесть часов для того, чтобы проделать такую огромную работу, – не сдержался Муханнад. – Представляю себе, как бы вы взмокли, полицейские задницы, если бы цвет мертвого тела был белым. – … и, по мнению азиатской общины, это, вероятнее всего, убийство, – закончила Эмили.