— В том, что я имею дело с чертовым стояком с тех пор, как ты забралась в мой грузовик сегодня утром. Фишер… так нецензурно. Он понятия не имел — а может, и имел — как сильно меня возбуждало осознание того, что я могу медленно раскрывать его таким образом. Это заставило меня почувствовать себя сильной и в то же время невероятно слабой, потому что я понятия не имела, что делать со своим случайным колдовством. — Тебе нужны официальные извинения? Фишер открыл дверь своего грузовика, затем провел подушечками пальцев по губам, словно пытаясь стереть улыбку, пока я ее не увидела. — О чем ты думаешь? Скажи. — Все, что я не хотела слышать или видеть тремя неделями ранее, стало моей навязчивой идеей, моим новым образованием, моим реальным путем к просветлению. Фишер о чем-то думал, но не хотел говорить. Он считал, что я не справлюсь с этой информацией. — Ни о чем. Я сделала четыре длинных шага, чтобы добраться от своей водительской двери до его. Положив руки на бедра, чувствуя себя гораздо увереннее, чем следовало, я задрала подбородок вверх. — Произнеси. Это. — Это не для твоих ушей. — Он посмотрел на меня, отталкивая с такой же уверенностью — возможно, даже больше. — Это код к неуместным мыслям. Раньше тебя это не останавливало, так что же изменилось? С небольшой, контролируемой усмешкой, он покачал головой и сосредоточился на чем-то через мое плечо, избегая зрительного контакта со мной. — Ты предложила извинения. Я собирался сказать, что извинения — это просто пустословие. Потом я подумал… — Он провел зубами по нижней губе и встретился с моим взглядом. — Ты подумал? — Я подумал, что оральное извинение не будет худшим решением моей проблемы. Мне потребовалось несколько секунд… потом я поняла. Мои глаза расширились, брови поползли вверх по лбу. В тот день Фишер был на пределе своих возможностей. Если бы кто-то не придумал термин «оральный секс», «оральный, но все же секс», я бы смогла лучше обосновать это. Почему это не могло быть просто «оральный» или чем-то другим, например… «язычковой лаской»? Мне нужна была черта, черта, которую я бы не переступила. И я не возражала против того, чтобы немного сдвинуть эту черту, если я могла что-то рационально обосновать. Я не могла пойти на это… пока. О, лицемерие… — Ничего, что заканчивается словом «секс». Я просто не могу. Его брови подпрыгнули, одна чуть выше другой. Выражение лица Фишера было таким сексуальным. Как я могла ожидать, что не совершу никакого действия, заканчивающегося словом «секс», когда мужчина передо мной был определением секса? — Итак… все остальное в меню? Что я упустила? Я знала, что это вернется и укусит меня за задницу. Тем не менее, я кивнула, пожевав уголок нижней губы и сцепив руки. — Встретимся дома. — Он повернулся и забрался в свой грузовик. — Подожди… ты закончил на сегодня? Был только один объект? — Да, закончил. — Он закрыл дверь и завел свой грузовик. Глава 14 Сожаление умножалось по мере приближения к дому. Дом… Был ли это мой дом? Был ли дом моих бабушки и дедушки моим домом? Был ли у меня дом на самом деле? Я не была уверена, что когда-либо в своей жизни чувствовал себя настолько эмоционально и физически перемещенной. Сказать, что я была на перепутье, значит преуменьшить. «Найти себя» тоже было не совсем верно. Фишер забирал почту, когда я притормозила. Как он мог так небрежно взять почту и листать ее? Я едва добралась до дома, не разбив машину Рори, потому что у меня сильно дрожали руки. Я вылезла из машины, взвалила сумку на плечо и осторожными шагами направилась к дому. Фишер держал голову склоненной над своей почтой. — Я слышу, как стучат твои зубы. Тебе холодно? Я сжала челюсть, чтобы остановить стук. — Нет. — Ты передумала насчет своего предложения? Это было похоже на прямой вызов моему возрасту, моей зрелости и моему сексуальному опыту. Он хотел, чтобы я отказалась? Это был еще один урок? — Нет. — Я влила в это маленько слово столько уверенности, сколько могла, а это было очень мало. — Знаешь… — он продолжил идти в свой гараж, и я последовала за ним, оставив между нами около десяти футов. — Когда у тебя уже был секс, все не так неловко и страшно. Я не имею в виду, что ты должна отказаться от своих моральных принципов. — Он открыл для меня дверь, я сняла ботинки и поставила сумку рядом с ними. — Я просто хочу сказать, что это становится немного более захватывающим и менее пугающим. Ты знаешь, чего ожидать. Ты знаешь, чем все закончится, и почему ты должен хотеть испытать это. — Я так понимаю… — Я зашла на кухню и медленно обошла островок, проводя кончиками пальцев по столешнице, — …у тебя было много секса? Он бросил один конверт из почты на стол, а остальные выбросил в выдвижную корзину для мусора. — Мне двадцать восемь, и я не женат. Да. У меня было много секса. От его слов у меня в животе образовался тугой узел. Не то чтобы я не ожидала, что это его правда; я просто не ожидала, что он будет так откровенно говорить об этом. — Сколько тебе было лет, когда у тебя впервые это случилось? — Шестнадцать. Я кивнула, уставившись на свои пальцы, прочерчивающие линии на граните, вместо того, чтобы смотреть на него с противоположной стороны. — Что… — он слегка рассмеялся — …по-твоему должно случиться? Думаешь, я собираюсь привязать тебя к своей кровати и делать с тобой странные вещи? Мой взгляд встретился с его взглядом, и я не моргнула ни разу. — Это не приходило мне в голову. — Тогда что же пришло тебе в голову во время долгой дороги домой? Я пожала плечами. — Я не знаю. — Лгунья. — Перестань называть меня лгуньей. Ты не можешь читать мои мысли. — Ты ласкаешь себя? — Боже… — Моя голова склонилась, чтобы скрыть смущение. — Приму это за отрицательный ответ. — Он подошел к двери в подвал и открыл ее. — Иди, поласкай себя. Я собираюсь принять душ и потрогать себя. Потом мы поужинаем и посмотрим, как пройдет вечер. О…боже…мой. Он был серьезен. Я не знала, что меня больше тревожит: мысль о том, что он дал мне домашнее задание по мастурбации, или его признание в собственных намерениях. Я рассмеялась, немного слишком громко. — Я… я не собираюсь… — Трогать себя? Почему, черт возьми, нет? Тяжело сглотнув, я покачала головой. Я чувствовала себя самой большой ханжой в мире. И это не должно было меня беспокоить. У меня была моя вера. У меня была мораль. И если бы я уступила и отдала ему свою девственность, что бы я могла дать своему мужу в нашу брачную ночь? Эти слова я много раз слышала от бабушки и от людей в церкви. Вот только моя бабушка сделала еще один шаг вперед, приведя нелепую аналогию. «Тереза, если у тебя нет этой чистой целомудренности, чтобы отдать своему мужу, это все равно, что одолжить у подруги использованную гигиеническую салфетку. Ты же не хочешь быть использованной салфеткой?» Вот так… отсутствие девственности в брачную ночь было не только неуважением к моему мужу и Богу, но и отвратительно и чревато распространением болезней. И я купилась на это. И не только купилась, но и повторила это своим подругам, чтобы напомнить им о важности сохранения девственности. Совершив позорную прогулку девственницы, я дулась в сторону лестницы, остановилась и посмотрела на Фишера. — Повеселись. — Он одарил меня натянутой улыбкой.