Тут подошли и остальные. Лысый толстяк-взяточник Степаныч из Шереметьевской таможни, амбал-собровец Леня, убивший при задержании насильника, который как на грех оказался сыном депутата Госдумы, и участковый капитан Санько. Этот по пьяни во время семейного скандала застрелил из служебного пистолета жену соседа. Стрелял он, вообще-то, в свою собственную жену, но промахнулся. Теперь чудом оставшаяся в живых лучшая половина участкового таскала передачи своему несостоявшемуся убийце. У вдовца-соседа с его покойницей-женой тоже не прекращались скандалы. Детей у них не было, так что он, в общем, не переживал. Переживал Санько. Он дни и ночи напролет представлял себе как его жена веселится с его соседом. И частые щедрые передачи в его глазах служили подтверждением их нечистой совести. «Откупаются, гады, — твердил он. — Вернусь, убью обоих». «Не убьешь, опять промажешь», — подначивали его товарищи по застенку и уплетали посланные капитаншей Санько продукты. Последний, четвертый обитатель камеры, белобрысый оболтус довольно юного возраста, не спешил представиться. — А это что за сопливое чудо? — спросил Крюков. — Это наша Евлампия, для друзей просто Лампа, — пояснил оборотень Дронов. — Насильник малолеток. А то что же это за камера без «обиженки»? Оказалось, что Лампа служил срочную во внутренних войсках и в самоволке, будучи пьяным, изнасиловал школьницу. В камере он считался «обиженным». На задницу его, правда, никто не посягал: не тот контингент подобрался, все как один — секс-большевики, но всю черную работу выполнял именно он. Спал он, как и полагается, под крайней шконкой, возле отхожего места. Ел отдельно от остальных. Для Крюкова потянулись дни заключения. На допросы его не вызывали, адвокат Коля все не возвращался. Крюков даже стал беспокоиться за его жизнь. Вон, в газетах пишут — в Сибири мафия — ой-ей-ей! Доставали две вещи — скука и радио. Скрытый в стене репродуктор орал так, что голова раскалывалась. Из книг в камере имелись две, и обе — Мураками. Оказалось, что их двое. Рю и Хрю. Или что-то в этом роде. Их оставил какой-то шибко продвинутый узник. На развороте первой книги каллиграфическим почерком было выведено: «Эй, не будьте дураками! Не читайте Мураками». Крюкову приходилось читать японцев: Масутацу Ояму, «Хагакурэ бусидо», Акутагаву и даже педика-культуриста Юкио Мисиму, сделавшего себе харакири. Но оба Мураками его просто доконали. Он решил поберечь голову и предпочел заняться шахматной игрой в воображении. Но дальше четвертого хода черных дело у него не шло. Поэтому сыщик даже обрадовался, когда день на четвертый его заключения в СИЗО произошло ЧП. Заключенных покамерно выгоняли на продол, строили, обыскивали, а тем временем устраивали шмон в камере. Среди контролеров Крюков заметил того, кто водил его на встречу к Зинке. Когда вертухай оказался рядом, сыщик спросил его. — По какому случаю такой шухер? Контролер помедлил, думая, стоит ли отвечать, потом решился. — Чистильщик ушел. А с ним контролер новый с продола. Зину Кошкину, суки, убили. — Зинку?! А как фамилия этого контролера? — Ерохин. Крюков заскрипел зубами и так изо всех сил ударил сжатой в кулак правой рукой в свою открытую левую ладонь, что все, и шмонаемые и шмонающие, обернулись на звук удара, эхом отразившийся от сводов коридора. «Вот идиот! — упрекал он себя. — Ну разве можно было пускать такое на самотек?». Единственным оправданием ему служило то, что опасность со стороны новенького контролера он усматривал для себя лично. Ошибся маленько. Размечтался, приболел манией величия. «Станут они из-за меня, дурака, в тюрягу своего человека пристраивать. Да меня любой отморозок за две пачки чая на пику посадит. А то и за одну»! — запоздало костерил себя Крюков… Вернувшись после шмона в камеру, Крюков нигде не обнаружил книжек Мураками. Вероятно, их уволок кто-то из вертухаев. Тоже, наверно, продвинутый. «Что ж, пусть читает, — подумал Крюков. — Хуже чем есть ему уже не будет». Буквально на следующий день объявился живой и здоровый адвокат Коля. Колю хлебом не корми, дай развалить какое-нибудь уголовное дело. И чем крепче оно сколочено, тем ему интереснее. А уж там, где следователь схалтурил, и говорить было не о чем. Однажды Коля, знакомясь с показаниями свидетеля, заметил, что интервалы между словами слишком велики, чтобы этим не воспользоваться. Подделывать почерки и подбирать цвет пасты в авторучке он был непревзойденный мастер. И везде. где главный свидетель что-то «видел», «заметил», «узнал», стало «не видел», «не заметил», «не узнал». Но это был забавный казус, не более. Доставалось от Коли и опытным прокурорским зубрам, мастерам обвинения. Что же было говорить о наивном провинциальном следопыте Кибальчише? Дело Крюкова, наспех сшитое, выстроенное на показаниях одного единственного подозрительного типа Смоторчука, он развалил в полчаса. Умозрительные конструкции следователя рассыпались, как карточные домики. Как ни странно, сложнее всего оказалось отбиться от обвинения в пиратстве. В итоге суд постановил: учитывая суть предъявленных обвинений и личность обвиняемого избрать мерой пресечения подписку о невыезде. Еще через полчаса Крюков получил обратно свое служебное удостоверение. Пистолета ему, впрочем, не вернули. Сыщика это насторожило. Он заехал домой, смыл тюремный запах, переоделся и направился в управление. Здесь он зашел в дежурку и попросил свой ствол. — Есть приказ начальника управления пистолет тебе не выдавать, — огорошил его дежурный. — Михалыч, дай на секунду, никто и не узнает. У меня там в стволе заначка, — пояснил опер. Дежурный хотел было возразить, но не нашел аргументов. Лезть в ствол самому ему не хотелось. А вдруг там ничего не окажется? Подумают — он взял. Отпечатки-то его останутся. Крюков взял пистолет, покопался в стволе, потом тщательно протер весь пистолет и вернул. — Порядок, спасибо. Обрати внимание, сдаю стерильно чистым. Слушай, так наши вчера выиграли или проиграли? У нас в камере телевизор сломался. Дежурный не глядя сунул пистолет, протянутый сыщиком, в оружейный сейф и принялся комментировать прошедший накануне футбольный матч. Не дослушав его, Крюков вдруг заторопился. — Извини, мне пора. Дел накопилось, пока на киче отдыхал. — И он отправился к себе в кабинет. Глава четвертая Тарасов Крюков пробежался по кабинетам. У него имелось несколько вопросов к руководству. Но ни начальника управления, ни его замов и начальников отделов не обнаружил. — А где начальство? — поинтересовался он у дежурного Михалыча. — В министерство всех вызвали. На предмет борьбы с оборотнями. Раньше, чем к концу рабочего дня не вернутся. Крюков решил не тратить времени и двинулся в развлекательный комплекс «Эльдорадо». «Рябуха» завелась с полоборота, капитан присоединился к потоку машин и включил радио. Популярных в народе радиопрограмм он терпеть не мог. поскольку считал их рассчитанными на дебилов. Кроме того, его раздражал развязно-вульгарный тон ведущих… Чтобы не скучать, он убавил звук и предпочел пообщаться с умным человеком, то есть сам с собой. Зверский наезд на Ложкиных, дикая охота киллера Чистильщика, фактически превратившегося в опасного маньяка, целый ряд не менее чудовищных преступлений представлялись сыщику запутанным клубком ниток. На одном их конце четко обозначился дергавший за них полковник Щеглов. Стоял ли кто за ним? Определенно стоял, но Крюков все больше приходил к убеждению, что Щеглов играет сейчас только на себя. Причем, играет азартно, на грани фола. И ставка его в этой игре — собственная полковничья голова против наследства Ложкина. Чужие головы он, понятное дело, в расчет не берет, они для него — разменная монета. В том числе и голова его ближайшего помощника Володи Тарасова. Этим следовало воспользоваться, поскольку у самого Володи могло быть на сей счет собственное мнение. Другой ключевой фигурой в игре, судя по всему, была Эльвина. После убийства доверенной секретарши Ложкина она оставалась единственным человеком, располагавшим информацией о номерах и кодах его банковских счетов. В любом случае Щеглов не успокоится, пока не доберется до нее. А ловить ее будут бешеные псы из агентства «Щит и меч». И не последнюю роль в этой ловле будет играть Чистильщик. Какое-то время он еще останется вне игры, пока не заживет его рана. Но, учитывая достижения современной медицины, финансовые возможности его хозяина и шизоидный фанатизм самого киллера, его возвращения в строй можно было ждать в самом скором времени. Крюков был рад. что успел приставить к Эльвине Киселева. Киса не дурак, сам в капкан не полезет и ее не пустит. Вот только успел ли Шабанов дать ему точные инструкции и определить вероятного противника? Кстати, состояние самого Шабанова тоже внушало опасения. И уж меньше всего Крюков ожидал от Щеглова, что тот оставит его самого в покое. Попытка засадить его «по нахалке» не удалась. Следующий удар наверняка будет более продуманным и сокрушительным. Нужно было просчитать и опередить его… Прежде всего, Крюков решил нанести визит Артему Карабиновичу. Он позвонил ему и сообщил, что едет к нему для серьезного разговора… Повелитель империи «Эльдорадо» принял сыщика в своем готическом кабинете, больше похожем на музей истории средних веков. За время отсутствия Крюкова интерьер его пополнился: в углу сыщик заметил фигуру рыцаря в доспехах. Он стоял в полный рост, положив обе руки в железных перчатках на гарду обнаженного меча, острый конец которого упирался в постамент между длинными узкими носками его металлических сапог. За открытым забралом рыцаря сыщик с удивлением заметил глазок телекамеры. Значит ли это, что Карабинович всерьез занялся укреплением обороны? Тут же, в кабинете, в одном из кресел приютился смуглый красавчик-мачо. Он неприязненно уставился на гостя. Однако сам Карабинович очень обрадовался приезду Крюкова. — А я слышал, что тебя в тюряге замочили, — сказал он, с энтузиазмом потирая руки. — Слухи о моей смерти оказались сильно преувеличенными, — усмехнулся опер. — Это надо отметить, — Карабинович кивнул молодому человеку на бар с горячительными напитками. — Эрос, будь любезен, сделай что-нибудь для нас с капитаном. — Он посмотрел на недоумевающего Крюкова и пояснил: — Эрос — мой новый управляющий рестораном. — А где Эльвина? — удивился сыщик. — Собственно, я здесь из-за нее. Эрос между тем с недовольной улыбкой разливал коньяк в пузатые бокалы. — Ну, как тебе сказать? — замялся бизнесмен. — В общем, она здесь больше не работает. Крюков взял свой бокал. Стекло было очень теплым, чуть ли не горячим. — Ты на нем сидел, что ли? — усмехнулся он управляющему, сделал глоток. — Так что же произошло, Артем? Ты уволил девчонку? Вышвырнул на улицу любовницу своего погибшего друга и взял вместо нее этого амиго? Крюков указал взглядом на знойного мачо… Карабинович поперхнулся коньяком и принялся старательно отряхиваться. — Ты понимаешь, после смерти Ложкина у нее совершенно испортился характер, — проблеял бизнесмен. — Ей все время мерещилось, что ее преследуют какие-то гангстеры. Короче, с ней стало невозможно работать. — А с ним можно? — Крюков подарил Эросу самую фальшивую из всех своих улыбок. В ответ тот по-волчьи оскалил молодые крепкие зубы, над которыми, судя по всему, не один день работал очень, очень дорогой дантист. Но промолчал, хотя и демонстрировал всем своим видом, что присутствие капитана не доставляет ему удовольствия. — Ну, ты понимаешь… — Карабинович с трудом подбирал выражения пообтекаемей, — в тех кругах, где ты вращаешься, такие вопросы, конечно, не кажутся актуальными… Крюков одним глотком допил коньяк и поставил бокал на огромный круглый стол.