— Она знает, что это неправда. Я не могу представить свою жизнь без нее. В моей голове вспыхнул красный свет. — Стоп! Этого говорить нельзя. Даже намекать. Если вы подаете иск, миссис О’Киф, вам придется принести клятву под присягой, что, если бы вы знали о диагнозе своей дочери заранее, если бы у вас был выбор, вы бы прервали беременность. — Я ждала, когда наши взгляды встретятся. — С этим будут проблемы? Она отвернулась, уставившись на что-то за окном: — Можно ли скучать по человеку, которого не знал? В дверь постучали, секретарь просунула голову внутрь. — Простите, что прерываю, Марин, — сказала Бриони, — но уже одиннадцать часов, и пришли клиенты на следующую встречу. — Одиннадцать? — сказала Шарлотта, поднимаясь на ноги. — Я опаздываю. Уиллоу будет волноваться. Она взяла сумочку, повесила на плечо и поспешила прочь из кабинета. — Я буду на связи! — крикнула я ей вслед. Только днем я вспомнила, что мне сказала Шарлотта О’Киф. Она как раз ответила на один вопрос по аборту в другом деле. Шон В десять часов вечера в субботу стало понятно, что я еду в ад. Субботний вечер заставлял вспомнить, что скрывается за акварельными открытками Новой Англии — здоровые улыбающиеся парни, которых видишь в журнале «Янки», могут валяться пьяными в местном баре. Субботним вечером одинокие подростки пытались повеситься в шкафу в своих комнатах в общежитии, а старшеклассниц насиловали мальчики из колледжа. В субботний вечер можно поймать тех, кто виляет по дороге, и столкновение с пешеходом или с другим автомобилем лишь вопрос времени. Сегодня вечером мне пришлось притормозить за банковской парковкой, когда мимо прополз белый «камри», проехав почти по желтой разделительной линии. Я включил сирену и последовал за водителем, вынуждая его съехать на обочину. Я вышел из машины и приблизился к водительской дверце. — Доброго вечера, — произнес я, — вы знаете, почему… Но не успел я закончить предложение и спросить, почему, по мнению водителя, я остановил его, когда стекло опустилось и я посмотрел на нашего приходского священника. — Ах, Шон, это ты, — сказал преподобный Грейди. На его голове пушилось облако седых волос, которые Амелия называла прической Эйнштейна; он был в сутане. Глаза его блестели. Я замешкался: — Преподобный, мне придется проверить ваши права и страховку… — Никаких проблем, — сказал священник, порывшись в бардачке. — Ты просто делаешь свою работу. Я видел, как он суетился, как уронил права три раза, прежде чем смог передать их мне. Когда я заглянул в машину, то не увидел бутылок или банок. — Преподобный, вы ехали по всей ширине дороги. — Правда? Я отчетливо слышал идущий от него запах алкоголя. — Преподобный, вы что-то пили сегодня вечером? — Не могу сказать, что пил… Священники не лгут, правда ведь? — Не могли бы вы выйти из машины? — Конечно, Шон. — Он, шатаясь, вышел из машины и прислонился к капоту «камри», сунув руки в карманы. — Давно не видел твоей семьи на мессе… — Преподобный, вы носите контактные линзы? — Нет… Это было началом проверки на горизонтальный нистагм, непроизвольное подергивание глазных яблок, которое могло указывать на алкогольное опьянение. — Я хотел бы попросить вас проследить за лучом света, — сказал я, доставая карманный фонарик и удерживая в нескольких дюймах от его лица, чуть выше уровня глаз. — Следите за ним одними глазами, головой не шевелите, — добавил я. — Вам это понятно? Преподобный Грейди кивнул. Я смотрел, как расширяются зрачки, как следуют за лучом света, отметил крайнюю точку нистагма, когда перевел луч света к левому уху. — Спасибо, преподобный. А теперь не могли бы вы встать на правую ногу, вот так? — Я изобразил, и он поднял левую ногу. Священник покачнулся, но держался прямо. — А теперь левую, — сказал я, и на этот раз он накренился вперед. — Хорошо, преподобный, и последнее — могли бы вы пройтись сначала на пятках, потом на носках? Я продемонстрировал ему, а потом смотрел, как он идет, путаясь в ногах. Бэнктон был столь крошечным, что нам не требовалась на дежурстве помощь напарника. Возможно, мне стоило отпустить преподобного Грейди: никого мудрее у нас не было, и, может, он замолвил бы за меня словечко на небесах. Но отпустить его значило бы обмануть себя, а это не менее тяжкий грех. Кто мог ехать по дороге, которая вела к его дому… подросток, который возвращался со свидания? Отец, прилетевший в город из командировки? Мать с больным ребенком, которая направлялась в больницу? Я пытался спасти не преподобного Грейди, а людей, которые могли пострадать. — Мне очень не хочется этого делать, преподобный, но мне придется арестовать вас за вождение в нетрезвом виде. Я зачитал священнику права и аккуратно повел к своему внедорожнику. — А что с моей машиной? — Ее заберет эвакуатор. Приедете за ней завтра. — Но завтра воскресенье! Мы были в полумиле от участка — своего рода благословение, ведь я не мог бы вытерпеть непринужденной беседы со священником, после того как арестовал его. В участке я прошел по основному протоколу, который подразумевал информирование задержанного, и сообщил преподобному Грейди о проведении теста на наличие алкоголя в крови. — Вы имеете право пройти похожий тест под наблюдением другого человека на ваш выбор, — предложил я. — Вы также можете потребовать дополнительный тест, если вы пожелаете. Если вы не пройдете тест по распоряжению сотрудника правоохранительных органов, то вас могут лишить водительского удостоверения сроком на сто восемьдесят дней, исключая лишение прав, если вас признают виновным за вождение в нетрезвом виде. — Нет, Шон, я доверяю тебе, — сказал преподобный Грейди. Меня не удивило, когда алкотестер показал пятнадцать делений. Моя смена заканчивалась, и я предложил довезти священника домой. Дорога петляла передо мной, я миновал церковь и поехал вверх по холму к небольшому белому строению, которое служило пастору домом. Припарковался на подъезде и помог ему проделать как можно более прямой путь до двери. — Я был сегодня на поминках, — сказал он, поворачивая ключ в замке. — Преподобный, — вздохнул я, — не нужно объяснять. — Парнишке было всего двадцать шесть. В прошлый вторник он попал в аварию на мотоцикле. Возможно, ты слышал об этом. Я знал, что поеду домой. Но у матери паренька разрывалось сердце, братья потрясены потерей. Я хотел почтить его память, а не оставлять их наедине с утратой. Я не желал это слушать и брать на себя чужие проблемы. Но понял, что киваю. — Пара тостов, пара стаканов виски, — сказал преподобный Грейди. — Шон, не мучайся из-за этого. Я прекрасно знаю, что поступать правильно для других иногда значит делать то, что неправильно для тебя. Дверь перед нами распахнулась. Раньше я не был в доме пастыря. Я оказался в тесном, но уютном пространстве; псалтыри в рамках украшали стены, на кухонном столе стояла хрустальная миска с «M&M’s», а над диваном висел плакат «Патриот». — Я лучше прилягу, — пробормотал преподобный Грейди, вытянувшись на диване. Я снял с него обувь и накрыл одеялом, которое нашел в гардеробной. — Спокойной ночи, преподобный. Его глаза слегка приоткрылись. — Встретимся завтра на мессе? — Точно, — сказал я, но преподобный Грейди уже храпел. Когда я сказал Шарлотте, что хочу следующим утром сходить в церковь, она спросила, хорошо ли я себя чувствую. Обычно ей приходилось затаскивать меня на мессу, но мне хотелось узнать, упомянет ли преподобный Грейди в своей проповеди нашу ночную встречу. «Грехи отцов, так бы он назвал это», — подумал я и подавил смешок. Шарлотта, сидевшая на скамье рядом, ущипнула меня. «Ш-ш-ш», — одними губами показала она. Я не любил походы в церковь из-за пристальных взглядов окружающих. Сострадание и жалость были слишком близкими понятиями. Я слушал, как старушка распиналась, что молится за тебя, улыбался и благодарил ее, но внутри все бурлило. Кто просил ее молиться за тебя? Она разве не знала, что я достаточно молился сам?