Шарлотта сказала, что предложение о помощи не всегда говорило о твоей слабости и полицейский должен об этом знать. Но знаешь, что я думал, когда спрашивал заблудившегося приезжего, нужно ли подсказать ему путь, или предлагал избитой мужем женщине свою визитку? Соберись уже и реши проблему, в которую ты сам себя загнал! На мой взгляд, была огромная разница между адом, в котором ты оказываешься неожиданно и который создаешь сам. Преподобный Грейди вздрогнул, когда органист запел гимн, все громче и громче, и я стер с лица улыбку. Вместо того чтобы давать бедолаге стакан воды прошлой ночью, нужно было развести ему антипохмелин. За нашими спинами закричал ребенок. Я даже порадовался тому, что сейчас все внимание не на нашей семье. Родители яростно зашептались, решая, кто из них унесет ребенка из церкви. Амелия сидела рядом. Она толкнула меня в бок и изобразила, что ей нужна ручка. Я потянулся в карман и передал ей шариковую ручку. Перевернув ладонь, дочь провела шесть крошечных веточек и петлю висельника. Я улыбнулся и написал на ее коленке букву «А». Она написала: «_А_А_А». «М», — вывел я пальцем в воздухе. Амелия покачала головой. «Т»? «_АТА_А». Я попробовал «Л», «П» и «Р», но безуспешно. «С»? Амелия просияла и добавила в ребус «САТА_А». Я громко засмеялся, и Шарлотта недовольно посмотрела на нас; в ее глазах сквозил упрек. Амелия взяла ручку и дописала «Н», потом подняла руку, чтобы я мог увидеть слово. В тот момент ты громко и отчетливо спросила: «Что такое Сатана?», а твоя мать покраснела, схватила тебя на руки и поспешила наружу. Через несколько секунд за вами последовали и мы с Амелией. Вы с Шарлоттой сидели на ступеньках церкви, держа ребенка, который прокричал всю мессу. — Что вы здесь делаете? — спросила она. — Решили, что здесь безопаснее, если ударит молния. — Я улыбнулся, глядя на младенца, который тянул в рот траву. — У нас прибавление в семье? — Его мать в дамской комнате, — сказала Шарлотта. — Амелия, пригляди за своей сестрой и малышом. — Мне за это заплатят? — Не верю, что тебе хватило наглости спросить это после того, что ты только что учинила во время мессы. — Шарлотта поднялась. — Давай прогуляемся. Я пошел рядом с женой. От Шарлотты всегда пахло сахарным печеньем — позже я узнал, что это ваниль, которую она втирала в запястья и за ушами, идеальный парфюм для кондитера. Отчасти из-за этого я влюбился в нее. Вот новости для прекрасной половины человечества: если вы считаете, что нам нужна девушка вроде Анжелины Джоли, худая и угловатая, правда в том, что мы скорее удобно устроимся в объятиях женщины вроде Шарлотты — мягкой и уютной, которая может не замечать следы муки на юбке весь день или не переживать об этом, даже когда идет на встречу с родительским комитетом. Ее можно сравнить не с экзотическим отпуском, а скорее с домом, в который хочется вернуться. — Знаешь что?! — радостно воскликнул я, обнимая ее. — Жизнь чудесна. Сегодня прекрасный день, я вместе с семьей, а не сижу в этой церкви, как в пещере… — Уверена, преподобному Грейди тоже понравилась маленькая выходка Уиллоу. — Поверь мне, у преподобного Грейди куда более серьезные проблемы. Мы пересекли парковку, идя по заросшему клевером полю. — Шон, — сказала Шарлотта, — мне нужно кое в чем признаться. — Может, следовало сделать это внутри церкви. — Я снова ходила к юристу. Я замер: — Что ты сделала? — Я встречалась с Марин Гейтс, насчет иска о неправомерном рождении. — Боже мой, Шарлотта! — Шон! — Она метнула взгляд в сторону церкви. — Как ты могла? Пошла туда, не спросив меня, будто мое мнение ничего не значит. Она скрестила руки на груди: — А что насчет моего мнения? Разве оно не важно для тебя? — Конечно важно, но мнение какого-то паразитирующего юриста меня, черт подери, не волнует! Разве не видишь, что им нужно? Деньги, все просто и понятно. Им нет дела до тебя, меня или Уиллоу, их не волнует, кто проиграет во время процесса. Мы лишь средство достижения цели. — Я шагнул к ней. — Да, у Уиллоу есть проблемы, но у кого их нет? Есть дети с СДВГ[4] и дети, которые убегают ночью из дому, чтобы покурить и выпить, дети, которых бьют в школе за то, что они любят математику. Где их родители, которые винят других, чтобы получить деньги? — Как же ты собирался засудить «Дисней уорлд» и государственные учреждения во Флориде ради денег? В чем разница? Я вздернул подбородок: — Они принимали нас за дураков. — Что, если и врачи тоже? — возразила Шарлотта. — Что, если Пайпер допустила ошибку? — Тогда она допустила ошибку! — Я пожал плечами. — Могло ли это изменить конечный результат? Знай ты обо всех переломах, о вызовах неотложки, обо всем, что нам придется сделать ради Уиллоу, ты бы меньше желала ее появления на свет? Она открыла рот и тут же раздумала продолжать. Это чертовски меня напугало. — Ну и пусть она все время в гипсе, — сказал я, потянувшись к руке Шарлотты. — Она также знает название каждой косточки в чертовом теле, ненавидит желтый цвет и сказала мне вчера вечером, что, когда вырастет, хочет стать пчеловодом. Она наша малышка, Шарлотта. Нам не нужна помощь. Мы пять лет прожили с этим, дальше справимся сами. Шарлотта отстранилась: — Что значит «мы», Шон? Ты уходишь на работу. Вечером идешь играть с друзьями в покер. А говоришь так, будто проводишь с Уиллоу двадцать четыре часа в сутки, но ты и понятия не имеешь, каково это. — Тогда мы наймем медсестру. Помощника… — И чем будем платить? — фыркнула Шарлотта. — Если так подумать, сможем ли мы позволить себе новую машину, достаточно просторную для кресла, ходунков и костылей Уиллоу, когда наш фургон пройдет двести тысяч миль? Чем будем платить за операции, которые не покроет страховка? Как убедимся, что у нашей дочери в доме будет пандус для инвалидов и достаточно низкая кухонная раковина для инвалидного кресла? — Хочешь сказать, я не могу обеспечить своего ребенка? — спросил я на повышенных тонах. Шарлотта лишилась всего запала: — Ох, Шон! Ты самый лучший отец на свете. Но ты… не мать. Раздался визг, и, повинуясь инстинктам, мы с Шарлоттой побежали через парковку, ожидая увидеть Уиллоу на тротуаре с торчащей из кожи костью. Вместо этого Амелия держала плачущего младенца на расстоянии вытянутой руки, на ее кофте появилось пятно. — Он срыгнул на меня! — завыла она. Из церкви к ним спешила мать ребенка. — Простите меня, — сказала она нам, а Уиллоу сидела на земле и смеялась над неудачей сестры. — Возможно, он приболел… Шарлотта шагнула вперед и забрала ребенка у Амелии. — Может, это вирус, — сказала Шарлотта. — Не беспокойтесь. Так бывает. Она отступила на шаг, а женщина протянула Амелии салфетки, чтобы стереть пятно. — Разговор закончен, — буркнул я Шарлотте. — И точка. Жена покачала ребенка на руках. — Конечно, Шон, — легко согласилась она. — Как скажешь. К шести вечера Шарлотта подхватила ту же заразу, что и ребенок; ее выворачивало наизнанку. Она заперлась в ванной комнате, опустошая желудок. Я собирался идти в ночную смену, но теперь стало ясно как день, что этому не бывать. — Амелии нужно помочь с домашним заданием по естествознанию, — выдохнула Шарлотта, вытирая лицо холодным полотенцем. — И девочкам нужно пообедать… — Я об этом позабочусь, — сказал я. — Что еще тебе нужно? — Умереть? — простонала Шарлотта и отпихнула меня с дороги, чтобы снова обняться с унитазом. Я попятился из ванной, закрывая за собой дверь. Ты сидела на диване в гостиной и ела банан. — Ты испортишь аппетит, — сказал я. — Я не ем банан, папочка. А чиню его. — Чинишь, — повторил я.