— Она много читает, — улыбнулась я. — Я знаю, что такое лопатка, стернум и мечевидный отросток, — добавила ты. — Черт побери! — выдохнул доктор и вдруг покраснел. — То есть боже мой! — Он встретился взглядом со мной. — Она мой первый пациент с НО. Должно быть, это дико с моей стороны. — Да, — сказала я, — дико. — Что ж, Уиллоу, если ты захочешь работать тут в качестве стажера ортопедии, тут есть белый халат с твоим именем. — Врач кивнул мне. — А если вам понадобится с кем-нибудь поговорить… — Он достал визитку. Я смущенно сунула ее в задний карман. Возможно, это был не акт доброй воли, а беспокойство за безопасность Уиллоу: доктор убедился в моей некомпетентности, два перелома запечатлелись на черно-белом снимке. Я сделала вид, что ищу что-то в сумке, но, по правде говоря, ждала, чтобы он ушел. Врач предложил тебе леденец на палочке и попрощался. Разве могла я утверждать, что лучше для тебя, когда в любой момент могла столкнуться с нестандартной ситуацией и понять, что недостаточно защищала тебя? Собиралась я подать иск ради тебя или просто хотела загладить вину за то, что делала не так? За то, что так сильно желала ребенка? Каждый месяц, когда у нас с Шоном снова не получалось зачать, я раздевалась и стояла под душем. Вода струилась по моему лицу, а я молилась Богу, просила подарить мне ребенка, любой ценой. Я подняла тебя на руки и усадила на левое бедро, поскольку сломанным оказалось твое правое плечо. Мы вышли из смотровой палаты. Визитка врача прожигала дыру в моем заднем кармане. Я была так растеряна, что чуть не сбила с ног девочку, которая входила в двери больницы. — Ах, дорогая, прости, — сказала я, отступая. Она выглядела твоей сверстницей и держала за руку мать. На девочке была розовая балетная юбочка и резиновые сапоги с лягушатами. И совершенно лысая голова. Ты сделала то, что сама больше всего ненавидела: пристально уставилась на девочку. Та уставилась на тебя в ответ. Ты с ранних лет поняла, что люди пялятся на девочку в инвалидном кресле. Я научила тебя улыбаться им, здороваться, чтобы они понимали, что ты человек, а не диковинка. Амелия защищала тебя яростнее всех: если она видела, что на тебя уставились дети, то подходила к ним и говорила, что, если не убирать в комнате и не есть овощи, с ними будет то же самое. Пару раз она доводила других детей до слез, и я практически не ругала ее, потому что ты улыбалась и расправляла плечи, сидя в инвалидном кресле, а не старалась притвориться невидимкой. Но сейчас была другая ситуация. Я сжала твое запястье. — Уиллоу… — проворчала я. Мама девочки посмотрела на меня. Между нами пронеслись тысячи безмолвных слов. Она кивнула мне, и я ответила тем же. Мы вышли из больницы этим весенним днем, в воздухе стоял запах корицы и асфальта. Ты прищурилась на солнце, попыталась поднять руку, чтобы прикрыть глаза, но вспомнила, что та примотана к телу. — Мам, та девочка. Почему она так выглядела? — Потому что она больна, и так бывает, когда принимаешь лекарства. Ты обдумала это: — Мне повезло… от моих лекарств не выпадают волосы. Я всегда старалась не плакать в твоем присутствии, но на этот раз не сдержалась. У тебя были сломаны три конечности из четырех. У тебя заживала трещина, о которой я даже не догадывалась. Но в этом была вся ты. — Да, тебе повезло. Ты прижала мою ладонь к своей щеке. — Все хорошо, мам, — сказала ты и, как делала я в травмпункте, погладила меня по спине, в том самом месте, которое у тебя было сломано. Шон — Стой, черт подери! — крикнул я и помчался через пустую парковку, держа в руках банку с краской-распылителем. У подростка все же была фора, не говоря уже о разнице в тридцать лет, но я не собирался вот так упустить его. Пусть это убьет меня, что, судя по острой боли в боку, было недалеко от правды. Стоял необычайно теплый для весны день, напомнивший мне, что значит быть подростком, слушать, как шлепают мимо девчонки в сланцах, направляясь мимо тебя к городскому бассейну. Признаюсь, во время перерывов на ланч я надевал шорты и ходил нырять. Мы уже давно не плавали в знак солидарности к тебе, поскольку ты не могла пойти в бассейн, находясь в «ортопедических штанах». Больше всего на свете ты хотела плавать, но так и не научилась из-за многочисленных переломов. Даже когда Шарлотта обнаружила гипс из стеклопластика, водонепроницаемый и ужасно дорогой, ты пропускала купальный сезон по той или иной причине. Когда Амелия вела себя как особо вредный подросток, она клялась, что направляется на вечеринку, в бассейн или на пляж, а ты потом весь день дулась. Помню день, когда ты заказала в интернет-магазине бассейн для участка, на что у нас не было ни земли, ни денег. Иногда мне казалось, что ты помешана на воде, замерзшей зимой или хлорированной летом. Ты мечтала о том, что получить не могла. Как и все мы, наверное. Мои волосы были все еще влажными. Я вдохнул запах хлора, гадая, как спрятать его от тебя, когда приду домой. Окна в машине были опущены, пока я ехал к местному парку, где недавно отыграла Малая лига. И тут я заметил подростка, который рисовал граффити на скамейках запасных средь бела дня. Не знаю, что разозлило меня больше: то, что паренек портил общественную собственность, или то, что он делал это прямо у меня под носом, даже не скрываясь. Я припарковался подальше и подкрался к нему сзади. — Эй! — позвал я. — Не скажешь, чем это ты тут занимаешься? Он обернулся, пойманный с поличным. Высокий и худой, как тростинка, с засаленными желтыми волосами и пробивающимися над верхней губой усиками. Паренек перевел на меня ясный и дерзкий взгляд, бросил баллончик с краской и дал деру. Я побежал следом. Пацан бросился прочь с территории парка и пробежал под мостом, где поскользнулся на лужице грязи. Он качнулся, давая мне возможность кинуться на него всем телом и придавить к бетонной стене, зажав горло рукой. — Я задал тебе вопрос. Какого черта ты делаешь?! Он вцепился мне в руку, задыхаясь, и внезапно я увидел себя в его глазах. Я был не из тех полицейских, которые пользовались властью для запугивания людей. Так почему же я так быстро завелся? Отпустив его, я понял: дело не в том, что парнишка разрисовывал скамейку и что не испытывал угрызений совести, когда я прибыл на место преступления. Дело в том, что он побежал. Что мог бегать. Я злился на него, потому что в этой ситуации ты не могла бы сбежать. Паренек согнулся пополам, откашливаясь. — Черт возьми! — выдохнул он. — Прости, — сказал я, — мне очень жаль. Он уставился на меня, как загнанное в угол животное: — Давайте покончим с этим, арестуйте меня. Я отвернулся: — Уходи. Пока я не передумал. На мгновение повисла тишина, потом послышался звук удаляющихся шагов. Я прислонился к стене под мостом и закрыл глаза. В последнее время злость внутри меня напоминала гейзер, который взрывался через одинаковые промежутки времени. Иногда попадало подросткам вроде этого. Иногда моему ребенку: я стал кричать на Амелию из-за пустяков, например, что она оставила миску из-под хлопьев на телевизоре — нарушение, которое мог совершить и я. Иногда ворчал на Шарлотту — что она приготовила мясной пирог, когда мне хотелось куриных котлет; что дети шумели, когда я спал после ночной смены; что она не знала, где я оставил ключи; что она заставляла меня считать кого-то виноватым. Судебные иски не были для меня в новинку. Однажды я подал иск на «форд», когда заработал грыжу межпозвоночного диска после езды на внедорожнике. Была в этом их вина или нет, но они выплатили компенсацию, и я потратил деньги на фургон, в котором мы могли бы перевозить твое инвалидное кресло и дополнительное оборудование. Уверен, что компания «Форд мотор» ни капли не пострадала, когда нам выплатили двадцать тысяч долларов. Но сейчас все обстояло иначе: этот иск касался не случившегося с тобой, он был направлен на сам факт твоего появления на свет. Я знал, что мы могли купить для тебя на большую выплату, но никак не мог смириться с мыслью, что для этого мне придется солгать. Казалось, для Шарлотты это не проблема. И это наводило на мысли: о чем еще она врала, а я даже не догадывался? Была ли она счастлива? Мечтала ли о том, чтобы начать жизнь заново, без меня, без тебя? Любила ли она меня? Что я буду за отец, если откажусь подать иск, компенсация за который может обеспечить тебя комфортной жизнью до конца твоих дней. Нам не придется сводить концы с концами, брать дополнительные смены дежурства в баскетбольных играх колледжа и выпускных, чтобы хватило денег купить тебе матрас с эффектом памяти, электрическое инвалидное кресло, приспособленную для инвалидов машину. Но что я буду за отец, если ради этих денег мне придется притворяться, что я не желал твоего появления на свет? Я прислонился головой к бетону и закрыл глаза. Если бы ты родилась без НО и попала в автомобильную аварию, из-за которой оказалась бы парализована, то я бы пошел в адвокатскую контору и заставил их просмотреть все дела о несчастных случаях, в которых участвовала машина той же марки и модели, чтобы выявить неисправность транспортного средства и причину столкновения: люди, из-за которых ты пострадала, понесли бы наказание. Разве иск о неправомерном рождении чем-то отличался? Да, отличался. Даже когда я шептал эти слова перед зеркалом, пока брился, все внутри переворачивалось. Зазвонил мобильник, напоминая, что я отошел от внедорожника на дольше, чем планировал. — Алло? — Пап, это я, — сказала Амелия. — Мама не приехала за мной. Я посмотрел на часы: — Уроки закончились два часа назад. — Знаю. Дома ее нет, и она не отвечает на мобильник. — Уже еду. Через десять минут угрюмая Амелия села во внедорожник: — Просто замечательно! Всегда мечтала поехать домой в полицейской машине! Представляешь, какие пойдут слухи? — Тебе повезло, королева драмы. Весь город и так знает, что твой отец полицейский. — Ты говорил с мамой?